Путешествие без карты - Нисон Ходза

К вечеру Камо уже знал: набитый деньгами матрас доставлен в надёжное место.

Прошло немало дней, прежде чем Камо, обманув ещё раз полицию, благополучно провёз деньги в Петербургский комитет большевиков.

Казалось бы, всё хорошо. На такие деньги можно купить за границей немало нужного оружия. Но это только казалось. Дело в том, что на денежных знаках всегда напечатаны номера. И царское правительство известило все страны Европы, какие номера стоят на похищенных ассигнациях пятисотрублёвого достоинства. Значит, «пятисотку» нельзя было разменять, такой «пятисоткой» нельзя было расплатиться и за оружие.

Вот и получилось, деньги есть, но пускать их в дело нельзя! Значит, кавказские большевики зря рисковали своей жизнью? Нет! Надо искать выход! А выход был только один: изменить номера на деньгах. Но кто это может сделать? И тут подпольщики вспомнили о художнице-большевичке Фане Беленькой.

Ранней осенью невдалеке от Петербурга какой-то франтовато одетый господин бродил по улочкам дачного посёлка. Он искал дачу. Этот франтовато одетый господин был одним из руководителей боевой большевистской группы. После долгих поисков ему удалось найти подходящую дачу. Она стояла вдали от посёлка, на окраине леса.

Через день вместе с франтоватым господином на дачу приехала нарядная дама с опущенной на лицо вуалеткой. Это была Фаня Беленькая. Вещей с ними почти не было. У франтоватого господина — небольшой чемодан, а у спутницы — коробка для дамской шляпы. Вместо шляпы в коробке лежали пачки пятисоток.

Фаня работала только по ночам. Закрыв окна ставнями, задёрнув плотными шторами, искусная художница до рассвета переделывала номера ассигнаций. Работа её была столь совершенна, что с первого взгляда никто не мог бы заметить подделку.

Настал день, когда Фаня закончила свой нелёгкий труд. И тогда на дачу приехал глава боевой технической группы большевиков — инженер Леонид Красин.

Он рассматривал под микроскопом каждую переделанную ассигнацию, и по лицу его было видно, что работой художницы он доволен. Разглядывая одну из последних ассигнаций, он вдруг нахмурился и отложил её в сторону.

— Что-нибудь заметно? — встревожилась Фаня.

— Заметно. На этой пятисотке первая цифра номера чуть меньше остальных. Её нельзя пускать в оборот.

Фаня потянулась к ассигнации:

— Сейчас я её сожгу.

— Не надо, — Красин ещё раз взглянул на денежный знак с изображением царя Петра Первого.

— Что же с ней делать? — виновато спросила художница.

— Думаю, что её надо сохранить, хорошо и надёжно спрятать.

— Но зачем?

— Зачем? А затем, сударыня, что революция в России неизбежна. И когда народ свергнет царя, мы устроим в каком-нибудь дворце невиданный музей. Он расскажет народу, как делалась революция. И в этом музее наша испорченная пятисотка будет не на последнем месте…

Спрятать бракованную пятисотку поручили революционеру-боевику Николаю Буренину. Буренин заделал ассигнацию в бутыпочку, сел в поезд и отправился в Финляндию. Там жил его надёжный друг-большевик, у которого была дача с большим садом.

Тёмной осенней ночью Буренин закопал бутылочку у старого дуба и утром вернулся в Петербург.

С тех пор прошло немало лет. Давно уже в России не было царя, исчезли и деньги с портретами царей, но Буренин не забыл о бутылочке. В тысяча девятьсот тридцать четвёртом году он поехал в Финляндию. Финские коммунисты помогли ему найти место, где когда-то стояла дача его друга. Как разросся за эти годы знакомый сад! Не просто найти теперь старый дуб, который сторожит удивительный клад. Но всё же Буренин отыскал его. И откопал заветную бутылочку. Пятисотка была цела и невредима.

Н. Е. Буренин.

И вот сегодня бутылочка лежит под стеклом в Ленинградском музее Великой Октябрьской социалистической революции. А рядом лежит ассигнация с портретом царя Петра Первого. Лежат эти необычные экспонаты и безмолвно рассказывают о героическом эпизоде из великой истории революционной борьбы народов России за свою свободу.

Кто попал в капкан?

Под вечер пристав Перцов был вызван к начальнику пригород-ного участка Петербурга. Рыжеусый подполковник встретил его хмуро, молча указал на стул и коротко бросил:

— Докладывайте!

По недоброму тону начальника опытный Перцов сразу понял: о событии на Путиловском заводе подполковнику уже известно.

— Разрешите доложить, — быстро заговорил Перцов. — Я как раз с этим и направлялся. Происшествие произошло после утренней смены. У сталепрокатной мастерской. Там как раз сложены листы железа. Рабочие, сами знаете, после смены толпами идут. Когда поравнялись со сталепрокатной, на листы вскочил неизвестный, по всему видать, интеллигент. Вскочил и замахал шляпой. Рабочие стали подходить, сразу толпа получилась. А неизвестный стал выкрикивать антиправительственные слова. И всё шляпой размахивал. Шляпа у него чёрная. Все свидетели подтверждают — шляпа была чёрная.

— Что вы мне талдычите про шляпу?! — Сверлящий взгляд подполковника упирался в переносицу пристава. — О чём говорил преступник?

— Чтобы требовать восьмичасовой рабочий день. Называл заводчиков кровопийцами, эксплуататорами! А потом, — пристав вдруг перешёл на шёпот, — а потом выкрикивал кощунственные слова о государе императоре!

— Так… — Рыжие усы начальника ощетинились. — Так… А что делали ваши люди? Большевик подстрекает рабочих к забастовке, произносит кощунственные слова против царя, а защитники престола стоят и слушают?! Так?!

— Ваше высокоблагородие, разрешите пояснить. Наши люди кинулись, но не успели пробиться. Злоумышленника охраняли смутьяны, окружили его спина к спине, а бунтовщик спрыгнул с железа, смешался с рабочими и как сквозь землю провалился!

Пристав умолк, бросил испуганный взгляд на подполковника. Он ждал, что сейчас на него обрушится зычная брань начальника, но на этот раз крика не было. Привычным жестом подполковник примял колючие усы и снова уставился в переносицу пристава.

— Какие рабочие мешали пробиться к преступнику? Из каких мастерских? Можете назвать хоть одного по фамилии?

— Ваше высокоблагородие, они же к нам спиной стояли. А по спине как узнаешь?

— Спиной стояли… Спиной… — повторил задумчиво начальник. — Значит, спиной… Это хорошо… Легче будет опознать личность.

Пристав с удивлением слушал слова подполковника: как можно по спине установить личность смутьянов? Начальник уловил недоумение Перцова и ощутил приятное чувство превосходства над своим подчинённым.

— Не понимаете, о чём я говорю? — обидно усмехнулся начальник.

— Не догадываюсь, ваше высокоблагородие… — виновато признался Перцов.

— Тогда извольте слушать. По агентурным данным, в четверг, после утренней смены, на Путиловском заводе вновь появится большевистский оратор. Интеллигент из студентов. Примите меры для задержания его в проходной. Не удастся задержать — выясните личности трёх-четырёх мерзавцев, которые его охраняют.

— Будут приняты все меры, ваше высокоблагородие. Только вот ведь… — пристав замялся, подыскивая подходящие слова. — Как их… этих рабочих, которые, значит, окружают, охраняют, так сказать… как их задержать? Они как услышат свистки городовых, сразу в кучу с другими рабочими перемешаются и за ворота…

— Голову надо иметь, господин пристав! Голову! Объясняю: как только оратор начнёт говорить, ваши люди должны черкнуть мелом чёрточку на спине трёх-четырёх заводил, которые охраняют преступника. Поручите это сделать своим людям. Вы меня поняли?

— Так точно, понял. Что прикажете делать с помеченными?

— Вам — ничего. Пусть только они выйдут за ворота. Там им будет устроена громкая встреча. Я из них выбью имена всех заводских бунтовщиков! У меня они заговорят. Через них мы доберёмся и до ораторов! Идите! Действуйте!

У ворот Путиловского завода во время забастовки.

Трактир «Красный кабачок» был самым отдалённым от Путиловского завода. Потому и не гостевали путиловцы в этом трактире. Но «Красный кабачок» и без путиловских рабочих не пустовал по воскресеньям. Вот и сегодня все столы в большом зале оказались занятыми.

Щекастый трактирщик завёл граммофон и обвёл узкими бесцветными глазами дымный, гудящий зал. Посетители были постоянные, трактирщик знал заранее, кого придётся к вечеру выталкивать за буйство, за кем прибегут подростки, чтобы довести пьяного отца до дома. Всё было привычно, знакомо, пока взгляд трактирщика не остановился на двух мастеровых, сидящих в отдалённом углу за маленьким столиком. Этих трактирщик не знал.