Антология Сатиры и Юмора России XX века. Том 31. Ефим Смолин - Несущий Слово

говно, что он вообще не знает такой группировки — южнойеменской… Из Южного Бутова ребят знает, а из Южного Йемена нет. И стал жечь мне живот раскаленным утюгом и приговаривать: «Солнцевским надо платить, солнцевским…»

Я выжил, но бактерии, конечно, сдохли…

Наш второй человек благополучно доставил свой конверт на почту, но Чубайс как раз выключил свет на почтамте за неуплату, и письмо пришло к нам обратно с пометкой: «Не можем прочесть адрес». Наш человек, взявший письмо у почтальона, погиб на месте…

Тогда мы, просто чтоб вызвать панику, послали третье письмо по первому попавшемуся адресу, выбрав дом рядом с почтой, но язва, как известно, живет в конверте тринадцать дней, а письма к простым россиянам тут идут год…

Дорогой Бен, ты, конечно, спросишь, где четвертое письмо? Оно у тебя в руках, идиот! Это тебе за то, кретин, что ты послал нас в эту дикую непобедимую страну!

Посылаю тебе свою фотографию, чтоб ты знал, как выглядит твоя страшная смерть. Посмотри на это фото. То, что у меня на голове — не тюрбан и не чалма. Это полотенце, потому что у меня башка болит от этой России!

А может, ты и не умрешь в страшных муках, может, к моменту, когда ты получишь это письмо, уже не будет в живых ни тебя, ни меня — мы просто умрем от старости.

И на всей планете останутся в живых только русские почтальоны, которые никуда не спешат.

Прости. Извини, что сорвался — нервы… Только забери ты меня отсюда, милый дедушка Бен Ладенович.

Чувство меры

Говорят, в Питере, на здании бывшего горкома записка: «Комитет закрыт. Все ушли… в Москву».

Я вам хочу сказать, все-таки должно быть ну хоть какое-то чувство меры! Ну элементарное! Ну так же нельзя!

Нет, ну один чиновник перевелся в столицу, ну два, ну десять. Но сейчас же в Петербурге книжка Радищева на каждом столе как учебное пособие. Из начальников остался только Медный всадник! То ли никак не отцепится от постамента, то ли караулит его, чтобы с цветными металлами в Эстонию не толкнули…

Ни в чем меры… Ну хорошо, по закону бывший осужденный может избираться и быть избранным… И вот в Думе чего-то там голосуют: «Кто «за» — поднимите руки…»Половина зала по привычке — обе руки кверху, лицом к стене, мордой на пол… А другая половина с криком: «Братва, атас — мусора»! — отстреливаться и в окно…

Во всем крайность! Как мы умеем иг одного в другое шарахаться! Раньше в ресторан зайдешь — официанта не дозовешься. Теперь наоборот — стоит, не уходит. Каждую секунду пепельницы меняет. Мы с приятелем сидели. Он прикурил, затянулся, положил, на секунду отвернулся — пепельница пустая. Думает: я курил или только хотел? Достает новую, курнул — пусто… За три минуты пачки нет, жуткая головная боль, и по «Скорой» в психушку с подозрением на резкую потерю памяти…

Ну надо ж все-таки какие-то пределы! В Москве японских ресторанов уже больше, чем в Японии… японцев.

И теперь даже в бывшей общепитовской столовой номер три — ресторан «Фудзияма»… Что это такое — Фудзияма, никто не знает, но на всякий случай яму перед входом вырыли. Если кто-то, не расплатившись, из ресторана выскочил — далеко не уйдет…

И все так стилизовано под Японию. Официантки в кимоно, ты перед входом за дверью обувь оставляешь…

Но надо ж понимать, что у нас другой менталитет! Обувь перед входом… Через минуту остались только сильно ношенные… Половина людей босиком домой ушла…

Значит, как сходил — считай, новые ботинки нужны. А там и так страшно дорого получается. Потому что сам ешь и еще гейшу кормишь… Какую? А их насильно к тебе приводят! Для антуража…

Ой, а страшные, господи! Маленькие, ноги кривые, на голове какой-то вшивый домик…

Метрдотель говорит: в гейше красота не главное. Она должна услаждать слух мужчины интересной беседой и пением.

Ну как вы думаете, можно нормально есть, когда она рядом с тобой все время на какой-то лютне блямкает, воет и веером машет? В твой черепаховый суп за 30 долларов этим веером мух нагоняет?..

Его и так-то есть противно, этот черепаховый суп. Такое ощущение, что его варили из оправы для очков…

Зато антураж, гейши с разговорами. За соседним столиком новый русский сидел. Ему тоже гейшу всучили. Тоже страшней войны. И вот он только кусок себе в рот, она: «Кстати, как вам Азазель?» Он: «Не знаю, еще не распробовал…»

И чтобы эту уродину не видеть и не слышать, себе и гейше два стакана саке наливает. Это вроде водки, только теплая. А время — июль… Он еще как-то держится, к официанту повернулся, разговаривает. Тот ему предлагает экзотическое блюдо — мозг живой обезьяны. А гейша от стакана поплыла, головой в тарелку. Парень к ней поворачивается, смотрит: «Вот это обслуживание! Не успел заказать — обезьяна уже тут!..»

Ну потому что саке надо же крохотными чашечками, кто ж стаканами? Только мы, мы ж ни в чем меры…

И это при том, что докторов за сутки вылечивающих от запоев у нас уже больше, чем алкашей. Я подсчитал: с учетом населения страны, включая грудных детей, им работы на месяц осталось. Больше людских резервов нет. А дальше всем этим докторам Майоровым и Бутенко или закрываться, или самим начать пить и лечить друг друга…

Ну ни в чем не можем остановиться! Где-нибудь еще столько рекламы показывают? За один фильм — восемь раз. И не всегда понимаешь, где кончается одно и начинается другое…

Два года назад, сынок еще маленький был, смотрел «Чапаева». Там Анка из пулемета строчит, и вдруг — негр с кетчупом. И голос: «Анкл Бене». Сынок как заплачет! Я говорю: «Сынок, ты чего?» А он: «Анка! Бенц негру сделала! Из пулемета убила!» Я: «Да ты что, ты не так понял…» И тут на экране очень похожая на Анку появляется, губы красные, в кетчупе, облизывается… Сынок опять в рев: «Убила и съела-а!»

И потом, ну какая-то логика в этой рекламе должна быть? Ну если вы каждую минуту показываете рекламу «виагры» и «золотого конька», как будто у нас страна импотентов, что вы тогда рекламируете заодно презервативы? Кому тогда их тут носить и на чем? Только на голове от дождя…

Ладно, у меня все. Я мог бы еще много чего, но надо же иметь чувство меры…

Когда