Крестоносец. Византия - Геннадий Борисович Марченко

Трирского архиепископа вместе с немецкими землями входят и местности, где говорят на французских наречиях, и никого это не волнует, так как всё это владения кайзера Конрада III.

— Тут все перемешались, благородные риттеры. Места такие. Я вот из Висбадена, это в землях пфальцграфа Рейнского, а моя первая жена, покойница, была из Лотарингии, из Нанси. Я тогда молодой был, немного старше вас, разные языки мне легко давались, ну и выучился по-французски, песни ей под окнами пел, чтоб охмурить, значит.

Но в целом плаванье протекало скучновато, и я взялся за тренировки. То мы с Роландом спарринговали на мечах и пальмах (коротких копьях с длинными наконечниками, которыми в пешей схватке удобно не только колоть но и рубить), то подтягивали наших слуг в этих делах, то сами учились у них работе с булавой, топором и боевым молотом, которым их выучил наёмник Курт. Вообще-то не совсем наше оружие, но вдруг ничего другого не останется? Ещё близнецы учили нас метанию ножей и дротиков — мне удалось победить упрямство Роланда, поначалу считавшего ножи неблагородным оружием, внушив ему мысль, что сарацины в бою не заморачиваются благородством (на себе испытал с их потомками!), а значит, против них годится любое оружие. Кроме того, мы вчетвером стреляли из арбалетов с ахтеркастеля по мишени, установленной на форкастеле, соревнуясь на скорость и меткость, благо Карл и арбалеты близнецов переделал по-новому, поставив ворот.

Также я познакомил моего друга и слуг с полезной на войне новинкой — сапёрной лопаткой с разъёмным черенком, тоже заказанной у Карла. Вообще-то, железная лопата для этих времён вещь невиданная, их сейчас делают из дерева, максимум с железной кромкой. Ни мой друг, ни слуги поначалу не поняли, зачем тратить дорогую сталь на столь «низменную» вещь. Но когда я вспомнил уроки нашего сержанта в армии и продемонстрировал, как можно использовать острозаточенную (в том числе и с боков) лопатку, даже Роланд, задумчиво вертя в руках инструмент, признал, что против слабозащищённого противника и в ограниченном пространстве «эта штука не хуже топора будет».

Команда «Ундины», насчитывавшая три десятка человек, с удовольствием наблюдала наши тренировки (явно не каждый рейс им выпадало такое развлечение), делая ставки на исход спаррингов, а также состязаний по стрельбе и метанию колюще-режущих предметов. Даже суровый штойерман, несмотря на строгий вид, поглядывал на наши забавы с интересом. Во время отдыха от тренировок я тренькал на лютне, подаренной Магдой Роланду перед отъездом с позволения отца, пытаясь изобразить какие-нибудь мелодии из будущего. Роланд всё равно ни в зуб ногой, но всё же попросил меня отнестись к подарку Магды бережно. Заверив, что ничего с лютней не случится, я снял, на мой взгляд, лишние струны, и настроив инструмент наподобие шестиструнной гитары, вскоре приноровился на этой штуковине не только брать аккорды, но и играть пару мелодий щипковым методом. А именно старинную английскую мелодию, впрочем, ещё ненаписанную, под названием «Greensleeves» (в переводе «Зеленые Рукава» — прозвище неверной возлюбленной, к которой обращается автор) и канцону Владимира Вавилова, ставшую основной для песни «Город золотой». Эти две оказавшиеся на самом деле достаточно несложными вещи я от нечего делать выучил по видеоурокам в интернете, и сейчас моей игре с расширенными от удивления и восхищения глазами внимали мои спутники и вся команда «Ундины», включая штойермана.

Так продолжалось до тех пор, пока мы не миновали Кобленц, тоже на правом берегу Мозеля, где он и заканчивается, вливаясь в полноводный Рейн. Тут выяснилось, что то ли Ульрих напутал с местным мостом, то ли его собеседники на плоту. Нет, мост имелся, и тоже римский (Кобленц также был некогда крепостью великой Империи), но оказался он переброшен не через Мозель, а через Рейн, да ещё и разрушен в центральной части, причём, похоже, давненько. Впрочем, местные натянули над проломом подвесной мост, по которому шли пешеходы, переводили в поводу лошадей, бригады «бурлаков» перетаскивали на верёвках повозки, удерживая такими же верёвками.

Я понадеялся, что верёвки и доски моста прочные — как-то не хотелось, чтобы всё это свалилось нам на головы. Здесь тоже пришлось задержаться, для уборки и обратной установки мачты, и для уплаты очередной пошлины в казну князя-архиепископа Трирского, владения которого тут и заканчиваются, и о котором Дитер Зальцигхунд отозвался весьма одобрительно:

— Его Высокопреосвященство, архиепископ де Монтрей — умный хозяин! Купцов, и нашего брата, корабельщиков, не грабит, три шкуры не дерёт. Понимает, что чем больше народу в его владения торговать придёт — тем больше пошлин в казну. Все бы знатные господа с таким понятием были! За порядком следит, опять же, у него не забалуешь! Даже на суше почитай всех разбойников перевёл; кого не вздёрнули, те сами в другие места подались, побезопаснее, а на реках их уж лет десять не видели. Вот дальше не то… На Рейне эти мерзавцы вконец обнаглели, «речной стражей» себя называют! Ежели просто отпустят без штанов — считай, повезло. А то ведь и режут всех за милую душу, чтобы потом их не опознали и неприятностей не устроили. Тут уж одно спасение — поворачивать к берегу и, забыв про всё, бежать подальше! Сколько товару и судов пропадает!

— Куда же ваш пфальцграф смотрит? — поинтересовался Роланд. — Почему не разгонит этих разбойников? Ну как Трирский архиепископ?

— Да наш пфальцграф и сам всё время ищет, где бы урвать! — невесело усмехнулся Дитер. — Говорят, он состоит в доле с этими разбойниками…

И, спохватившись, что говорит такое про знатную особу и хозяина его родных мест, да ещё дворянам, быстро добавил:

— Но это, я думаю, врут. Такой знатный вельможа с разбоями мараться не станет. А вот его люди — точно не без греха! Ну ничего, скоро приедет папский легат, он наведёт порядок. Говорят, он уже выехал.

— А при чём тут папский легат? — удивился Роланд. — Разве его дело ловить разбойников?

— Так-то, конечно, не его, — согласился Солёный Пёс. — Да только нынче, когда наш кайзер ушёл воевать в Святую Землю, кто вместо него правит в Германском королевстве?[3] Известно кто — Эрцканцлер и Примас Германии, Майнцский архиепископ Генрих фон Гарбург. Архиепископ Генрих суров, а с нашим пфальцграфом Германом фон Шталеком они давно уже как кошка с собакой. Пфальц-то входит в Майнцскую диоцезию, под церковной властью архиепископа, стало быть. Пфальцграфу это не по нраву, он хотел бы своего епископа поставить, да не дают ему. Раньше архиепископ пфальцграфу Герману ничего сделать не мог, потому как тот женат на сестре Кайзера, но теперь Государь с