Горацио Хорнблауэр. Рассказы (СИ) - Форестер Сесил Скотт

— Есть, сэр! — ответил Хорнблауэр, ведь ничего другого он и не мог ответить.

— Смотрите, чтобы Маккул не выкинул шуточки на манер Тони Вольфа, — посоветовал Смит.

Тони Вольф перерезал себе горло в ночь перед казнью и умер неделю спустя.

— Если вам что-нибудь понадобится, мистер Хорнблауэр, обращайтесь прямо ко мне, — добавил Бакленд.

— Есть, сэр!

— Фалрепные, к трапу! — неожиданно донеслось с верхней палубы и Бакленд заторопился наверх; приезд старшего офицера означал, что члены трибунала начали собираться на «Славу».

Хорнблауэр задумался, ссутулившись так, что его подбородок почти уткнулся в грудь. Мир жесток и безжалостен, а сам он — офицер на самой жестокой и безжалостной службе, которая не признает ответов «Я не могу» или «Я не решаюсь».

— Да, не повезло тебе, Хорни, — заметил Смит неожиданно мягко и сочувственный шумок пронесся над столом.

— Исполняйте ваши приказы, молодой человек, — бесстрастно проговорил Робертс.

Хорнблауэр поднялся со своего места. Он не надеялся, что голос не выдаст его расстроенных чувств и поэтому молча поклонился, прощаясь с сидящими в кают-компании.

— Он здесь, живой и здоровый, мистер ‘Орнблауэр, — такими словами встретил его начальник корабельной полиции в полумраке твиндека.

Морской пехотинец, стоящий на часах у двери, отошел в сторону, оружейник поднес свечу поближе к замочной скважине и вставил ключ.

— Я поместил его в пустую кладовую, сэр, — продолжал он, — с ним там два моих капрала, сэр.

Из-за приоткрытой двери упал луч света от другой свечи, установленной в фонаре. Воздух внутри кладовой был отчаянно спертым. Маккул сидел на своем сундучке, а два капрала морской пехоты — прямо на палубе, опираясь спинами о переборки. Они поднялись при виде офицера, но и при этом для двоих вошедших почти не было места. Хорнблауэр окинул помещение внимательным взглядом. Похоже, у пленника не оставалось ни одного шанса совершить побег или самоубийство.

— Я буду отвечать за вас, — произнес Хорнблауэр.

— Это весьма лестно для меня, мистер — мистер… — произнес Маккул, вставая со своего сундучка.

— Хорнблауэр.

— Рад познакомиться с вами, мистер Хорнблауэр.

Маккул говорил по-английски чисто, с чуть заметным ирландским акцентом, который все же выдавал его происхождение. Он отбросил назад рыжие локоны, заплетенные в аккуратную косичку и даже в тусклом свете свечей его глаза загадочно сверкнули.

— Вам что-либо нужно? — спросил Хорнблауэр.

— Я бы с удовольствием поел и выпил, — ответил Маккул, — учитывая, что с тех пор, как была захвачена «Эсперанс», у меня во рту не было ни крошки.

Это было еще вчера. Этот человек не ел и не пил больше двадцати четырех часов.

— Я распоряжусь насчет еды и питья, — сказал Хорнблауэр, — что-нибудь еще?

— Тюфяк, койку, — что-нибудь, на чем я бы мог сидеть, — попросил Маккул, махнув рукой в сторону своего сундучка: — Я ношу славное имя, но не хотел бы, чтобы оно отпечаталось у меня пониже спины.

Сундук был сделан из красного дерева, а на массивной крышке было вырезано имя владельца — Б.И. Маккул — крупные, выпуклые буквы выступали над поверхностью.

— Я пришлю вам и тюфяк, — заверил Хорнблауэр.

В дверях показался незнакомый лейтенант.

— Я — Пэйн, из штаба флота, — представился он Хорнблауэру, — мне приказано обыскать этого человека.

— Конечно, — согласился Хорнблауэр.

— Я также даю вам свое разрешение, — милостиво проговорил Маккул.

Начальник корабельной полиции вместе со своими капралами вынужден был выйти из переполненной комнатки, чтобы Пэйн мог выполнить свою миссию. Хорнблауэр же остался и, вжавшись в угол, наблюдал. Пэйн действовал быстро и добросовестно. Он велел Маккулу раздеться донага и внимательно осмотрел и ощупал каждый из предметов его одежды — швы, ткань и пуговицы. Каждую вещь он сминал в руках, прислушиваясь — не раздастся ли шорох зашитой в подкладку бумаги. Затем он присел на корточки перед сундучком. Ключ еще торчал в замке. Повернув его, Пэйн откинул крышку. Мундир, рубашки, нижнее белье, перчатки; каждая из вещей была вытащена, проверена и отложена в сторону. Здесь же лежали два детских портрета, осмотру которых Пэйн уделил особое внимание — и ничего не нашел.

— То, что вы, по всей вероятности, ищете, — очень вежливо произнес Маккул — было выброшено за борт, прежде чем призовая команда поднялась на борт «Эсперанс». Вы не найдете ничего, чтобы могло повредить моим землякам, так что можете не утруждать себя лишними хлопотами.

— Можете одеться, — коротко ответил Пэйн и, кивнув Хорнблауэру, поспешно вышел.

— Да, это человек просто невероятной вежливости, — заметил Маккул, застегивая бриджи.

— Я позабочусь о выполнении ваших просьб, — сказал Хорнблауэр.

Он задержался только для того, чтобы еще раз самым суровым образом проинструктировать начальника корабельной полиции и его капралов, призывая их к бдительности, и поспешил наверх, чтобы передать приказания относительно пищи и воды для Маккула. Затем он вернулся. Маккул жадно выпил кварту воды и попытался откусить кусок корабельного сухаря с солониной.

— Ни вилки, ни ножа? — полувопросительно проронил он.

— Нет, — ответил Хорнблауэр абсолютно бесстрастным тоном.

— Я понимаю.

Было странно смотреть как человек, которого завтра должны повесить, неуклюже пытается откусить кусок твердого мяса.

Переборка, к которой прислонился Хорнблауэр, слегка завибрировала, и до них донесся приглушенный гул пушечного выстрела. Это означало, что заседание трибунала начинается.

— Мы должны идти? — спросил Маккул.

— Да.

— Значит я могу оставить эту изысканную пищу, не рискуя быть обвиненным в отсутствии хороших манер.

Вверх и вверх по трапам — на верхнюю палубу. Два моряка впереди, за ними Маккул, Хорнблауэр следом и два капрала корабельной полиции прикрывают тыл.

— Я частенько раньше шествовал по этим палубам, — заметил Маккул, оглядываясь по сторонам — но с куда меньшей торжественностью.

Хорнблаур промолчал — он внимательно следил, чтобы пленник не вырвался и не бросился в море.

Трибунал. Золото эполет, обычная судебная процедура, — и все это на борту «Славы», раскачивающейся на якорях под порывами шторма, под свист ветра в такелаже и стон древесины. Установление личности подсудимого. Вопросы суда.

— Ничего из сказанного мною не может быть услышано среди этих символов тирании, — ответил Маккул на обращение председателя трибунала.

Понадобилось всего лишь пятнадцать минут, чтобы приговорить человека к смерти: «Решение трибунала таково, что вы, Барри Маккул, будете повешены за шею…»

Кладовая, в которую Хорнблауэр привел пленника после окончания церемонии, теперь стала камерой приговоренного к повешению. Запыхавшийся мичман вбежал в нее, почти наступая ему на пятки:

— Капитан свидетельствует вам свое почтение, сэр и желал бы поговорить с вами.

— Очень хорошо, — ответил Хорнблауэр.

— С ним адмирал, сэр, — добавил мичман в приливе доверительности.

Контр-адмирал, достопочтенный сэр Уильям Корнуоллис действительно сидел в капитанской каюте. Вместе с Пэйном и Сойером. Как только Хорнблауэр предстал перед ним, адмирал сразу же перешел к делу:

— Вы тот самый офицер, которому поручено руководить казнью? — спросил он.

— Да, сэр.

— Тогда запомните хорошенько, молодой человек…

Корнуоллис был популярен среди матросов и офицеров, строгий, но справедливый, он обладал непоколебимым мужеством и высоким профессионализмом. Под своим прозвищем «голубой Билли» он был героем многочисленных анекдотов и даже баллад. Но, переходя к тому, что он сейчас собирался сказать, Корнуоллис, похоже, ощущал некоторую неуверенность, не свойственную его характеру. Хорнблауэр ожидал, пока адмирал продолжит.

— Запомните хорошенько, — повторил Корнуоллис, — он не должен проронить ни слова перед тем, как его повесят.

— Ни слова, сэр? — переспросил Хорнблауэр.