Смертельная любовь - Ольга Кучкина

ЛЕНИН (Ульянов) Владимир Ильич (псевдонимы: В. Ильин, К. Тулин, Карпов и др.), основатель Советского государства.

Родился в 1870 году в Симбирске в семье инспектора народных училищ. Окончив в 1887 году гимназию, поступил на юридический факультет Казанского университета. За участие в студенческих волнениях исключен из университета и выслан в деревню Кокушкино Казанской губернии. В 1891 году сдал экзамены экстерном за юридический факультет Петербургского университета, работал помощником присяжного поверенного. Занимался революционной и публицистической деятельностью. Создал партию большевиков. Жил в эмиграции. Вернувшись в Россию, возглавил Октябрьский переворот. Стоял у истоков создания Советского государства.

Был женат на Надежде Крупской. Детей не имел.

Умер в 1924 году.

АРМАНД Инесса (Елизавета Федоровна), революционерка.

Родилась в 1874 году во Франции. Попав в Россию, вышла замуж за богатого предпринимателя Александра Арманда. Имела четырех детей. Пятый сын родился от брата Александра – священника Владимира. Окончила факультет экономических наук Брюссельского университета. В 1904 году вступила в большевистскую партию. В 1911 году преподавала в партийной школе в Лонжюмо (Швейцария). Там же жил Ленин. С 1918 года – заведующая женотделом ЦК.

Умерла в 1920 году.

СУДЬБА ИСКАНДЕРА

Александр и Наталья Герцены

В ночь с 7 на 8 июля 1851 года в Турине, близ Кариньянского дворца, проезжала почтовая карета, в которой сидела женщина в белом. Тонкое лицо с выразительными темно-синими глазами под густыми бровями носило печать перенесенных страданий.

Глубокое волнение, испытываемое ею в эту минуту, закрашивало старые письмена новыми.

В окно кареты она увидала человека, которого узнала бы в любой толпе, не то что на пустынной площади, овеваемой сирокко. «Ты тут?..» – только и сумела произнести она.

Он отворил дверцы. Она бросилась ему на шею.

Она была в белом при первом их свиданье, 3 марта 1838 года, когда он, ссыльный, тайно приезжал в Москву с единственной целью повидать ее. Белым было и венчальное платье 9 мая того же года.

…Александр Герцен собирал, перебирал эти даты, как скряга перебирает драгоценности, вместе с датами революции в Италии и Франции, чему был свидетель и участник, или датой открытия вольного печатного станка в Лондоне, чего был инициатор и сам же исполнитель. Искандер (восточное – Александр) – так подписывал то, что выходило из-под его пера.

Он скажет: «Я отрицаю то царственное место, которое дают любви в жизни, я отрицаю ее самодержавную власть…»

Однако последние минуты Наташи изложены им в следующих словах: «…А между тем в спальной догорала, слабо мерцая, великая жизнь…»

Великая – о жене!..

Он встретил удивительную женщину.

Она была его возлюбленной.

Матерью его детей.

Сестрой – степень родства действительно имелась, но еще ему нравилось так обращаться к ней в письмах.

Она разделяла его идеи.

Ей, бывшей и ушедшей, обязан он той полнотой человеческого осуществления, которой и мы обязаны, читая его потрясающую книгу «Былое и думы».

Она ждала его из ссылки. «Государь “за мнения” посылает в Сибирь, за стихи морит в казематах… скорее готовы простить воровство и взятки, убийство и разбой, чем наглость человеческого достоинства и дерзость независимой речи…»

Она была другом его друзьям, «нашим», Огареву, Кетчеру, Грановскому, а позже Белинскому и Бакунину. «Такого круга людей талантливых, развитых, многосторонних и чистых я не встречал потом нигде…»

Она не замыкала интересов личным, частным («частная жизнь, не знающая ничего за порогом своего дома, как бы она ни устроилась, бедна»), а напротив, размыкала в широкий мир общего («работать столько же для рода, сколько для себя, словом, развить эгоистическое сердце во всех скорбящее…»).

Но эта любовь, бЧльшая, чем любовь, эта дружба, бЧльшая, чем дружба, эта семья, бЧльшая, чем семья, – оказались под угрозой.

Рядом с Александром и Натали объявилось существо мятущееся, нервное, крайне лирическое и крайне эгоцентричное – поэт Гервег.

Он клялся в вечных чувствах обоим, от обоих требовал обратных клятв, но «предметом» была Натали.

И случилось непоправимое. Она, горячо любившая одного, мало-помалу обнаружила себя вовлеченной в переживания другого. Чистота, искренность и верность не позволили скрыть от мужа чувств, в каких была невольна. Удар, обрушившийся на него, был нестерпим.

Однажды утром он отчего-то взял и перечел свою старую повесть «Кто виноват?» и с ужасом увидел, что там – тот же роковой треугольник. В финале «потухающая, ненадежная героиня», герой, «задавленный горем, молился богу и пил». Неужто пророчество?

«Я пил что попало – скидам, коньяк, старый белет, пил ночью один и днем с Энгельсоном…» – это уже не литература. Это жизнь.

После немыслимых сцен со стороны Гервега, горчайших мук ревности Герцена, слез и отчаяния Натали, после месяцев неизъяснимых страданий Герцен получит от нее письмо:

«Я возвращаюсь, как корабль, в свою родную гавань после бурь, кораблекрушений и несчастий – сломанный, но спасенный».

Их брак устоял. Устояли их отношения, которыми – в результате – оба стали дорожить еще сильнее.

Знали бы они, какое страшное кораблекрушение – и не иносказательное – ждет их впереди.

«Жесток человек, и одни долгие испытания укрощают его; жесток, в своем неведении, ребенок, жесток юноша, гордый своей чистотой, жесток поп, гордый своей святостью, и доктринер, гордый своей наукой,– все мы беспощадны и всего беспощаднее, когда мы правы. Сердце обыкновенно растворяется и становится мягким вслед за глубокими рубцами, за обожженными крыльями, за сознанными падениями…»

Прочтя «Былое и думы», Толстой назвал Герцена великим писателем. Он, желавший сделаться предельно честным с собой, протягивал руку человеку, действительно сделавшему это.

Из письма Белинского: «У тебя страшно много ума, так много, что я и не знаю, зачем его столько одному человеку…»

Наталья Тучкова-Огарева свидетельствовала: «Я забыла сказать относительно характера Герцена, что он был очень впечатлителен: вообще светлого, даже иногда веселого и насмешливого расположения, он мог, под каким-нибудь неприятным впечатлением, сделаться внезапно мрачным…»

Вбирая в себя впечатления жизни, он задавал беспрерывную работу своему незаурядному уму. Многая знания – многая печали. Удивительно ли, что узнанное, а затем обдуманное повергало иной раз во мрак.

Он считал юность самой полной, самой изящной частью жизни. Потом жизнь заберет человека почти целиком. Пока же он более всего принадлежит себе. В эти годы можно и нужно обогащать себя работой ума и чувства. Не способным на такую работу грозит отупение. «Зачем эти люди вставали с постелей, зачем двигались, для чего жили…»