Ваза с желтофиолями - Ирина Лобусова

У меня остается только один выход. У меня в Киеве есть друг, он может помочь. Я уже говорит с ним, и он вроде как согласился. Но проблема заключается в самой поездке. Люди кавказца за мной следят. Говорить с ним бессмысленно, он ничего не понимает. Увидев, что я уехал, он решит, что я бежал, и попытается меня убить. ДТП — если поеду машиной, или в поезде, если поеду поездом. Это риск. Но другого выхода у меня нет. Я уже принял решение ехать. Как он поступит, я не знаю. Так что очень может быть, что это наш последний вечер. Мы можем больше не встретиться. Единственное, чего я хочу, чтобы ты запомнила — я серьезно, по-настоящему люблю тебя. И что бы ни произошло, эта любовь останется со мной навсегда.

Он сжал мои руки, перевернул их ладонями вверх и принялся целовать. Глаза его слезились. Он не лгал… Я никогда не видела таких глаз. Меня сковало какое-то странное оцепенение. Что же это такое? Неужели я вот так потеряю единственного мужчину в своей жизни? Из-за каких-то проклятых бумажек, которые ничего не значат для меня? Да и зачем они мне, одиноко запертой в пустой съемной квартире, в жизни без малейшего просвета? Чтобы никчемным мусором лежать в ящике возле давно остывшей кровати, кровати женщины, которая никому не нужна?

— Ты много должен? Какая сумма долга?

— Нет, не много. Но какая разница! Я не хочу об этом говорить.

— Скажи, пожалуйста. Ты обещал!

— Ладно. Сумма пустяковая. Еще месяц назад эту сумму я бы достал без труда. Просто снял бы со счета, и даже не заметил потери…

— Сколько?

— 10 тысяч долларов. В ящике возле кровати лежали 15 тысяч долларов, которые я получила за одну из своих картин! Какое счастье, что у меня были эти деньги! Какое счастье, что такой благополучной все-таки оказалась моя судьба! Облегчение, охватившее меня, было таким сильным, что я едва не разрыдалась. Слезы бывают и от счастья, в тот момент, когда исчезает страх.

— Тебе никуда не надо ехать. И рисковать тоже не надо. Я дам тебе эти деньги. Ты сможешь заплатить долг.

— Что? Ты? И думать о таком не смей! Ни за что!

— Но почему? Это будет доказательством того, что я тоже отношусь к тебе серьезно. Я так хочу тебе помочь, и, главное, я могу помочь!

— Это даже не обсуждается! Так не правильно! Это я должен давать тебе деньги, столько денег, сколько ты захочешь! Не ты должна давать мне деньги, а я!

— А ты мне их вернешь. Потом. Когда сможешь. Ты можешь полностью мне доверять.

— Я знаю. Но где ты достанешь такие деньги? Возьмешь кредит? На это нужно время. А с долгом мне надо расплачиваться сейчас.

— Нет, я не буду брать кредит. У меня есть такие деньги. Правда, есть.

— Ну, не знаю… Может, все-таки кредит? Так надежнее? Ты возьмешь кредит, чтобы не тратить свои деньги, а я буду этот кредит выплачивать. И тогда твои деньги не пострадают.

— Нет. Не нужно никаких кредитов. Я просто дам тебе деньги, ты завтра же расплатишься, и все будет хорошо.

— Господи! О Господи… Что же ты со мной делаешь? Кто ты — ангел, посланный мне во спасение? Или Бог? Вернее, Богиня? Чарующая богиня из сказки?

В его голосе звучало глубокое, неподдельное волнение. Я рассмеялась от счастья. Он сразу стал собираться: сказал, что отвезет меня домой, и сразу поедет в ресторан, на встречу с кавказцем, назначит ему встречу на завтрашний вечер, чтобы вернуть долг. Мы договорились, что ко мне он заедет в 5 часов вечера за деньгами. Утром у него важные деловые встречи, освободиться сможет только после обеда, поэтому приедет в 5.

Всю дорогу обратно, к моему дому, он был невероятно разговорчив и оживлен. Я сделала его счастливым. При этом я и сама летала от счастья. Для меня начиналась новая жизнь.

В квартире было темно, свет не горел. Это тоже напомнило меня радостью. Я переоделась в спальне, потом решила поработать. Зашла в гостиную, которую я давно уже превратила в студию, зажгла свет.

Начатая картина стояла на мольберте. Увидев полотно, я едва не упала. Вся картина была измазана красными пятнами. Кроваво-красными. И еще не приближаясь, я вдруг поняла, что это не краска. Дело в том, что у меня не было столько красной краски. Я только собиралась ее купить. Я заставила себя подойти ближе, и сразу почувствовала характерный запах. Я хорошо разглядела, что картина испорчена полностью. Ее оставалось только выбросить. Никакого восстановления и быть не могло.

Протянув руку, я коснулась вязкой жидкости, которая уже стала застывать. Кровь. Картину покрывали пятна крови. Это была самая настоящая кровь.

Я издала какой-то дикий горловой звук (в этом звуке был весь ужас страшного открытия в своей квартире, весь ужас, все пережитое отчаяние). В ноздри ударила сладковатый, характерный запах.

Кровь… Мою картину покрывала кровь! В глазах стало темнеть, все закружилось и поплыло. И впервые в своей жизни я потеряла сознание, упав на пол.

11

Очнулась я от ноющей, довольно неприятной боли во всем теле. Я так долго лежала на полу, что все тело затекло.

Я постаралась сесть. Было это достаточно мучительно, я даже закричала от боли. Потом же, уже приняв сидячее положение, долго не могла вспомнить, что именно произошло. Из воспоминаний осталось лишь леденящее чувство страха. И какая-то пугающая безысходность.

Вспомнить помог запах. Тошнотворный, сладковатый запах гниения забивался в ноздри как липкая вата, принимая почти реальные осязаемые ощущения. Уже давно рассвело. Часы мои показывали без четверти семь утра. В прозрачном свете наступившего утра можно было видеть отчетливо и ясно.

Картина… Глаза мои словно что-то притягивало к ней, я уставилась в одну точку. Картина по-прежнему была вся в крови. За ночь кровь успела засохнуть. Из венозно-красных пятна стали совсм черными.

Шатаясь, я поднялась на ноги. Ужас, отвращение, паника, дикий первобытный страх, непонимание, злость — все это, и еще множество неопознанных чувств, слились в душе моей в единый кипящий котел. Буквально разрывая грудную клетку. Боль во всем теле была мгновенно забыта.

Меня бросало то в холод, то в жар, руки тряслись, я даже стала задыхаться, как в жестоком приступе астмы. И все это словно на поводке вело меня к картине, буквально тащило к ней. Я подошла ближе.

Мое полотно было безнадежно испорчено. Но откуда в квартире взялась кровь? Чья это была кровь? Это было утро ответов на множество мучительных вопросов. Глаза мои уткнулись в точку подоконника (мольберт стоял рядом с окном). А на подоконнике…

На подоконнике лежал труп черного кота со вспоротым животом. Труп за ночь успел высохнуть и съежиться. Выпущенные наружу кишки свешивались вдоль батареи, оставляя кровавые потеки. Кто-то убил кота, вспорол ему живот, и вымазал его краской мою картину.