Люди средневековья - Эйлин Пауэр

Давайте мысленно перенесемся в 1268 год. В тот год не случилось никаких крупных событий, но нас они и не интересуют. Как и сейчас, Венеция располагалась на берегах своей лагуны, и город (как давным-давно подметил Кассиодор) был похож на гнездо морской птицы, плавающей на мелководье, или на корабль, стоящий в порту на якоре, но только в море чувствующий себя дома, — самый гордый во всем западном мире город. Взять хотя бы его географическое положение. Венеция, расположившаяся во главе Адриатики, на пол пути между Востоком и Западом, на главном морском торговом пути Средневековья, эта средиземноморская пристань, выдвинута, однако, так далеко на север, что попадает почти в самый центр Европы. В гавани Венеции сходились все торговые пути, как сухопутные, так и морские, по которым шли груженные товарами лошади или плыли парусные суда. Купеческие корабли, привозившие в Европу шелк и пряности, камфору и слоновую кость, жемчуг, благовония и ковры из Леванта, а также из жарких стран, расположенных за ним, не могли миновать венецианский порт. Плыли ли купцы из Египта мимо низких берегов Нила или тряслись на верблюдах до Александрии, шли ли через богатые и красивые земли Персии и через Сирийскую пустыню в Антиохию и Тир, пробирались ли медленно в составе длинного, растянувшегося узкой цепочкой каравана по горам Центральной Азии и по южному берегу Каспийского моря в Трапезунд, или плыли по Черному морю и Дарданеллам — местом их назначения всегда была Венеция. Только Константинополь соперничал с ней, и Константинополь был ею побежден. Венеция, как огромный магнит, притягивала к себе богатства Востока. Из Венеции они на лошадях пересекали Альпы по перевалам Бреннер и Сен-Готард и оказывались в Германии и Франции, а случалось, что были перегружены на галеры, перевозились через Гибралтарский пролив и доставлялись в Англию и Фландрию[4]. А когда галеры и вьючные лошади возвращались назад, они везли металлы из Германии, меха из Скандинавии, тонкую шерсть из Англии, сукно из Фландрии и вина из Франции.

Природа наградила Венецию местоположением, которому не было равных, остальное же довершили ее жители. В начальные годы своего существования Венеция боролась с влиянием Константинополя на востоке и папы и императоров Священной Римской империи на западе, обращаясь за подмогой то к одному, то к другому, но всегда оставаясь независимой. Когда же венецианцам предлагали стать подданными того, другого или третьего, они отвечали так: «Бог, наш помощник и покровитель, сотворил нас, чтобы мы жили среди этих вод. Венеция, которую мы возвели на берегах лагуны, наша всемогущая обитель, и ее не могут тронуть ни власть императора, ни воля князя. Венеция может, в случае угрозы, удалиться на свои острова и, словно в насмешку, начать обстреливать хлебом осаждающие ее войска, которые хотят задушить ее голодом»[5]. Венецианцы понимали, что их процветание зависит от моря и торговли с Востоком, чьи яркие цвета расцвечивали венецианскую жизнь и воспламеняли сердца ее жителей. Они были восточным и одновременно западным народом, любили горячо и воевали горячо, но вечно плели интриги и правили, сохраняя ледяное спокойствие. Мало-помалу они захватили кусок побережья, лежащий позади их лагуны, все время держа под уздой сарацинских и славянских пиратов, чьи корабли наводили ужас на все Средиземноморье. Затем они объявили войну далматинским пиратам и захватили все побережье Далмации. Венецианский дож стал герцогом Далматинским. «Адриатическое море, — писал летописец, — справедливо называют Венецианским княжеством, а венецианцы зовут его „Венецианским заливом“». В Венеции был создан величественный обряд символического обручения с морем, во время которого звучали гордые слова: «Славим тебя, о море, в едином, истинном и вечном Боге!»

Венеция была красавицей невестой,Ни взять, ни соблазнить никто ее не мог.Когда же мужа подыскать себе решила,То море вечное в супруги избрала.И море, казалось, посчитало этот выборЗа честь и подчинилось ей.

А затем пришло время Крестовых походов, когда страны Европы забыли о своих ссорах и обрушились на мусульман, которые захватили святые места их веры. Люди со всех земель шли под знаменем креста, и башни Иерусалима стали для них более реальными, чем Вавилонская башня. А Венеции представилась, наконец, возможность осуществить свою заветную мечту. Она снабдила крестоносцев кораблями, лоцманами, полководцами и солдатами — все это за весьма кругленькую сумму, — а когда пришло время делить добычу, потребовала, чтобы ей предоставили в каждом завоеванном городе Палестины и Сирии одну церковь, одно помещение для ее торгового дома и право беспошлинной торговли. Но самым большим подарком судьбы стал для нее 4-й Крестовый поход, когда престарелый одноглазый дож Энрико Дандоло под предлогом того, что крестоносцы не могут заплатить оговоренную ранее сумму за перевозку их войск по морю, использовал этих вояк себе во благо и завоевал сначала Зару, которая осмелилась восстать против Венеции, а затем и своего древнего, единственного соперника — саму бессмертную Византию. Правда, когда венецианцы послали крестоносцев на захват Зары, папа римский проклял их, но какое это имело для них значение? Они разграбили Константинополь и привезли оттуда четырех огромных позолоченных коней в город святого Марка — тот самый город, который сравнивали с пещерой разбойников, набитой захваченными в плен ле-вантийцами, и который хранил священное тело святого Марка, вывезенное из Александрии около четырех столетий назад в бочке с солониной, чтобы оно не попало в руки мусульман. Теперь в соборе Святой Софии служил мессу венецианский патриарх. Венеция получила гордый титул «правительницы половины с четвертью Римской империи» (эти слова гремели как фанфары), и дож, задрапированный в алый плащ, словно римский император в тогу, повелевал теперь четырьмя морями — Адриатическим, Эгейским, Мраморным и Черным. Венецианские торговые конторы раскинулись по всему побережью Леванта, в Триполи и в Тире, в Салониках, Адрианополе и Константинополе, в Трапезунде на Черном море и даже в Каффе в далеком Крыму, откуда начиналась дорога в загадочную Россию. Крит, Родос и Кипр принадлежали ей, вся торговля с Востоком должна была идти через Венецию, и только через нее. Другие торговые города Италии боролись с ней, и Генуя чуть было не стала ее достойным соперником, но в 1258 году и повторно в 1284 году Венеция полностью разгромила генуэзский флот. Городу «моря без рыбы, гор без лесов, мужчин без веры и женщин без стыда» не дано было свалить коней святого Марка[6]. В 1268 году Венеция возвышалась над всеми своими противниками. Византия ходила у нее в судомойках, а Левант лежал у нее под пятой.

Летописец не ошибался, приводя описание могущества Венеции: «Далмация, Албания, Румыния, Греция, Трапезунд, Сирия, Армения, Египет, Кипр, Кандия, Апулия, Сицилия и другие страны и королевства были плодоносящими садами и гордыми замками нашего народа, в которых он находил для себя удовольствия, выгоду и безопасность… Венецианцы бороздили моря, и пересекали их во всех направлениях, и плавали во всех местах, где только текла вода, и покупали товары во всех странах, и свозили их в Венецию. И в Венецию приезжали северные германцы и баварцы, французы и ломбардцы, тосканцы и венгры и все люди, живущие торговлей, и развозили эти товары по своим странам».

Неудивительно поэтому (как позже отмечал один путешественник), что венецианцы гордились тем, что правят миром, а когда у венецианца рождался сын, говорили друг другу: «На свет народился еще один господин!»

И разве не справедливо было высказывание, гласящее, что Венеция является самым гордым городом на земле, благородным городом, который по праву является красивейшим в нашем веке. Для королей торговли, которым платил дань великолепный Восток, жизнь в том славном году, 1268-м от Рождества Христова, казалась справедливой и прекрасной. В тот год торговцы в своих огромных каменных домах, омываемых водами каналов, проверяли по счетным книгам, сколько у них накопилось мешков с гвоздикой, мускатным орехом и его шелухой, корицей и имбирем из Индии, шахмат из слоновой кости из Индокитая, серой амбры с Мадагаскара и мускуса с Тибета. В тот год продавцы драгоценных камней устанавливали цены на алмазы Голконды, рубины и ляпис-лазурь Бадах-шана и жемчуг Цейлона, а торговцы шелком складывали в подвалы рулоны шелка, муслина и парчи из Багдада и Йезда, Малабара и Китая. В тот год молодые кавалеры на Риальто (надушенные и разодетые, каждый из которых, подобно Антонию Шекспира, владел кораблем, направлявшимся сейчас в порт где-нибудь в Леванте) сталкивались локтями с представителями всех наций, слушали рассказы путешественников, побывавших во всех землях, и на рассвете плавали по каналам в гондолах (не черных, как в наши дни, а разноцветных и увешанных шелком), приветствуя утро своими песнями, а рыжеволосые венецианки, которых несколько столетий спустя так любил рисовать Тициан, сновали вверх и вниз по мраморным лестницам своих дворцов, облачившись в платья из персидской парчи и умастив свои маленькие ручки арабскими благовониями.