Убитое счастье (СИ) - Олег Бондарь

Пока Игорь выносил мусор, Юля мыла окна, и вскоре они засверкали, как новенькие. Вместе подмели и вымыли пол. Застелили диван свежим покрывалом; древний, тоже доставшийся по наследству, стол-тумбу покрыли новой скатертью. Сверху Юля поставила вазу с цветами.

Стало лучшее, но все равно чего-то не хватало. Пустые белые стены создавали ощущение дискомфорта. После ремонта осталось несколько рулонов обоев, могло бы и хватить, только клеить их было некогда. Небыстрая это работа, наспех не делается.

— Жаль, что картин нет, — вздохнула Юля.

— Может, коврик какой-то повесим.

Задумались, вспоминая, что у них есть такое, что можно повесить на стену.

Новое плюшевое покрывало?

Жалко.

Юля, все же, пересилила себя. Примеряли покрывало над диваном, и Игорь, не мудрствуя лукаво, забил маленькие гвоздики сквозь ткань в стену.

— Лучше, но все равно — не фонтан. Нужно что-то на пол постелить.

Старые дорожки имели изношенный вид, но, все же, лучше, чем ничего. Комната понемногу приобрела жилой вид и даже стала по-своему уютной.

Конечно, она проигрывала с их спальней, но…

— А ведь мы можем здесь пожить пару деньков, ничего с нами не станется, — внезапно предложила Юля, — А твоя мама — в нашей комнате.

У Игоря слезы на глаза навернулись.

Как он мог плохо думать о своей жене?

Ведь она у него такая умничка!

Золотце!!!

Другой такой ни у кого нет.

— Тебе не жалко? — спросил, с трудом проглатывая комок, застрявший в горле.

— Не жалко, — весело ответила Юля. — Ненадолго ведь. А придет время, мы и из этой комнаты куколку сделаем. Ладно, ты беги, умойся, время поджимает, а я подумаю, что еще можно сделать…

Покупать цветы для матери Игорь не собирался. Не потому, что не хотел сделать ей приятное или пожалел денег. Просто знал, чем могло обернуться.

Когда-то, будучи студентом, он подарил ей на восьмое марта огромный букет роз, истратив на него почти всю свою стипендию. Только праздника не получилось. Такой разъяренной он мать никогда раньше не видел. Она приказала отнести букет обратно, а, когда он отказался, демонстративно, даже не разворачивая, вышвырнула его в мусорное ведро. Потом, несколько недель ему пришлось выслушивать нравоучительные лекции, о том, какие вещи полезные, а какие — нет, и на что следует тратить деньги.

По словам матери, деньги вообще тратить не стоило, даже на еду, ограничивая себя лишь самим необходимым. Деньги нужно всегда беречь на черный день. Пережитые грабительские реформы и гиперинфляция ничему ее не научили. Потому что ее слова и действия никогда не руководствовались здравым смыслом, были продиктованы тупым упрямством, иногда доходящим до маразма.

Поразмыслив, Игорь купил связку бубликов-сушек и пачку чая.

Дешево и сердито. Зато, надежно и без последствий.

Поднимаясь по лестнице, он волновался, как никогда раньше, чувствовал себя провинившимся первоклашкой и с удивлением признался самому себе, что боится встречи с собственной матерью.

Интересно, это только у меня такие отношения с матерью или и у других тоже?

Вспомнил родителей жены и с горечью осознал, что является своеобразным уникумом.

На звонок долго никто не отвечал.

Может еще не пришла с работы или зашла к соседке?

Последнее предположение было из области фантастики. С соседями мать демонстративно не поддерживала отношений, презирала их, обзывала непотребными словами, считала их людьми низшими и недостойными.

Впрочем, Игорь, не помнил, чтобы она о ком-то сказала доброе слово. Так же, как не помнил, чтобы она когда-нибудь улыбалась.

Он вздохнул, как ни странно — с облегчением, и уже собирался уходить, когда за металлической дверью послышались легкие шаги. Некоторое время он чувствовал, что его изучают через дверной глазок.

Неприятное ощущение.

Ему показалось, что мать не откроет дверь, и, когда, он почти уверился в этом, наконец-то, раздался щелчок замка.

Глава восьмая

— Вернулся?

Мать посторонилась, пропуская его, как показалось Игорю, неохотно и с таким выражением на лице, что сразу захотелось убежать куда-то очень далеко, лишь бы не слышать все, что она должна была сейчас сказать.

Всего две недели он не был в квартире, а она показалась ему чужой, незнакомой и даже враждебной. Невзирая на то, что он в ней родился и прожил всю свою жизнь.

Сейчас квартира была чужой. Воспоминания о проведенной в ней годах, воспринимались блеклыми отрывками из старого черно-белого фильма. Ничего родного, яркого, такого, о чем можно было пожалеть.

Пустая оболочка из стен и мебели, без души, без ауры…

Хотя, нет.

Аура была, вот только с Игорем не имела ничего общего. Она была настроена к нему агрессивно. Давила, угнетала, ломала волю, убивала желание радоваться чему-либо.

Игорь не понимал, как он мог здесь жить и окончательно осознал, что никогда не сможет сюда вернуться.

Мать провела его заставленным узким, темным (электричество нужно экономить!) коридором к кухне. Именно, провела, словно лишая его права самостоятельно передвигаться по квартире.

Он видел свои книги в шкафу, с антресоли ему кисло улыбался детский любимец медвежонок Топтыга: все из другого мира, иной жизни, имеющей к нему лишь отдаленное, косвенное отношение.

— Рассказывай, сынок.

Голос матери — сухой, лишенный какой-либо интонации, а ударение на последнем слове придавало фразе не столько укоряющий, сколько — обвиняющий оттенок.

— В гости пришел…

— Хм… Удивлена. Неужели, вспомнил о матери? О той, которая растила тебя, недосыпала ночей, тянулась из последних сил, чтобы сделать из тебя человека.

Блеклый свет из окна освещал ее сухощавое лицо, придавая ему сероватый оттенок. Игорю показалось, что, пока они не виделись, она очень сдала.

Матери едва перевалило за шестьдесят, но выглядела она древней старухой. Неопрятные редкие волосы, собранные на макушке в какой-то старомодный узел, от этого кожа на лбу натянута и неестественна, словно у пластмассовой куклы. Старый вылинявший халат с острым запахом нафталина, толстые коричневые чулки, сохранившиеся, наверное, еще со времен ее студенческой юности, рваные тапки, из дыр которых выглядывали капроновые последники.

«Приличные девушки всегда должны носить последники!» — доставала она в свое время Юлю. Поначалу та смеялась, не воспринимая слова свекрови всерьез, а дальше от одного слова «последники» начинало воротить. Заслышав его, она нервно закусывала губу и, дабы не наговорить лишнего и неприятного, удалялась в спальню, единственное место, где можно было, хоть немного передохнуть от тотального диктата.

Привычный заунывный тон доводил до отупения, со временем смысл сказанного терялся, а голос воспринимался, как нескончаемо нудная мелодия, вносящая в сознание дискомфорт, наподобие жужжащей у соседа электродрели. Неприятная, словно зубная боль, и в то же время обладающая гипнотической силой.

Игорь явственно ощутил, что мысли перестают ему подчиняться, и он начинает погружаться в некое подобие транса.

— Да, мама, вот… — вспомнил о пакете, который до сих пор судорожно сжимал в руке, и нашел способ прервать затянувшийся монолог.

Мать недоверчиво посмотрела на баранки, словно сомневалась, стоит ли принимать угощение, потом достала из шкафчика плетеную вазочку и высыпала в нее сушку. Молча, зажгла газ и поставила на огонь чайник.

— Покормлю тебя. Твоя, ведь и приготовить толком не умеет. Смотри, какой худой стал. Довела, зараза…

Из «приготовленного» матерью на столе появилась открытая банка шпротного паштета, несвежего, успевшего покрыться темной коркой и пачка быстроприготовляемой вермишели, которую нужно всего лишь залить кипятком.

Игорь ужаснулся от осознания, что ему придется, все это есть. Но виду не подал, дипломатично улыбнулся и с обреченным видом стал ковыряться вилкой в консервной банке.

Игорь ушам своим не поверил, когда мать согласилась поехать в гости. Все время, пока он расписывал прелести жизни в сельской глубинке, она недовольно хмурилась, нервно сжимала и разжимала маленькие костлявые кулачки.

Не понравились ей и восторженные слова сына о прекрасном уютном домике. Она не могла смириться, с тем, что ее ребенку может быть хорошо где-то еще, кроме, как в этой квартире, рядом с ней.

Но решающим и переломным моментом стал, как понял Игорь, его рассказ о той неоценимой помощи, которую оказал тесть. Тут мать даже в лице изменилась. В ранге ее личных врагов тесть с тещей занимали второе место после невестки. Они были для нее олицетворением наибольшего зла. Дальше, с заметным отставанием, шли коллеги по работе и соседи.

— Мне нужно все это увидеть! — заявила голосом, не допускающим возражений. — Я должна знать, в каких условиях живет мой сын.