Одержимость - Питер Джеймс

Алекс пересекла университетский дворик, прислушиваясь к эху собственных шагов, поднялась по каменной лестнице, потом прошла по коридору, нашла комнату 35. Вдруг поняла, что нервничает – боится постучать в дверь.

Дверь открылась почти мгновенно, она даже подпрыгнула.

– Здравствуйте, миссис Хайтауэр, – сказал Отто.

Почему в его голосе всегда слышится насмешка? Алекс посмотрела на его задумчивое зловещее лицо; от порезов и синяков оно приобрело еще более сатанинское выражение. В его странные глаза, улыбающиеся, как два заговорщика, – жуткие, холодные, насмешливые. Неужели он и в самом деле был лучшим другом ее сына?

– Привет, Отто, как у вас дела?

– У меня все хорошо, миссис Хайтауэр. Хотите кофе?

Она обратила внимание на немецкий акцент, чуть притупивший его резкое итонское произношение, которое он то ли пытался подчеркнуть, то ли скрыть – она не могла понять.

– Спасибо.

Он засыпал в мельницу кофейные зерна, достал кофеварку, чашки, молоко, словно исполняя некий ритуал.

– Очень мило, Отто. Я думала, большинство студентов умеют делать только растворимый кофе.

– Большинство, вероятно, да.

Она оглядела комнату. Старая студенческая мебель, голые стены, ряды книг, в основном научных, ничего не говорили о характере хозяина. Повсюду валялись груды бумаг и одежды. У корзинки для мусора стояли две бутылки из-под шампанского.

– Отто, как вы себя чувствуете?

– Чувствую?

Она кивнула:

– Я имею в виду, как настроение.

Он пожал плечами, сунул в рот сигарету, закурил.

– Хотите закурить?

Она покачала головой.

– Я надеюсь, вы не чувствуете себя виноватым.

– Виноватым?

– Да. Из-за того, что… ну, вы понимаете – вы единственный остались в живых.

– Я не чувствую себя виноватым.

Кофеварка зашипела, принялась плеваться.

– Пожалуй, я закурю, – сказала Алекс, и Отто протянул ей пачку. – Думаю, это несправедливо, когда пьянчуга убивает трех молодых людей. – Она подалась вперед, прикурила от зажигалки в руке Отто. – Жалкий пьянчуга.

– Может быть, миссис Хайтауэр, так оно и было задумано.

– Задумано? – Она затянулась. – Задумано, что они должны умереть или что вы должны остаться в живых?

Он вскинул брови.

– Скажите мне, – попросила она, чувствуя себя довольно глупо. – На похоронах, когда я вас поблагодарила за то, что вы приехали, вы сказали, что вас об этом просил Фабиан. Вы что имели в виду?

Отто оперся о подоконник, взглянул на университетский двор внизу.

Она посмотрела на него, догадываясь, что он, может быть, чувствует, и не стала настаивать на ответе. Отпила кофе, стряхнула пепел с сигареты.

– Скажите, Фабиан был счастлив здесь, в Кембридже?

– Счастлив? Не знаю, что вы под этим понимаете.

Он повернулся и посмотрел на нее со странной зловещей ухмылкой.

– У меня такое чувство, что ему нравилось здесь, что он любил вас и Чарльза.

Отто пожал плечами.

– Думаю, он очень любил и Кэрри. Раза два привозил ее домой. Мне сперва казалось, что она ему не подходит. И все равно я расстроилась, когда узнала, что он ее бросил. Она, пусть и на особый манер, вполне ему подходила.

– Бросил ее? – Отто прошел по комнате и погасил сигарету в пепельнице. – Он не бросал Кэрри, это она его бросила. Она отправилась искать себя в Америке.

Алекс криво усмехнулась:

– Дети не очень любят делиться с родителями, да?

– Все зависит от родителей.

Его тон заставил Алекс насторожиться.

– Я думала, у меня с Фабианом близкие отношения. – Она пожала плечами и посмотрела сквозь грязное окно на серое небо; пружины кресла чуть наклоняли ее в одну сторону, а когда она изменила положение, снизу раздался резкий металлический звук. – Он мне сказал, что ушел от нее… я думаю, он чувствовал себя смущенным, ему было трудно без ущерба для собственной гордости признать, что его бросили. Уж с кем у него не было проблем, так это с девушками.

– Почему вы так думаете, миссис Хайтауэр?

– Вы это о чем?

– У него были вечные проблемы с девушками.

– Какого рода проблемы?

– Я бы предпочел не говорить об этом. – Он улыбнулся своеобразной, понятной ему одному улыбкой.

Она озадаченно заглянула в его глаза, но ничего не смогла в них прочесть.

– Я провожу вас в его комнату, – предложил он.

– Она рядом с вашей?

Отто кивнул.

– Сначала я хочу побыть там одна, если не возражаете. Если хотите взять себе что-нибудь из его вещей… книги… что угодно… я буду только рада.

– Спасибо.

Войдя в комнату Фабиана, Алекс ничего не почувствовала, как если бы это была комната совершенно чужого человека. Здесь было прохладно, сыро, стоял запах старой мебели. Она посмотрела на вытертый ковер, через который здесь и там проступали контуры половиц, на электрообогреватель и тостер, которые она дала сыну. Ряд графинов на каминной полке, один был наполовину полон. Она вытащила крышку, принюхалась, ощутила несвежий запах, навевающий мысль о лакрице. Или, может, о портвейне. У стены стояли винные полки, из которых здесь и там торчали пыльные горлышки. У пола теснились бутылки с горлышками, аккуратно завернутыми в золотистую фольгу, поверх которой были повязаны оранжевые ленточки. Она наклонилась, чтобы прочесть: «Вдова Клико-Понсарден».

На столе лежали бумаги, поверх них для надежности – шариковая ручка. «Были ли Гонерилья и Регана злодейками? Или практичными деловыми женщинами? Не хотел ли Шекспир сказать нам всем что-то такое, что на века опережало его время? Если бы существовала премия „Лучшая бизнес-леди года“ в Елизаветинские времена, то выиграли бы они ее?»

Алекс улыбнулась. Она помнила, как Фабиан обсуждал с ней это всего несколько недель назад. И теперь она ясно видела его: вот он ходит по кухне, засунув руки в карманы джинсов, и забрасывает ее вопросами.

Она огляделась. Возникало впечатление, будто он вышел отсюда пару минут назад. Она подтащила стул, встала на него, сняла со шкафа чемодан. Замки открылись с глухим металлическим лязгом. Алекс подняла крышку и уставилась на порванную желтую подкладку, сломанную пластиковую вешалку и один черный носок. Вспомнила первый день, когда собирала его четырнадцать лет назад. Видела одежду, аккуратно разложенную, выглаженную: маечки, летние рубашечки и серый пуловер для приготовишек, на всем аккуратно пришитые бирочки с именем… Вдруг поняла, что плачет. Не дай бог, зайдет Отто и увидит ее в слезах.

Алекс открыла верхний ящик его письменного стола. Дневник. Пролистала несколько мартовских страниц, но ничего интересного не нашла. Расписание лекций, начало каникул, отмеченное жирной линией, ниже которой было написано: «Лыжи». Еще несколько страниц – до 15 января. «Вечером в 8. Обед. Кэрри». Днем ранее запись: «7:30. Кино. Кэрри». После 15-го имя Кэрри больше не встречалось. Несколько дней не были заполнены, но помечены крупной звездочкой. Она пролистала вперед к 17 апреля и улыбнулась влажными глазами: дата была обведена черным кружком, а рядом красовалась аккуратная подпись: «Д. Р. мамы».

Через несколько страниц нашлись еще звездочки – недели через две после предыдущих. Против 4 мая – Алекс уставилась на эту дату, пораженная. Ей вдруг показалось, что невидимая рука подняла ее и бросила в холодную воду, а вода пропитала ее, словно лакмусовую бумажку. Именно эту дату – 4 мая – показывали ее часы во время ланча с Филипом Мейном.

– Как у вас дела?

Она повернулась. В дверях стоял Отто, улыбался своей жуткой всеведущей улыбкой. Похоже, этой карикатурной маске, состоящей из царапин и синяков, известно немало тайн ее сына.

– Хорошо. Прекрасно. Тут в графине остался портвейн… если хотите.

– Портвейн долго не стоит, – пренебрежительно заметил Отто. – Он уже прокис.

– Тут у него много всякого вина, – равнодушно сказала она. – Возьмите, пожалуйста.

Ей хотелось, чтобы Отто взял что-нибудь, отчаянно хотелось, только она не до конца понимала причины такого своего желания – то ли ей нужно было, чтобы он почувствовал себя ее должником, то ли просто хотелось его ублажить.

Он кивнул без всякого интереса:

– Не думаю, что Фабиан так уж хорошо разбирался в винах.

– Его отец… – с негодованием начала было она, но замолчала, поняв, что заглатывает его наживку. – Что вы сейчас имели в виду, Отто, когда говорили, что у Фабиана всегда были проблемы с девушками?

Отто подошел к книжным полкам, достал книгу, перелистал несколько страниц.

– Я думаю, миссис Хайтауэр, вы не очень хорошо знали вашего сына, – равнодушно сказал он.

– А ваши родители хорошо вас знают?

– Мою мать, когда мне исполнилось четыре, поместили в заведение. Мой отец… – он пожал плечами, – да, я с ним часто встречаюсь.

– Какое заведение?

– Одно заведение.

– Для душевнобольных? – осторожно спросила она.

Он отвернулся и спросил:

– И что вы собираетесь со всем этим делать?

– Не знаю. Забрать и…