Спиноза и проблема выражения - Жиль Делёз

Верно, что уподобляя субстанцию объекту, обозначаемому с помощью различных имен, мы не разрешаем существенную проблему – проблему различия между этими именами. Более того, трудность нарастает в той мере, в какой эти имена являются однозначными и позитивными, а значит, формально применяются к тому, что они обозначают: их соответствующий смысл, похоже, вводит в единство обозначенного необходимо актуальное множество. С аналогической точки зрения это не так: имена прилагаются к Богу по аналогии, их смысл «предсуществует» в нем эминентным образом, который обеспечивает их непостижимое, невыразимое единство. Но что делать, если божественные имена имеют один и тот же смысл – применимы ли они к Богу или подразумеваемы в творениях, – то есть во всех своих употреблениях, так что, фактически, их различие не может более основываться на сотворенных вещах, но должно обосновываться в том Боге, какого они обозначают? Известно, что уже Дунс Скот в Средние века поставил эту проблему и дал ее глубокое решение. Дунс Скот, несомненно, является тем, кто дальше всего продвинул предприятие позитивной теологии. Он разоблачил, одновременно, негативную эминенцию неоплатонизма и псевдо-утверждение томистов. Он противопоставил им однозначность Бытия: бытие высказывается в одном и том же смысле обо всем, что есть – бесконечном или конченном, – хотя и не в одной и той же «модальности». Но как раз бытие не меняет свою природу при изменении модальности, то есть когда его понятие [concept] предицируется бесконечному бытию и конечным существам (следовательно, уже у Скота однозначность не ведет ни к какому смешению сущностей).[96] И однозначность бытия сама ведет к однозначности божественных атрибутов: понятие [concept] атрибута, способное возвышаться до бесконечного, само является общим в Боге и в творениях при условии, что бытие взято в своем формальном основании или в свой чтойности [quiddité], ибо «бесконечное никак не отменяет формального основания того, к чему оно добавляется».[97]Но, высказываясь формально и позитивно о Боге, как бесконечные атрибуты или божественные имена могли бы не вводить в Бога множественность, соответствующую их формальным основаниям, их различенным чтойностям?

Именно к этой проблеме Скот применяет одно из своих наиболее оригинальных понятий [concept], предназначенное дополнить понятие [concept] однозначности: идею формального различия.[98] Последнее касается восприятия различенных чтойностей, принадлежащих, тем не менее, одному и тому же предмету. Оно явно отсылает к действию разума. Но разум здесь не довольствуется тем, что выражает одну и ту же реальность под двумя аспектами, способными существовать отдельно в других предметах, выражает одно и то же на разных уровнях абстракции или выражает что-либо по аналогии с другими реальностями. Он объективно схватывает актуально различенные формы, но те, что, как таковые, компонуют один и тот же предмет. Различие между «животным» и «разумным» мыслимо, как между homo и humanitas [человек и человечность – лат.]; надо чтобы вещь сама уже была «структурирована согласно мыслимому разнообразию рода и вида».[99] Формальное различие является действительно реальным различием, поскольку оно выражает различные пласты реальностей, формирующие или конституирующие некое существо. В этом смысле оно называется formalis a parte rei или actualis ex natura rei[100]. Но оно является минимумом реального различия, поскольку две реально различные чтойности координируются и компонуют некое уникальное существо.[101] Реальное и, тем не менее, не числовое, таков статус формального различия.[102] Еще мы должны признать что – в конченном [существе] – две чтойности (как животная, так и разумная) сообщаются только благодаря третьему термину, коему они тождественны. Но он не тот же самый в бесконечном [существе]. Два атрибута, возведенные в бесконечность, все еще будут формально различимыми, оставаясь онтологически всецело тождественными. Как говорит Э.Жильсон, «поскольку бесконечность является модальностью бытия (а не атрибутом), она может быть общей для чтойностно [quidditativement] несводимых друг к другу формальных оснований и придавать им тождественность в бытии, не отменяя их различия в формальном».[103] Два атрибута Бога, например Справедливость и Благость, являются, таким образом, божественными именами, обозначающими абсолютно единого Бога, абсолютно одного, при этом все еще означая разные чтойности. Здесь есть как бы два порядка – порядок формального основания [raison formelle] и порядок бытия, множественность одного вполне примирима с простотой другого.

Именно такой статус [двух порядков – пер.] находит явного противника в лице Суареса. Суарес не понимает, почему формальное различие не может сводиться либо к различию в разуме [distinction de raison], либо к модальному различию.[104] Это различие говорит либо слишком много, либо слишком мало: слишком много для различия в разуме, слишком мало для реального различия. Декарт, порой, придерживается тоже же мнения.[105] Мы всегда находим у Декарта то же отказ признать реальное различие между чем-то, что не пребывает в разных предметах, то есть тем, что не сопровождается каким-либо разделением в бытии или в числовом различии. Итак, у Спинозы все иначе: в его концепции реального нечислового различия мы без труда обнаруживаем формальное различие Скота. Более того, благодаря Спинозе формальное различие перестает быть минимумом реального различия, оно становится всем реальным различием целиком, придавая последнему исключительный статус.

1) У Спинозы атрибуты реально различны или постигаются так реально различные. Действительно, они обладают нередуцируемыми формальными основаниями [raisons formelles]; каждый атрибут выражает бесконечную сущность как свое формальное основание или свою чтойность. Следовательно, атрибуты различаются «чтойностно», формально: это действительно субстанции – в чисто качественном смысле. 2) Каждый приписывает свою сущность субстанции как чему-то иному. Иначе говоря, формальному различию между атрибутами не соответствует никакое деление в бытии. Субстанция не является родом, атрибуты не являются специфическими различиями: таким образом, не существует субстанций того же самого вида, что и атрибуты, не существует субстанции, которая была бы той же самой вещью (res), что и каждый атрибут (formalitas); 3) Следовательно, такое «нечто иное» является одним и тем же для всех атрибутов. Более того: оно – то же самое, что и все атрибуты. Это последнее определение нисколько не противоречит предыдущему. Все формально различные атрибуты относятся благодаря разуму к онтологически одной субстанции. Но разум только и делает, что объективно воспроизводит природу форм, кои он и изучает. Все формальные сущности формируют сущность абсолютно одной субстанции. Все качественно определенные субстанции формируют, с точки зрения количества, одну единственную субстанцию. Так что сами атрибуты обладают, одновременно, тождеством в бытии и различием в формальном; онтологически единые, формально разные – таков статус атрибутов.

Несмотря на свои намеки относительно «вороха перипатетических различений», Спиноза восстанавливает формальное различие, даже наделяя его рангом, какого оно не имело у Скота. Именно формальное различие дает абсолютно связное понятие [concept] единства субстанции и множественности атрибутов, именно оно дает реальному различию новую логику. Тогда мы спросим, почему Спиноза никогда не использует этот термин, но говорит только о реальном различии. Дело в том, что формальное различие и есть реальное различие. Далее, Спиноза предпочитал использовать термин, который Декарт своим употреблением в некотором роде теологически нейтрализовал; термин «реальное различие» допускал самые смелые нововведения, не воскрешая старые полемики, каковые Спиноза, несомненно, считал бесполезными и даже вредными. Мы не считаем, что так называемое картезианство Спинозы идет дальше: вся его теория различий является глубоко антикартезианской.

Предлагая скотистский, а не картезианский, образ Спинозы, мы рискуем впасть в некоторые преувеличения. Фактически, мы хотим сказать, что скотистские теории были, конечно же, известны Спинозе, и что они участвовали, вместе с другими темами, в формировании его пантеизма.[106] Теперь же наиболее интересен именно тот способ, каким Спиноза использует и возобновляет понятия [notions] формального различия и однозначности. Действительно, что же Дунс Скот называл «атрибутом»? Справедливость, благость, мудрость и т. д., короче, свойства. Несомненно, он признавал, что божественная сущность может постигаться без этих атрибутов; но он определял сущность Бога через внутренние совершенства, разум и волю. Скот был «теологом» и, в силу этого, все еще имел дело со свойствами и отвлеченными понятиями [êtres de raison]. Вот почему у него формальное различие не обладало всем своим рангом, оказываясь всегда под влиянием отвлеченных понятий [êtres de raison], таких как роды и виды, таких как способности [facultés] души, или же под влиянием свойств, таких как мнимые атрибуты Бога. И еще, однозначность у Скота, как кажется, скомпрометирована заботой о том, чтобы избегать пантеизма. Ибо теологическая, так сказать «креационистская», перспектива вынуждала понимать однозначное Бытие как нейтрализованный, безразличный концепт. Безразличный к конченному и бесконечному, к сингулярному и универсальному, к совершенному и несовершенному, к тварному и нетварному.[107] У Спинозы, напротив, однозначное Бытие совершенно определено в своем понятии [concept] как то, что высказывается в одном и том же смысле о субстанции, коя существует в себе, и о модусах, которые существуют в чем-то ином. Со Спинозой однозначность становится объектом чистого утверждения. Одна и та же вещь, formaliter, конституирует сущность субстанции и содержит сущности модуса. Таким образом, именно идея имманентной причины, у Спинозы, принимает эстафету у однозначности, освобождая последнюю от безразличия и нейтралитета, где ее удерживала теория божественного творения. И именно в имманентности однозначность найдет свою собственно спинозистскую формулировку: Бог называется причиной всех вещей в том же смысле (eo sensu), в каком он называется причиной самого себя.