Убить королеву - Вирджиния Бекер

на ее место благородную эрцгерцогиню изабеллу… восстановят королевство… когда буде готово… шесть восемь господ примутся за работу и… когда будет завершено… духовная помощь из рима… войска из франции и Нидерландов… будем ждать помощи из испании

Пока Йори переваривает все это, мы молчим.

— Они хотят убить королеву. Если вас поймают с этим… Если люди Гренвиля сумеют нас догнать… Вам следует сжечь их! Немедленно! — Йори тянется к свече.

— Нельзя. — Я удерживаю его. — Вначале нужно найти человека, который это написал. Он должен быть в Лондоне. Не могу же я просто явиться к нему, заговорить об убийстве королевы и попросить меня приютить! Мне нужны доказательства. А у меня есть только эти письма.

— А как вы узнаете, кто их написал? — Йори берет листы со стола и перебирает их. — Тут нет подписи, ну или я не вижу.

— Человек по имени Роберт Кейтсби. В письме этого нет. Это имя было записано в дневнике отца, и остальные шесть имен тоже. Не бойся, дневник я сожгла — весь до последней страницы, я бросила его в умирающий огонь в библиотеке. Предпоследнее выступление леди Катерины Арундел из Ланхерна.

Йори опускает листы.

— Вы хотите обратиться к этому человеку, Кейтсби, чтобы?..

— Королева убила моего отца, Йори. Клинок держала не ее рука, но все равно убийца — она. Из-за ее законов эти люди явились в наш дом. И даже если бы отец не умер вчера, его убили бы позже. Его привезли бы в Лондон, отдали под суд и повесили бы, как повесят Райола.

Я снова плачу. Когда-то я не стала бы плакать перед Йори, я надеялась произвести на него впечатление. Но это больше не имеет значения. Он позволяет мне плакать. Он не пытается успокоить меня или сказать, что все будет хорошо. Не потому, что ему все равно. Он знает, что хорошо не будет. Ни одному из нас.

Наконец я успокаиваюсь и могу говорить:

— Я собираюсь найти Кейтсби, потому что хочу участвовать в заговоре вместо отца. — Я приняла это решение, когда мы уехали из Корнуолла. Нет, тогда когда отец рухнул на пол Ланхерна.

— Я помогу им убить королеву.

* * *

Я наконец уверовала, что Гренвиль нас не преследует, однако продолжаю оглядываться через плечо. Йори говорит, что из-за этого у нас виноватый вид, так что мне приходится прекратить. К середине шестого дня я понимаю, что мы близки к Лондону. Я бы поняла это, даже если бы Йори не называл все расстояния, как на состязании по бегу. Деревьев и травы становится меньше, воздух уже не прозрачный, чистый и свежий, а какой-то густой, дымный и мрачный. Все движется, и все — не туда, куда бы хотелось. Улицы выглядят одинаково, все они узкие, темные, извилистые. Копыта наших коней цокают по булыжнику, люди останавливаются и глядят на нас, а грязные дети подбегают и гладят коней, отчего те нервничают. Я мечтала оказаться в Лондоне, сколько себя помню, просила отца взять меня с собой каждый раз, когда он сюда ездил. Но теперь мне здесь ничего не нравится, и я понимаю, почему он не любил Лондон.

— Нужно найти, где поставить лошадей, — говорит Йори.

Я киваю, но на душе неспокойно. Мешочек с монетами, который я забрала из библиотеки, пустеет быстрее, чем я думала. Там и сначала-то было всего несколько фунтов, а мы уже потратили почти полфунта. Лошади — кормежка и постой — обходятся не дешевле нас самих.

Мы едем вперед. Йори задает несколько вопросов, и наконец нас отправляют в конюшню, расположенную в районе Доугейт, прямо к северу от Темзы. Нам приходится спешиться и вести коней в поводу, чтобы пройти сквозь густую вонючую толпу на Лондонском мосту. Здания громоздятся одно на другое, везде воняет отбросами. Кони пугаются и ржут. Перебравшись на противоположный берег, мы все четверо насквозь взмокаем от усталости. Еще несколько поворотов и углов — на этой стороне реки улицы тоже одинаковые, и мы оказываемся в тенистом дворе, где сильно пахнет навозом. На вывеске написано «Стла Уикера». По-моему, такого слова вообще нет, но смысл понятен.

— Я кого-нибудь найду. — Йори передает мне поводья Палланта и исчезает внутри. Мальчишки — подручные конюха, наверное, — снуют туда-сюда, перетаскивая сено.

Когда Йори возвращается, на улице уже почти темно. Он невесел.

— Постой и кормежка — шиллинг в неделю за обоих коней. Выпас еще шиллинг, ковка — крона за каждого, чистка — фартинг, тоже за каждого.

— Это грабеж! Мы не можем себе такого позволить.

— Знаю, — серьезно кивает Йори. — Нам предложили их продать.

— Продать?! — Я почему-то хриплю. — То есть они задрали цены за постой, чтобы нам ничего не оставалось, кроме как продать коней. И, наверное, за бесценок?

— За три фунта, — признается он. — И это вдвое больше первоначального предложения.

Я закрываю глаза. Самсон стоил восемь фунтов. Паллант не меньше десяти.

— Забудь, — говорю я. — Мы уходим.

Я хочу вывести Самсона из двора, но Йори меня останавливает:

— И куда мы их денем? Мы не можем бродить с ними по городу, особенно ночью.

Я мотаю головой, хотя знаю, что он прав.

— Я понимаю, вы этого не хотите. Я тоже не хочу. Но мы должны их продать.

Я снова плачу, когда мы заводим отцовских коней в стойло. Эти кони были его гордостью, и их тоже у меня отняли. Йори рассчитывается с кислолицым человеком — наверное, хозяином. Я злобно смотрю на него сквозь слезы, но он не замечает. Сделка совершается очень быстро — я уже начинаю понимать, что так всегда бывает, когда происходит нечто дурное. Мы выходим обратно на улицу.

Йори ведет меня к реке. Судя по небу, уже четыре часа. Скоро солнце начнет клониться к закату. Я не хочу оставаться на улице, когда стемнеет. Не говоря о том, что я вся грязная и воняю лошадьми и глиной. Одежда мокрая и гадкая, Йори тоже выглядит не лучшим образом. Мне нужна комната, и все равно где, лишь бы недорого, и чтобы через мост не переходить.

Я сворачиваю с улицы