Комета Магницкого – 2 - Сергей Данилов

Смутное подозрение не давало покоя.

Комиссия оставила его сад в покое сразу после того, как он при всех объявил себя родственником прежнего хозяина Войцеховского. Значит ли это, что теперь для поддержки легенды ему необходимо будет и впредь сказываться поляком?

Фамилия вроде бы позволяет. Если в метриках на месте родителей стоит прочерк, чего так печься о неведомой национальности? Поляком так поляком. Да хоть индусом зовите, только жить не мешайте.

Виктор завалился на детский диванчик, скрючившись с карандашом и листом бумаги, в глубине души сознавая всю торжественность минуты: наконец-то начинается его новая интеллектуальная, почти что творческая деятельность, о которой долго и безнадёжно мечтал, таская в носилках раствор на стройке Жаркова.

Структура базы данных по квартирам была практически полностью готова, когда до него дошло, что кто-то тихо копошится у него на кухне. Входную дверь Виктор оставлял распахнутой, чтобы помещение проветривалось, только поздним вечером закрывал от комаров.

– Это хтой-та там мнётся? – придуриваясь под Маврикиевну, проскрипел Магницкий.

– Казимировна… – раздалось с кухни, – Казимировна, не займёшь чуток?

На кухне возле русской печи обнаружилась ритмично качающаяся фигура седовласой особы пенсионного возраста, с короткой стрижкой под полубокс, строгим ахматовским профилем и сухим малиновым румянцем, пылающим на морщинистых, как мочёные яблоки, щеках.

Не распознав в нём никого из прежних благодетелей, незнакомка отвела бессмысленный взгляд в сторону, после чего по всем правилам представилась:

– Чертёжница Савраскина. Маргарита Сергеевна. Прошу любить и жаловать, – при этом слегка уронила голову на грудь, что заставило предположить, что среди её предков затесалась пара-тройка подпоручиков, а может, и какой-нибудь повеса штабс-капитан.

– Мне бы Казимировну. По случаю большой нужды, ой, что это я сморозила, миль пардон, по случаю большой надобности, по очень важному делу, – в сильно выцветших, опухших глазах мелькнула некая осмысленность, – да, да, иных уж нет, а те далече, как говорится. Стало быть, вы здесь теперь проживаете, молодой человек? И не смейте мне отпираться, я знаю.

– Не проживаю, сударыня, а живу на правах собственника, могущего данный дом заложить, продать и даже подарить, если взбредёт в голову такая мысль.

– Ох, не продавай, не надо, – вздохнула чертёжница. – Мы тут по соседству маемся в казённом бараке, как в содоме и гоморрах. Не нальёшь, мил человек, старухе за помин души Казимировны, царствие ей небесное, день ведь и ночь молюсь, в церкви свечи ставлю каждый раз за упокой. Казимировна мне завсегда наливала.

Магницкий слегка удивился, что старухе известно про его бутылку и тем более жарковский коньяк.

– Всё, бабушка, выпили, подчистую.

– И в подполье четверть тоже? – помрачнела чертёжница. – В подполье Казимировна четверть держала для нужных людей.

По тону старухи Савраскиной нетрудно было догадаться, что она принадлежит к избранному кругу.

– Давайте поищем вместе, где здесь у меня подполье.

Савраскина пнула в сторону резиновый коврик у входа, дёрнула за железное кольцо. Не успел Виктор опомниться, солдатиком прыгнула в открывшийся лаз, а через мгновение выпрямилась в обнимку с бутылью, в киношном обиходе называемой четвертью, какую он до сих пор видел исключительно в советских кинофильмах про гражданскую войну.

Именно из подобных сосудов пили самогон разные там мосфильмовские кулаки, мироеды и прочая поповская сволочь. Вот уж не думал, что буржуазная стеклотара, как древнегреческая амфора, дожила кое-где до наших дней и в реальном быту.

Возгорев любопытством, Магницкий тут же наплескал в два стакана из четверти Савраскиной и себе. Самогон оказался не только мутным, но ещё и горько-кислым, противным до чрезвычайности. Судя по всему, его гнали из отборных мухоморов. Однако соседка отважно влила в себя содержимое одним махом, выразительно шлёпнув пустой стакан на стол перед бутылью.

– Знаете, что? – предложил с лёгким сердцем новый хозяин. – А забирайте-ка вы этот напиток богов на добрую память о Регине Казимировне.

– Между прочим, – страшно вежливо выговорила в ответ Савраскина. – Как-то так получается, что в этом доме живут исключительно добрые, отзывчивые люди. Душа-человек Казимировна жила столько лет, теперь вы вот поселились. Вам ничего не нужно начертить? Для меня это не составит ни малейшего труда. Без ложной скромности говоря, я от… личная черт… ёж… ница. Если возникнет необходимость, прямо завтра же приходите, моя квартира третья, на первом этаже, я там потомственно всю жизнь терзаюсь.

Он закрыл дверь на крючок. Тёплая летняя ночь, населённая толпами комаров, сгустилась за окнами, в доме запели сверчки.

Первое время поющие насекомые настолько мешали ему спать, что среди ночи он вскакивал с постели и открывал на них нелицензионную охоту. Музыкантов было много, а палач один, в конце концов пришлось смириться и привыкнуть спать под музыку. В такую хорошую погоду, как сегодня, сверчки пели даже на улице: вылезали из отдушин подполья на тротуар, где самозабвенно стрекотали на вечную тему любви.

В довершение ко всем этим оркестрам, квартетам, дуэтам и трио, под кроватью жил некий особенный сверчок, обладающий выдающимся противным голосом, близким к ультразвуку. Магницкий полагал, это их новоявленный Карузо.

Солист включался в общий хор не часто, обычно вечером, всегда из-под кровати, сразу же заглушая трелями многочисленных собратьев. Бесстрашный певчий абсолютно не реагировал на нервные удары пяткой по спинке, очевидно, воспринимая их в качестве «брависсимо», и за прошедшие полтора месяца перепортил новому хозяину своим неувядаемым искусством много крови. Однако следует отдать ему должное – ночами препротивный Карузо молчал.

Решение ещё раз попробовать изловить негодяя проникло в голову сразу же после стакана самогона из мухоморов. Не зря викинги так любили воодушевляться перед битвой подобными коктейлями.

Магницкий опустился на четвереньки в головах постели, откуда доносились неугомонные трели, осторожно извлёк плетёный рундучок, ржавый утюг, перевязанный пенькой пыльный комплект журнала «Юность». Сверчок трещал, хоть бы хны, делая редкие многозначительные перерывы. Виктор полез дальше в пыль, мрак и неизвестность, увидел допотопный чёрный телефон с длинным шнуром, потянул к себе за шнур, и тут вдруг телефон застрекотал голосом сверчка у него под носом, почти на уровне ультразвука.

Он снял трубку.

– Алло, пани Режина? Наконец-то, звоню, звоню каждый день и с утра, и вечером, уж подумала – не случилось ли чего?

– Это не пани Режина.

– А где Регина Казимировна?

– Умерла.

– Ах, матка боска, какая жалость. Когда? Видите ли, я её давняя знакомая, и мы…

– В ноябре прошлого года.

– В ноябре… вот ведь беда какая. Какая ужасная трагедия. Уму непостижимо. Вы, стало быть, родственник?

– Дальний…

– И как вас зовут?

– Виктор.

– Меня пани Марина.

– Очень приятно, пани Марина, – Магницкий поднялся с колен, выпрямился и выразительно шаркнул по голой половице.

– Вы родственник со стороны мамы пани Режины – Терезы?

– Нет со стороны папы, – возразил Виктор убеждённо с грустью в голосе, дабы покончить со скользкой темой раз и навсегда.

– Так значит вы из Пеньковских? – обрадовалась старушка. – Пан Виктор, я очень надеюсь, что вы посетите нашу польскую общину, будет хорошо, если в это воскресенье придёте в костёл.

– Я убеждённый атеист, пани Марина.

– Не всё сразу, молодой человек, и тем более не сразу всё. У нас здесь множество молодёжи, юных прелестных панночек, вас ждут до чрезвычайности интересные знакомства и приятное общение.

– Увы, бесповоротно женат.

– Это ещё лучше, приходите с женой. Кстати, для детей у нас открылась католическая гимназия. Дети у вас, пан Виктор, есть?

– Нет пани Марина, а с женой я не живу, хотя и не разведён.

– Ах, проказник! Но это свойственно современному поколению, а молодым людям было присуще всегда, не стоит винить себя одного. Ничего страшного, если брак заключён не пред богом, его легко расторгнуть при желании, даже если вы сочетались перед Всевышним и несчастливы, мы напишем просьбу папе, вы же знаете, он наш человек, поляк, неужели откажет?

– Нет, нет, брак обычный, в загсе.

– Так вот, пан Виктор, у нас есть очаровательные молодые девушки, ах, увидев их, ваше сердце встрепенётся для новой жизни.

– Хорошо, как-нибудь забегу, встрепенусь. Спасибо за приглашение, пани Марина, извиняюсь, ко мне, кажется, пришли.

При этих словах опустил трубку и поставил телефон на стол. Теперь ему ясно, отчего в почтовом ящике как-то оказалась квитанция за телефон. А он-то думал, ошиблись. Где же она? Вот, на буфете. Ага, здесь и номер указан. Надо срочно оплатить, пока не отрезали, сумма долга пока не слишком большая, но где взять денег? Извечный вопрос.