Анна Каренина - Лев Толстой

свой бокал. - Я буду пьян... Ну, ты как поживаешь? - продолжал он, видимо

желая переменить разговор.

- Еще слово: во всяком случае, советую решить вопрос скорее. Нынче не

советую говорить, - сказал Степан Аркадьич. - Поезжай завтра утром,

классически, делать - предложение, и да благословит тебя бог...

- Что ж ты, все хотел на охоту ко мне приехать? Вот приезжай весной, -

сказал Левин.

Теперь он всею душой раскаивался, что начал этот разговор со Степаном

Аркадьичем. Его особенное чувство было осквернено разговором о конкуренции

какого-то петербургского офицера, предположениями и советами Степана

Аркадьича.

Степан Аркадьич улыбнулся. Он понимал, что делалось в душе Левина.

- Приеду когда-нибудь, - сказал он. - Да, брат, - женщины - это винт,

на котором все вертится. Вот и мое дело плохо, очень плохо. И все от женщин.

Ты мне скажи откровенно, - продолжал он, достав сигару и держась одною рукой

за бокал, - ты мне дай совет.

- Но в чем же?

- Вот в чем. Положим, ты женат, ты любишь жену, но ты увлекся другою

женщиной...

- Извини, но я решительно не понимаю этого, как бы... все равно как не

понимаю, как бы я теперь, наевшись, тут же пошел мимо калачной и украл бы

калач.

Глаза Степана Аркадьича блестели больше обыкновенного.

- Отчего же? Калач иногда так пахнет, что не удержишься. Himmlisch

ist's, wenn ich bezwungen Meine irdische Begier; Aber noch wenn's nicht

gelungen, Hatt'ich auch recht hubsch Plaisir!

Говоря это, Степан Аркадьич, тонко улыбался. Левин тоже не мог не

улыбнуться.

- Да, но без шуток, - продолжал Облонский. - Ты пойми, что женщина,

милое, кроткое, любящее существо, бедная, одинокая и всем пожертвовала.

Теперь, когда уже дело сделано, - ты пойми, - неужели бросить ее? Положим:

расстаться, чтобы не разрушить семейную жизнь; но неужели не пожалеть ее, не

устроить, не смягчить?

- Ну, уж извини меня. Ты знаешь, для меня все женщины делятся на два

сорта... то есть нет... вернее: есть женщины, и есть... Я прелестных падших

созданий не видал и не увижу, а такие, как та крашеная француженка у

конторки, с завитками, - это для меня гадины, и все падшие - такие же.

- А евангельская?

- Ах, перестань! Христос никогда бы не сказал этих слов, если бы знал,

как будут злоупотреблять ими. Изо всего евангелия только и помнят эти слова.

Впрочем, я говорю не то, что думаю, а то, что чувствую. Я имею отвращение к

падшим женщинам. Ты пауков боишься, а я этих гадин. Ты ведь, наверно, не

изучал пауков и не знаешь их нравов: так и я.

- Хорошо тебе так говорить; это - все равно, как этот диккенсовский

господин, который перебрасывает левою рукой через правое плечо все

затруднительные вопросы. Но отрицание факта - не ответ. Что ж делать, ты мне

скажи, что делать? Жена стареется, а ты полон жизни. Ты не успеешь

оглянуться, как ты уже чувствуешь, что ты не можешь любить любовью жену, как

бы ты ни уважал ее. А тут вдруг подвернется любовь, и ты пропал, пропал! - с

унылым отчаянием проговорил Степан Аркадьич.

Левин усмехнулся.

- Да, и пропал, - продолжал Облонский. - Но что же делать?

- Не красть калачей.

Степан Аркадьич рассмеялся.

- О моралист! Но ты пойми, есть две женщины: одна настаивает только на

своих правах, и права эти твоя любовь, которой ты не можешь ей дать; а

другая жертвует тебе всем и ничего не требует. Что тебе делать? Как

поступить? Тут страшная драма.

- Если ты хочешь мою исповедь относительно этого, то я скажу тебе, что

не верю, чтобы тут была драма. И вот почему. По-моему, любовь... обе любви,

которые, помнишь, - Платон определяет в своем "Пире", обе любви служат

пробным камнем для людей. Одни люди понимают только одну, другие другую. И

те, что понимают только неплатоническую любовь, напрасно говорят о драме.

При такой любви не может быть никакой драмы. "Покорно вас благодарю за

удовольствие, мое почтенье", вот и вся драма. А для платонической любви не

может быть драмы, потому что в такой любви все ясно и чисто, потому что...

В эту минуту Левин вспомнил о своих грехах и о внутренней борьбе,

которую он пережил. И он неожиданно прибавил:

- А впрочем, может быть, ты и прав. Очень может быть... Но я не знаю,

решительно не знаю.

- Вот видишь ли, - сказал Степан Аркадьич, - ты очень цельный человек.

Это твое качество и твой недостаток. Ты сам цельный характер и хочешь, чтобы

вся жизнь слагалась из цельных явлений, а этого не бывает. Ты вот презираешь

общественную служебную деятельность, потому что тебе хочется, чтобы дело

постоянно соответствовало цели, а этого не бывает. Ты хочешь тоже, чтобы

деятельность одного человека всегда имела цель, чтобы любовь и семейная

жизнь всегда были одно. А этого не бывает. Все разнообразие, вся прелесть,

вся красота жизни слагается из тени и света.

Левин вздохнул и ничего не ответил. Он думал о своем и не слушал

Облонского.

И вдруг они оба почувствовали, что хотя они и друзья, хотя они обедали

вместе и пили вино, которое должно было бы еще более сблизить их, но что

каждый думает только о своем, и одному до другого нет дела. Облонский уже не

раз испытывал это случающееся после обеда крайнее раздвоение вместо

сближения и знал, что надо делать в этих случаях.

- Счет! - крикнул он и вышел в соседнюю залу, где тотчас же встретил

знакомого адъютанта и вступил с ним в разговор об актрисе и ее содержателе.

И тотчас же в разговоре с адъютантом Облонский почувствовал облегчение и

отдохновение от разговора с Левиным, который вызывал его всегда на слишком

большое умственное и душевное напряжение.

Когда татарин явился со счетом в двадцать шесть рублей с копейками и с

дополнением на водку, Левин, которого в другое время, как деревенского

жителя, привел бы в ужас счет на его долю в четырнадцать рублей, теперь не

обратил внимания на это, расплатился и отправился домой, чтобы переодеться и

ехать к Щербацким, где решится его судьба.

XII

Княжне Кити Щербацкой было восемнадцать лет. Она выезжала первую зиму.

Успехи ее в свете были больше, чем обеих ее старших сестер, и больше, чем

даже ожидала княгиня. Мало того, что юноши, танцующие на московских балах,

почти все были влюблены в Кити, уже в первую зиму представились две

серьезные партии: Левин и, тотчас же после его отъезда, граф Вронский.

Появление Левина в начале зимы, его частые посещения и явная любовь к

Кити были поводом к первым серьезным разговорам между родителями Кити о ее

будущности и к спорам между князем и княгинею. Князь был на стороне Левина,

говорил, что он ничего не желает лучшего для Кити. Княгиня же, со

свойственною женщинам привычкой обходить вопрос, говорила, что Кити слишком

молода, что Левин ничем не показывает, что имеет серьезные намерения, что

Кити не имеет к нему привязанности, и другие доводы; но не говорила

главного, того, что она ждет лучшей партии для дочери, и что Левин

несимпатичен ей, и что она не понимает его. Когда же Левин внезапно уехал,

княгиня была рада и с торжеством говорила мужу: "Видишь, я была права".

Когда же появился Вронский, она еще более была рада, утвердившись в своем

мнении, что Кити должна сделать не просто хорошую, но блестящую партию.

Для матери не могло быть никакого сравнения между Вронским и Левиным.

Матери не нравились в Левине и его странные и резкие суждения, и его

неловкость в свете, основанная, как она полагала, на гордости, и его, по ее

понятиям, дикая какая-то жизнь в деревне, с занятиями скотиной и мужиками;

не нравилось очень и то, что он, влюбленный в ее дочь, ездил в дом полтора

месяца, чего-то как будто ждал, высматривал, как будто боялся, не велика ли

будет честь, если он сделает предложение, и не понимал, что, ездя в дом, где

девушка невеста, надо было объясниться. И вдруг, не объяснившись, уехал.

"Хорошо, что он так непривлекателен, что Кити не влюбилась в него", - думала

мать.

Вронский удовлетворял всем желаниям матери. Очень богат, умен, знатен,

на пути блестящей военной карьеры и обворожительный человек. Нельзя было

ничего лучшего желать.

Вронский на балах явно ухаживал за Кити, танцевал с нею и ездил в дом,

стало быть нельзя было сомневаться в серьезности его намерений. Но, несмотря

на то, мать всю эту зиму находилась в страшном беспокойстве и волнении.

Сама княгиня вышла замуж тридцать лет тому назад, по сватовству тетки.

Жених, о котором было все уже вперед известно, приехал, увидал невесту, и

его увидали; сваха тетка узнала и передала взаимно произведенное