DUализмус. Корни солодки - Ярослав Полуэктов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Кирьян Егорович понял: рассмотрела его ноги и наличие трусов.
Кирьян Егорович не удивился. Он продемонстрировал ранее сказанное жестами. Назвал номер в отеле, изобразил её шаги по потолку и плескание в ванной.
– Хлюп, хлюп, буль, буль.
– Я Вас случаем не залила? Тут такой зэр шлэхт сантехник! Позор всей Мохенджаре. Вы, случаем, не сантехник? Ха-ха-ха. Я люблю плескаться. Вот как сейчас.
И она плеснула Кирьяну Егоровичу в лицо.
– Спасибо. Блю, блю. Вы весёлая женщина… извините, девушка, извините, с ребёнком.
А говорит: немецкого не знает!
– Я не сантехник, нет, я АРХИТЕКТОР из Сибири (вот дурашка). Живу вон там.
Махнул рукой за спину, наугад, и, кажется, попал в точку. В шонькино и в своё окно.
Шонька проследила направление и засмеялась: не врёт деревня.
– Да, точно, я над вами. У меня стиль фольк-панк, если что.
– Я и говорю. – Всё жестами. – Мне этот стиль здоровски нравится. Могу слушать бесконечно долго.
– Поболтаем на суше?
– Не люблю суши.
– Да я не про то.
– У меня вон тот столик и пивко. Прошу к моему шалашу.
Она не прочь. И выпить скорее.
Выползли.
Ни herra себе! (голос Галустяна!) Леченье испужным поносом! ДАМА ЭТА ГОЛЕЕ РУСАЛКИ! Голее стада, косяка русалок! Florida citrus exposition! А купальный домик-то ваш сгорел! Извините. Теперь la Plage el l’Hotel Nude. И не прикрывается даже.
Сиськи он уже видел в бассейне тринадцать секунд подряд, как вежливый семейный боевичок, мы смотрим «добрый вечер», а тут вдобавок мохрень в паху. Вот это да! Ещё и свешивается на манер бородки скромной дворянки на порносессии, используя собачью расчёску иначе не выйдет.
Наивно чистоплотный Кирьян Егорович считал, что большинство чистоплотных современных женщин – у кого бритва под зеркалом – бреются до приличного минимума.
Тут ровно наоборот.
В воде картинка совершенно врала: он посчитал поначалу, что она в стрингах с модной чёрной нашлёпкой в кружавчиках и с сердечком от Мensа.
Кирьяну Егоровичу из всiх причёсок подобного рода оченно ндравится «сндрижка повдольс» и когда поделено напополам. Типа буквы «V». Добавим «V» в коллекцию драгоценных мхов-бобровых мехов среди камней.
Кто ещё претендует на этакое сокровище?
– Спасибо за приглашение, мерси, экскьюзми. Простите, я немного не одета. (Она ещё и вежливая!) Не против маленькой вечерней нуды?
– Фуйня вопрос.
Возьмите мое полотенце.
Мне снять трусы тоже?
Не обязательно. (У тебя, поди, в трусах ничего и нет.)
Якорь от прохлады поднят на борт, блЪ, точно замечено, и свёрнут в трубочку, ё-пэ-рэ-сэ-тэ!
Присаживаются. Певичка небрежно прикрывает грудь и колени полотенцем, качает ногой. Нога колышется в резонанс с авантюрой. Ни разу не любилась с русскими, не лебезила передом, не любезничала по-серьёзному, лесбиянству бой.
– Вы курите? Мои сигареты в номере.
– Что-что?
Синдром дракона. Младшая сестричка, старомодные тапочки, не пора ли поменять платьице и прочий гардероб?
– Берите мои. Взял бы я Вас в разведку.
Что дальше?
Кирьян Егорович собрался шлёпать за бокалом.
– Зачем, зачем, я могу из бутылки.
Кирьян Егорович тоже умелец из бутылки. А по пьянке может одарить кхой-кхудом. Слышали такой чуй-чуй фрукт?
Хлебнули по чутку. Ух, хорошо ночью!
Языковый барьер мешает активному проистечению приставания.
Кирьян Егорович подмигнул и направил шонькин взгляд с помощью пальца на небо: звёзды – ты звезда, луна – ты ещё и луна.
Я – тёмное облако. В Сибири до хрена облаков, весна, осень.
А главное там – длинный снег. Шило там всегда в мешке.
Человек в онучах чернее янычара кучерявой чумазости.
Мои подмышки особенной внешности! Я – предположительно победитель медведей. Вы королева! А я серый воротничок с красной подкладкой. И всех по хрiстиански wыiбу. Даже не заметишь как.
– Знаю-знаю таких добрых сибирячков – не дура. Читала Достоевского. Одна по грибы не пойду. Только с ружьём.
– Здоровски же тут, да? Романти'к?
– Согласна, романти'к!
Пальцевая дробь по столу.
А Шонк вспоминала час назад пропетую и станцованную (и неплохо ею же сплясанную) современную полулатину под названием «Магнит Хэрриес». Джон, Джон, нет тут Джона, одни иваны, да и тот один Иван. Нет-нет, она не может сдаться без достойной артиллерийской подготовки, иначе не отчитаться перед ревнивыми любовниками.
Ха-ха-ха, хариус. Есть такая рыба, да.
– Я слышал. Это…
Тут пальцевая дробь по столу в такт с певичкиным барабаном. Танцевала правая и левая рука Туземского. И пумкали искромётным сексом щёки. Фанданго, джига. Весьма похоже.
– Вот так. Это Вы. Так пели и плясали. Прекрасно. Плюс Вам. Я Ваш поклонник! Ей, ей! Люблю ваш «Магнит». (Кто же не любит её наинижайший магнит хариус: так же ротиком хавает!)
– Ха-ха-ха. Похоже.
Не заграждай рта волу, когда он молотит челюстями. Будто бегемот Нила.
Туземский продолжает танец пальцев на столе.
Туда-сюда, кач назад, кач вперёд.
Шассе, балансе.
Всё слитно и скромно, как в кукольном театре «Скоморох».
Отлить даже некогда.
И негде.
Зима, снег, утопнуть можно в этой непредсказуемой весенней Венеции.
Дверь закрыта. Детям оставаться на местах и не подглядывать. Сатана тоже хочет стать человеком для пробы этого вида сладости.
Дети кругом, даже в интерьере.
– Смотрели нашего «Поросёнка Вуду»? Нет? А «Зимнего Мюнхгаузена»? А если в исполнении. А хотя бы по радио? Тоже нет?
Профессионально. Похоже.
Туземский лепечет и подпевает.
Певичка похихикивает.
И прикрывает рот рукой, чтобы не оборжаться перед этим смешным русским.
Ха-ха-ха: поросёнок, мюнхгаузен, поссать ему негде, ссы в бассейн, я стерплю, я же оттуда вышла и больше не пойду.
Водообмен.
Нет, нет и нет. Вдруг вода с фенолфталеином.
Тогда за куст, а я подгляжу.
Ха-ха-ха!
Зубы не ровные у неё, блестят по отсветами фонарей фосфором.
Совсем белые, совсем настоящие зубы.
Были бы искусственные – были бы гладкие полярной свежести.
У Кирьяна Егоровича в комплекте только передние зубы.
Коренные в четырёх местах отсутствуют.
На помощь ему бесплатно не придут.
Потому смеётся аккуратно.
Будучи с девочками, не заказывает твёрдых блюд.
Мясо он потому не любит, яблок он потому не ест.
Кукурузу за 650 и той только одна банка на заказ из Узбекистана не покупает: ешьте сами такую долгую жевательную кукурузу.
На очередном куплете четыре пальца Туземского слипаются в едином порыве и изображают страстное танго.
Потом сваливаются на стол и имитируют известные всему трахающемуся миру телодвижения.
Всё под тумканье кирьяновских щёк.
Певичка клюёт: она радуется спектаклю. Душа раскры-вай-вайется.
Под расслабленную вай-ваем душу сползает полотенчишко.
И снова открыто миру преисподнее.
Корона с бриллиантами, а не просто пах!
Блестит каждой своей посеребренной каплей.
Зовёт к приключению.
Он превыше небес, – что можешь сделать? совершеннее преисподней, – что можешь узнать там в глубине кроме заразной энергии?
Приём с пальцевыми танцами Кирьяну Егоровичу знаком.
Так однажды мужской свитер сплёлся со свитером некоей девушки. Сначала было смешно. А потом всё по схеме: свадьба, дети, развод.
– Ха-ха-ха, – Шонк смеётся почти по-русски.
Хе! А как ещё должны смеяться звездатые американские турчанки с тайками?
– Ещё бир? – Шонк, бухнув из горла последнее, совсем принаглела.
Очаровательный вид: «Я только-что поймал тебя. А ты меня. Слушайся. Я буду председатель с маузером, а ты будто помощница без всего».
– Биру! Гражданин бывших советов… с маузером, ха-ха-ха, дайте биру!
– Ноу проблем.
– Гарсон!
Гарсон и так наблюдает за парочкой твикс из витража без отрыва от производства. Один из парочки – русский, какие все русские странные, дома расскажу жёнке, похохочем.
– Два бира! И роте вин.
Принёс, заразец этакий.
Самоочевидно за счет русского.
Включит в счёт номера или сдерёт сейчас? Хэр с ним. Деньги у К.Е. есть и даже в приличной (то бишь разглаженной утюгом) купюре. Стыдно не станет.
– Ес, ес, сеньор. Мерси, спасибо, сэнкью. И карандаш ещё, ну ручку, чиркалку (показал) будьте добры. И салфетку. Писать на ней чиркалкой (показал, поняли, принесли).
И пошёл народ как я сказал ему в свой дом.
Шонк восседала, мокря парусину кожей. Панталон её – что теперь стрингом зовётся – ниточкой обвил ветку, теперь стринг оттелева сроду не отодрать.
Час или два ночи.
Мохенджаро увлечено храпом.
Кто-то постельным комедиантом, кто-то немецким поревом форевел подружку.
Егорыч по наташростовски тосковал, по князьандреевски крепился.
И судорожно старался не опускать предсмертно судорожно цинично глаз ниже столешницы.
Где зов вечен, а зев розов.