Шоу для богатых - Фридрих Незнанский

Ирина Генриховна бросила на Голованова пронзительный взгляд. «Любовь и ревность… и не только в сопливом возрасте…». Что… что он хотел этим сказать?

— Короче говоря, вы упускаете из вида еще один рисковый фактор, — продолжал, между тем, Голованов. — И этот фактор — его спортивная деятельность.

При этих словах бородатый Макс уклончиво пожал плечами, видимо уже машинально запустив свою пятерню в бороду, однако реакция Ирины Генрихов-ны оказалась несколько иной.

— Но причем здесь спорт? — Насколько я знаю…

— Ирэн, дорогая, — наконец-то, подал голос и Макс, — может наш Севка действительно в чем-то прав? Тем более, что рукопашный бой это не шашки и даже не прыжки в длину с разбега, это…

— Да о чем вы говорите? — уже искренне возмутилась Ирина Генриховна. — Парень был влюблен в спорт, а вы… как…

— Как два упертых маразматика, — засмеялся Голованов.

— Да! Как два упертых маразматика бормочете бог знает что!

— Это рукопашный бой, Ирэн, — со спокойной назидательностью в голосе произнес Макс, прекратив теребить свою бороду. — И уже одно это может предполагать многое.

— Но ведь Голованов сам слышал, как мать Кру-пенина сказала, что…

— Она могла и не знать, чем в свободное от учебы время занимается ее любимый сын.

Голованов сделал ударение на слове «чем».

Какое-то время Ирина Генриховна молчала, откровенно не понимая, с чего бы вдруг довольно опытные мужики уперлись лбами, как два барана, в хобби пропавшего парня, но понимая, что они оба будут стоять на своем, вынуждена была согласиться с ними.

— Хорошо, пусть будет по-вашему, — произнесла она. — Однако в таком случае хотелось бы услышать ваши предложения. Причем не абстрактные, а более конкретные.

«Девушку», что называется, понесло, и Голованов едва сдержался, чтобы не рассмеяться. Хрюкнул в свою измочаленную бороду и Макс, прощавший «Ирэн» все ее женские заскоки только потому, что она была женой Турецкого.

— Надо бы более конкретно пощупать тот клуб, на который работает Крупенин.

— Работал, — поправил Голованова Макс.

— Не хотелось бы раньше времени об этом думать, — вздохнул Голованов, — но… Но возможно ты и прав, Борода.

— Но ведь это же — чушь! Полная чушь! — уже не могла сдержать своих эмоций Ирина Генриховна. — Причем здесь этот клуб? Искать надо совершенно в иной плоскости!

— И все-таки это надо сделать.

В голосе Голованова послышались металлические нотки, которые не могла не услышать Ирина Ген-риховна.

— Ну что ж, — развела она руками. — Коли вы оба настаиваете на этом, тогда вам и карты в руки. Щупайте. Как дед Щукарь своих курочек щупал. Однако в первую очередь надо отработать морги Москвы и области. И вы уж сами решайте, кто чем заниматься будет.

М-да, «девушку» явно несло. То ли «начальственная» шлея под хвост попала, то ли сказывались семейные неурядицы. Впрочем второе, пожалуй, было ближе к истине. Начиная понимать, что она в чем-то перегнула палку в отношениях с тем же Плетневым, и в то же время осуждая Турецкого, что он повелся на это, она вдруг поймала себя на том, что ей уже далеко не тридцать, давно давно прошло очарование «важняком Генеральной прокуратуры России», и теперь ей, возможно, нужен именно такой муж, как Антон Плетнев — мужественный, без внутренней рефлексии, спокойный, уравновешенный мужик, и тут же обругала себя за подобную мысль.

Не очень-то спокойно чувствовал себя и Плетнев, не понимая, с чего бы вдруг на него взъелся Турецкий. В какой-то мере даже мелькнула мысль бросить все к чертовой матери и перейти на работу в службу безопасности какого-нибудь банка или мощной коммерческой структуры — хоть денег будут больше платить, однако тут же отбросил эту мысль. Уход из «Глории» — это разрыв связей с тем же Турецким и Ириной, а именно этого он и не мог допустить. Да и не время сейчас думать об этом, надо было вживаться в тело Шумиловской фирмы, которую разъедал какой-то внутренний метастаз.

От всех тих мыслей, которые терзали его ночами, еще с самого утра начала болеть голова, и он, проглотив две таблетки анальгина, прошел на КПП, где его встретил пожилой охранник, сметавший крошки со стола.

— Рад приветствовать начальство! — гаркнул он, улыбаясь всеми вставными зубами сразу. — Чем могу служить?

Плетнев невольно улыбнулся.

— Обедаем?

— Так, перекусил малость. Кстати, не желаете чайку? Свежезаваренного.

— Спасибо, — не смог отказаться Плетнев, почувствовав невольное расположение к охраннику. —

Чаек — это потом, а сейчас… Вы ведете учет машин, которые проходят через КПП?

— Само собой!

— В таком случае, список машин.

— В ночь с тридцатого на первое, — подсказал охранник, доставая из верхнего ящика стола довольно потрепанный «Журнал учета». Тут же раскрыл его на нужной странице, нацепил очки на нос.

— Вот они: четыре легковушки и одна грузовая.

— Что за легковушки?

— Начальство. А те, у кого зарплата послабже будет, те на стоянке паркуются. Да, вы наверное, свою тоже там оставили. перед главный корпусом.

Этот любитель свежезаваренного чая смотрел в корень, чего не мог не отметить Плетнев. «У кого зарплата послабже будет…» Это ж надо так точно сказать!

— А пассажиров как впускаете? Я имею ввиду тех, кто с начальством приехал.

— Ножками. Получают разовый пропуск, проходят через контроль, и уже на территории фирмы снова садятся в машину. Обратный ход точно такое же.

— А как с грузовыми машинами: — спросил Плетнев. — Ведь можно и в кузове зайцем проехать.

— Исключено! — вроде бы даже обиделся на подобное подозрение охранник. — При разгрузке грузовых свет врубаем и каждый сантиметр осматриваем; мышь не проскочит.

— Мышь, это хорошо, — похвалил Плетнев. — А кто в ночь ограбления здесь дежурил?

— Болтаев. Кстати, он сегодня утром заступил на дежурство, и если вы.

— Пойдем познакомишь.

Болтаев оказался довольно крепким мужиком лет пятидесяти, со слегка раскосыми глазами, которые не очень-то добро зыркнули в сторону своего коллеги, когда он подвел Плетнева к воротам пропускного пункта, у которых скучал Болтаев.

«Такой чаем свежезаваренным не угостит», — отчего-то подумал Плетнев, с высоты своего роста разглядывая охранника.

— Болтаев?

— Да. А чего?

— Плетнев. Служба безопасности. И запомни: вопросы здесь буду задавать только я. Врубился, надеюсь. Вот и ладненько. А теперь слушай сюда. В ночь с тридцатого на первое… «Газель» пятьдесят-четырнадцать… Кто принимал?

— А что такое? — дернулся Болтаев. — Все нормально было. Как обычно, ночная разгрузка. Генератор да еще пара ящиков с деталями.

— Я спрашиваю, кто еще с тобой принимал?

— Ну, этот… Козлов Игорь и Паша… Фамилию не помню.

— Кто-нибудь из посторонних подходил к машине?

— Посторонних?… Нет, не было, — пожал плечами Болтаев. — Впрочем, если только Модест. Так он каждую ночь на разгрузку приходит, с водилой языками почесать.

— Модест?!

— Ну да, Модест. Он вроде бы как корешит с тем водилой, ну-у с тем, который на «Газели».

— Да, я понимаю, — кивнул Плетнев, мысленно переключаясь на охранника, который в ночь с тридцатого на первое должен был находиться на посту охраны в лабораторном корпусе, однако вместо этого.

Господи, не охрана, а детский сад какой-то! Тот же Модест оставляет свой пост и уходит на внутренний двор «покалякать» с водилой-корешком, после чего чешет язык уже в лабораторном корпусе с молодым лаборантом Гошей, который неизвестно что делает на посту охраны, умудряется прозевать грабителя, который хорошо знает, что где лежит и как проще всего уйти в охраняемой территории фирмы.

«А может и не детский сад вовсе? — вдруг обожгла мысль, которая еще не могла выстроиться в законченную версию. — И все эти „случайные накладки“ в ночь с тридцатого на первое…»

И еще он подумал о том, что сейчас самое время покумекать с кем. Саша Турецкий?… Исключается! Голованов?… Однако и этот вариант отпадал. И Голованов, и его верный Агеев, и бородатый Макс в последнее время словно чурались его, и он не знал почему.

…Вечером этого же дня Голованов позвонил матери Стаса Крупенина:

— Анна Семеновна, простите ради Бога, что потревожил вас может быть глупым вопросом, но… В клубе не интересовались, случаем, с чего бы вдруг Стас перестал ходить на тренировки?

Этот вопрос для нее видимо действительно показался глупым и она раздраженно сказала:

— А зачем им звонить? Ведь он же был приходящим тренером. Да и заболеть мог.

Замолчала было, ожидай, видимо, что скажет на это Голованов, но он молчал, и она вынуждена была добавить:

— Впрочем, за это время Стасику многие звонили, так что, может, и из клуба звонил кто-нибудь. Теперь ведь никто не представляется по телефону.