Помощница ангела - Юлия Кузнецова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Гудок, ещё гудок. Алёнин взгляд наткнулся на портрет Джулианы. Лидия Матвеевна изобразила её как сову с огромными добрыми человеческими глазами. Портрет она прикрепила к стене прямо напротив стола, возле входа в кабинет. Алёна ущипнула себя, чтобы проверить — не спит ли она. Ведь с добрыми птицами-советчиками она раньше встречалась только во сне.
— Я вас слушаю! — повторили в трубке.
— Тамара Алексеевна? Меня зовут Алёна. Я сейчас нахожусь рядом с Лидией Матвеевной Кабановой. Ей плохо, но она дышит. Она л-лежит. На полу.
— Алёна? Я думала, её дочь Зина!
— Я домработница!
— Ладно, Алёна, успокойся. Вызови скорую. Не волнуйся, похоже, это гипогликемический обморок. Такое бывает при диабете. Пока ждёшь скорую, надо вколоть глюкозу.
— Куда? В вену?!
— Можно и под кожу. Справишься?
— Нет, — растерялась Алёна, — я не умею делать уколы.
— Это плохо. Тогда попробуй её накормить. Надо дать ей какую-нибудь булочку.
— Но она же без сознания.
— Алёна, она без сознания, потому что ей не хватает сахара. Инсулин у неё есть, а сахара внутри нет. Надо дать ей сахар.
— Напоить! Я могу её напоить.
— Конечно, молодец. Вызывай скорую.
В шкафчике у плитки сахара не было. Пришлось спуститься вниз, на большую кухню. Там оказалась коробка рафинада, рядом с баночкой растворимого кофе, наверное, Наташа пила после того, как всё закончила.
Алёна растолкла пять кубиков в стакане с водой (греть нет времени!), размешала, вернулась в ванну. Положила голову Лидии Матвеевны к себе на колени и стала поить её, как маленькую. Та сначала давилась. Потом начала глотать. А через некоторое время открыла глаза. А ещё через некоторое время подъехала машина.
При виде машины Вик отскочил от ирги, ветку которой придерживал правой рукой. Левой рукой он обрывал и кидал в рот синие ягодки, ожидая, что Ангелина придумает, как им попасть внутрь.
— Скорая! — удивилась Ангелина.
Врачи, выскочив из машины, открыли калитку, подпёрли её камнем и побежали в дом. Тогда Ангелина и Вик тоже зашли во двор и спрятались за деревьями.
Мимо них на носилках пронесли Кабаниху. Засунули в машину и уехали.
— Пойдём внутрь, раз Алёнка ещё там? — предложил Вик.
— Нет уж. Сначала я выясню, что она там делает, — сказала Ангелина.
Она подошла к сосне, взялась за нижнюю ветку. Вик со вздохом подошёл к соседнему дереву. Отец прав, надо больше заниматься физкультурой. С таким весом не то что охранником стать, на дерево забраться не можешь. Но тут же в голову пришла другая, гораздо более интересная мысль. Дерево — тоже живой материал. Как камень. Может, выпиливать некоторые модели замков из дерева? Чтобы они выглядели более живыми?
— Ты скоро? — спросила Ангелина.
Она залезла на толстую ветку на уровне второго этажа, уселась на неё, спустила длинные худые ноги с расчёсанными комариными укусами. Ветка под кроссовкой Вика хрустнула, но он успел перелезть на другую. Садиться не стал — побоялся. Вдруг ветка надломится, и он грохнется и сломает себе позвоночник.
— Вон она, — показала Ангелина, — а теперь куда делась?
Она сощурила глаза и походила на какого-то злобного галчонка или воронёнка.
— Ты её видишь?
— В соседней, — сообщил Вик, вытянув голову, — там ванная у них. Окно матовое.
— Тебе видно, что она там делает?
Вик залез чуть повыше. Где-то вдалеке лаяла, как сумасшедшая, собака.
— Ой!
— Да тише ты.
— Она пол моет около ванны.
— Ух ты. Прикол. Наша Алёна моет полы старой Кабанихе. Ничего себе.
— А теперь вытащила из ванной кулёк с чем-то. Слушай, это памперсы те самые, что ли?
— И выносит памперсы?! Вау.
— Может, войдём внутрь и спросим, что она там делает? — предложил Вик, с опаской глянув вниз.
— Нет.
— Почему?
— Потом объясню.
Алёна вымыла за Бэллочкой пол. Собрала мусор. Лидии Матвеевне не понравилось бы это. Но никто не знает, сколько её продержат. А когда приезжает из Звенигорода Наташа, Алёна не помнила.
Её слегка бил озноб. Руки дрожали. Внутри тоже всё дрожало. А вдруг она ошиблась бы, и Тамара эта оказалась бы не тем врачом? И вообще — она что, уверена, что это тот самый обморок? Гипо… гликемический. Надо вернуться домой и погуглить этот обморок.
Какое счастье, что Лидия Матвеевна развесила по стенам портреты всех — Алекса, Сальвадора, птиц. Как только уехала скорая, Алёна принялась мысленно с ними разговаривать.
«Бэллочка!» — вдруг вспомнила она.
Алёна открыла притихшей, словно отчаявшейся собаке дверь, и та буквально прыгнула к ней на руки.
— Прости, — пробормотала Алёна, гладя её.
А Бэллочка завыла, глядя на загородку, которую Алёна забыла закрыть после ухода врачей.
— Она вернётся, — сказала Алёна, — всё будет хорошо, она обязательно вернётся.
Она прижала к себе плюшевую собаку и посмотрела на друзей из Картории. И все они словно кивали, да-да, всё будет хорошо!
— Хочешь на улицу, Бэлла? Сейчас я тебя выведу. Пойдём.
Она надела собаке поводок, вышла на улицу, по-прежнему не замечая слежки. Дрожь в руках немного унялась. Но внутри так всё и ходило ходуном.
«А непростая штука — ответственность за другого, — вдруг подумала Алёна, — и выбор — тоже непростая».
Она-то думала, что дело ограничится книжками и пирожными. А тут такие серьёзные вещи. Колоть глюкозу… Звонить врачам… Видеть, как беспомощная одноногая женщина лежит в ванной без сознания… Это были всё какие-то серьёзные, взрослые вещи.
«Готова ли я к этому? Справлюсь ли? Потяну ли?» — мучительно размышляла Алёна, придерживая поводок Бэллочки, которая с изумлением обнюхивала каждый кустик. Ведь мопсиха так давно не гуляла на улице.
Ангелина легко слезла с сосны. А вот Вик снова наступил на слишком тонкую ветку и упал на землю, неловко подвернув ногу.
— Блин… — Он чуть не заплакал. Но Ангелина посмотрела так насмешливо, что он сдержался.
— Зачем мы караулили Алёнку? — сердито спросил он, стискивая зубы от боли, — почему не пойти и не спросить? Что она, врать нам станет? Мы её всю жизнь знаем!
— А потому, — усмехнулась Ангелина, — что она молчит. Ходит сюда тайком от нас. Значит, тут какой-то секрет. Значит, не зря она выгуливает Кабанихиных болонок и выносит за ней памперсы. С этого дня установим слежку и выясним.
Вик покачал головой и поморщился от боли. Ангелина видела: он так расстроен и взволнован, что сейчас она может сделать всё, что угодно. Он в её власти. Может подойти, поцеловать, а потом объявить себя на весь белый свет его девушкой. И потребовать с него деньги.
Но губы у Вика были чёрно-синие от ирги, и сам он был толстой рыжей потной бочкой с огурцами. Нет желания такого целовать. Тем более, что тут, у старой Кабанихи, происходит что-то подозрительное. А у старой Кабанихи денежки-то водятся. Это Ангелине доподлинно известно. Так что посмотрим, что тут можно выжать.
Глава 10
Нет!
Зина глянула на себя в зеркало и укрепилась в мысли: цвет кофты — отвратительный. И купила-то почему? Никогда ведь ничего в переходах не покупала, только в магазинах. А тут возле Белорусского вокзала окликнули: «Девушка!» Она и купилась. То есть купила. Вот эту ужасную чёрно-белую кофту, которая к тому же обтягивала совершенно ненужные места.
Она съехала с Николиной горы. И справа и слева раскинулись широкие жёлто-зелёные поля, словно родное село раскрывало свои тёплые родительские объятия навстречу Зине, но она заметила только стадо чёрно-белых коров, пасшихся возле фермы, и снова с досадой посмотрела на кофточку в зеркале.
Через некоторое время Зина ощутила под колёсами мягкий переход с гладкого асфальта Рублёво-Успенского шоссе на шуршание сельской дороги. Она проехала мимо церкви, где в ряд стояли джипы и крошечные спортивные машинки. Церковь была из красного кирпича, а купола — матово-черными. Местные утверждали, что купола когда-то были покрыты неокрашенной медью и она со временем окислилась.
Зина вспомнила, как была с матерью пару раз на службе, и к концу одной из них появился весь из себя «товарищ из джипа», обошёл очередь на исповедь и встал в начале. Возразить ему никто не посмел.
Ой! Зина вдруг сообразила, что совершенно забыла о матери, которую везла домой из больницы, — она была тут же, рядом, на переднем сидении. Зинина совесть словно нахмурилась и скрестила руки на груди.
«Я думала о дороге! — возразила совести Зина, — я должна была сосредоточиться на дороге! Я же человека из больницы домой везу. К тому же… Разговаривать с ней бесполезно».
Она глянула на мать. Бледная и вредная. Вреднее, чем обычно. Зина вздохнула. Надо, надо поговорить. Иначе совесть не ограничится хмурой гримасой, а будет приходить по ночам и мучить, мучить, мучить…