Фрида Кало - Акилле Бонито Олива

привносит их в свой стиль еще на этапе их появления, до того как они станут массовой модой. Они часто используются в ее творчестве и встречают интерес публики, диктуемый культурной модой, поэтому ее художественный язык такой реальный и в то же время близкий и понятный зрителю, как и все объекты, которые ее окружают. От творческого шума, которые они производят, художница избавляется «силой или хитростью», вынужденная в силу их популярности снова и снова перетирать их, свыкаться с ними и выставлять их на «витрину» своего искусства. С высшим уровнем нарциссизма художник сталкивается во время своей схватки с языком искусства публики. Художник – это единоличный изобретатель стиля. А на языке публики говорят «другие», и только художник со своим индивидуальным стилем способен заставить их замолчать. Фрида Кало занимает очень выигрышную позицию с множеством творческих находок (обезьянка, листья, скальпель, кровать, зародыш, кровь), которые она в процессе творчества сначала «подсаживает на необитаемую землю», а затем вводит в свой художественный мир, где она же и правит. Но правит не единолично и не вечно, а только в момент, когда выставляет свои работы на «витрину» – на суд зрителя.

Маска. 1945. Мехико, Музей Долорес Ольмедо-Патиньо

Корзина цветов. 1941. Частная коллекция

Здесь разница между «обладать» и «давать» становится ясной. Творческий процесс, обычно протекающий втайне, в определенный момент раскрывается перед зрителем, который теперь узнает все секреты. И вот изначальное ощущение запрета резко превращается в великодушное, но не лишенное нарциссизма раскрытие тайны на сцене социального созерцания. Тогда фигуративные и абстрактные, неформальные и объективные, нео– и транс-образы, а также индустриальные объекты и предметы, особенно близкие автору, находят момент стилистического спокойствия и формальной презентации. На «витрине» искусства Фриды невозможно найти два одинаковых иконографических объекта, если только речь не идет о существовании едва осязаемого стиля, который становится очевидным именно благодаря последовательности, выдержанности и постоянству. «Стиль – это человек», – утверждает Буффон. Стиль позволяет Фриде провозгласить себя хозяйкой своего творчества, которым она управляет и в котором работает непринужденно, но добросовестно. Зачастую бывает, что изобразительные средства и образы не выдерживают придирчивого отношения автора к своей работе и исчезают с холста, так как в картине нет случайных элементов. Даже непостоянство затрагивается особой геометрией творческого духа художника, понимающего, что живопись – это не набор статичных картин, а сложная визуальная система. Как ничто не может укрыться от вдумчивого острого взгляда Фриды, так ничто не может выбиться из этой упорядоченной системы, которую по определению должно представлять каждое произведение искусства.

Моисей (или Ядро Создания). 1945. Хьюстон, Музей современного искусства

Стилизация стимулирует изображение, становится методом представления предмета искусства и усиливает интерес к процессу созерцания.

Как настоящий представитель барокко Фрида задействует всевозможные художественные элементы, способные наладить контакт с публикой и усиливающие ее любовь к зрителю и к предмету своего искусства. Стиль, если угодно, способствует социализации картины и преподносит ее в наилучшем виде взгляду обывателя, который может быть невнимателен к создателю. Кало создала настоящий бесконечный экспрессивный фурор для того, чтобы распространить сдержанность искусства на жизнь художника. Факт создания бесчисленных «витрин» – это знак скрытности художницы и созерцательного отношения к реальности и социуму. Она заслуживает привилегию на экзистенциальную близость, которую она неизбежно искала в общении с людьми, возможно безрезультатно, и которая спроецирована на образы, защищающие ее от хаоса жизни.

Большую часть этого хаоса привносил ее муж Диего Ривера, а позднее и другие мексиканские экспрессионисты и муралисты, схожих с ней, Фридой, политических взглядов: Руфино Тамайо, Хосе Клименте Ороско, Альфаро Сикейрос, Анхельм Саррага, Сатурнино Херран, Роберно Монтенегро, Фернандо Леаль, Альфредо Галван, Альфредо Мартинес, Мария Искьердо. Пребывая в состоянии растерянности еще и в силу своей женской натуры Кало создает свою вселенную вокруг собственного образа, но неполного – образ в постоянном одиночестве. Никому не принадлежащая красота. Встревоженная и измученная, с густыми длинными бровями, нервная: «Вы согласны с тем, что вас называют нервной: вы происходите из прекрасной скромной семьи – соль земли, все, что мы имеем в этой жизни, исходит от нервного напряжения. Мы наслаждаемся приятной музыкой, красивыми картинами и еще тысячами прекрасных вещей, но не знаем, сколько ночей провел за ними автор, терзаемый бессонницей, сколько было слез, нервного смеха, приступов лихорадки, астмы, эпилепсии и того самого страха смерти – худшего из чувств», – эти строки мы можем найти у Пруста «В поисках утраченного времени» и в книге «У Германтов». Кало отгоняет от себя страх смерти, ностальгия и тревога помогают перевоплощению «пафоса дистанции» Ницше в изобразительный язык, единственную реальность, посредством которой она вновь и вновь создает свой образ. Воспоминания об истории, которые все больше отдаляются от природы и от страха перед жестокостью, изначально прослеживающегося в работе, – это единственное, что может вернуть художнице естественное чувство формы и новую основу жизни.

Никому не принадлежащая красота – это Фрида, натура тревожная и творческая. Она создает собственную аллегорическую систему планет, в которой она – главное светило. Гармония страданий связывает воедино эту вселенную и в то же самое время воспроизводит ее с помощью обольстительного обмана красоты.

Цыпленок. 1945. Музей Долорес Ольмедо-Патиньо

Диего и Фрида 1929–1944. 1944. Мехико, собрание Марии Феликс

«Не позволяй недопониманию разделить нас: не позволяй зыбким понятиям о красоте лишить тебя важнейшей стойкости духа до тех пор, пока твое болезненное эмоциональное состояние не будет готово воспринимать только лишь ничего не значащий лоск».

Это воззвание к памяти Гёте относится ко всему современному искусству, которое перепутало форму со стилем, технику с методом, изображение с изобретательностью. «Так называемая современная красота», по всей видимости, заключена в способности сочетать и упорядочивать фрагменты стилистической памяти в неком подобии мозаики. Креативный гедонизм в этом случае приводит к творческому бесплодию, если художник не испытывает сильной мотивации. И мотивация не может быть эмоциональной или культурной связью с нашими предшественниками, к которым относится предмет искусства. Пикассо говорил: «Быть оригинальным – значит найти свои истоки». Если так, то в процессе поиска можно прийти к этическому обоснованию своего творческого поступка, глубине изобразительной системы, которая поддерживает творческий процесс, и, наконец, хранит долгую память о предках, которая живет в настоящем.

Автопортрет. 1948. Мехико. Коллекция доктора Самюэля Фастлихта

Для Фриды, никому не принадлежащей красавицы, живопись –