1356 - Бернард Корнуэлл

Сын более аккуратен с деньгами. Он богат, конечно, очень богат, но не щедр, — сказал аббат.

Голос аббата задрожал, когда он взглянул на кучу низкопробных, деформированных и гнутых монет.

— Что ты будешь делать? — спросил он нервно.

— Делать? — казалось, Бастард задумался об этом, потом пожал плечами. — У меня есть деньги, — наконец произнес он, — какие уж есть, — он помедлил. — Это работа для законников, — в конце концов решил он.

— Для законников, да, — аббат, обеспокоенный тем, что его могут обвинить в замене монет, не мог скрыть своего облегчения.

— Но не в суде графа, — добавил Бастард.

— Может быть, в суде епископа? — предложил аббат.

Бастард кивнул, потом бросил на аббата сердитый взгляд.

— Это зависит от твоего свидетельства.

— Конечно, господин.

— И как следует заплати за это, — добавил Бастард.

— Ты можешь рассчитывать на мою поддержку, — сказал аббат.

Бастард подбрасывал одну из монет в искореженной руке — ее пальцы как-будто были раздавлены большим весом.

— Придется оставить это законникам, — объявил он и приказал своим людям заплатить аббату любыми хорошими монетами, которые только смогут найти среди лома.

— Не имею ничего против тебя, добавил Бастард аббату, вздохнувшему с облегчением, и повернулся к брату Майклу, который достал пергамент из кошеля и попытался отдать его. — Подожди, брат, — прервал его Бастард.

Приближалась женщина с ребенком. Брат Майкл до сих пор их не заметил, поскольку те путешествовали вместе с другими женщинами, следовавшими за эллекенами и пережидавшими атаку на замок за пределами Вийона.

Но сейчас молодой монах заметил ее, заметил и задрожал. Весь день его преследовал образ Бертийи, но эта женщина была так же красива, хотя и совсем другой красотой.

Бертийя была мягкой и нежной брюнеткой, а эта женщина — крупной и запоминающейся блондинкой. Высокая, почти как Бастард, и ее бледно-золотые волосы, казалось, светились в восходящем зимнем солнце.

У нее были умные глаза, широкий рот, длинный нос и стройное тело, облаченное в кольчугу, начищенную проволокой, песком и уксусом так, что она казалась сделанной из серебра.

Господи, подумал монах, да там, где она прошла, должны распускаться цветы. У ребенка, мальчика лет семи-восьми, было ее лицо, но волосы черные, как у Бастарда.

— Моя жена Женевьева, — представил женщину Бастард, — и мой сын Хью. Это брат… — он остановился, не зная, как зовут монаха.

— Брат Майкл, — представился монах, не в силах отвести глаз от Женевьевы.

— Он привез мне послание, — сообщил Бастард своей жене и жестом указал, что монах должен отдать Женевьеве этот истрепанный клочок пергамента с рассохшейся, потрескавшейся и искрошившейся печатью графа.

— Сэру Томасу Хуктону, — прочла Женевьева имя, написанное поперек сложенного пергамента.

— Я Бастард, — сказал Томас. Он был крещен Томасом и большую часть своей жизни называл себя Томасом из Хуктона, хотя, если бы захотел, мог называть себя и по-другому, поскольку граф Нортгемптон возвел его в рыцарское достоинство семь лет назад. Кроме того, хотя и рожденный бастардом, Томас имел права на графство на востоке Гаскони.

Но он предпочел быть известным как Бастрад. Это внушало врагам дьявольский страх, а напуганный враг уже наполовину побежден.

Он взял у жены послание, подцепил ногтем печать, а потом решил, что чтение письма может и подождать, засунул его за перевязь меча и хлопнул в ладони, привлекая внимание своих людей.

— Через несколько минут мы отправляемся на запад! Приготовьтесь! — он повернулся и поклонился аббату. — Прими мою благодарность, — вежливо сказал он, — законники, несомненно, придут поговорить с тобой.

— Господь им поможет, — с готовностью ответил аббат.

— А это, — Томас добавил еще денег, — для моих раненых. Позаботься о них, а тех, кто умрет, похорони и отслужи мессу.

— Разумеется, господин.

— Я вернусь проверить, что их должным образом лечили.

— Буду с радостью ждать вашего возвращения, сир, — солгал аббат.

Эллекены вскочили на коней, и пока Томас прощался с солдатами, отправлявшимися в лазарет, дрянные монеты ссыпали в кожаные мешки, погрузили на вьючных лошадей и под все еще восходящим солнцем поскакали на запад.

Брат Майкл ехал на чьей-то лошади рядом с Сэмом, который, несмотря на юное лицо, очевидно, являлся одним из предводителей лучников.

— Часто ли Бастард прибегает к услугам законников? — спросил монах.

— Он их ненавидит, — ответил Сэм. — Если бы мог, он бы утопил всех проклятых законников до последнего в самой глубине ада, и пусть дьявол завалит их дерьмом.

— И все же пользуется их услугами?

— Пользуется? — Сэм рассмеялся. — Он сказал так аббату, правда? — Сэм мотнул головой на восток. — Там, брат, за нами следуют с полдюжины людей.

Они не очень-то умны, потому что мы заметили их, а теперь они собираются поговорить с аббатом.

Они вернутся к своему хозяину и скажут, что видели, как мы поехали на запад, а его жирдяйская светлость будет ждать визита законника. Только не дождется. Вместо него он получит вот это.

Он похлопал по гусиному оперению стрел в колчане. На некоторых перьях засохла кровь от боя в Вийоне.

— Ты имеешь в виду, что мы собираемся сражаться с ним? — уточнил брат Майкл и не заметил, что сказал «мы», как и не задумался, почему он все еще с эллекенами вместо того, чтобы идти в Монпелье.

— Конечно, черт возьми, мы собирается сразиться с ним, — презрительно сказал Сэм. — Чертов граф обманул нас, не так ли? Поэтому мы повернем на юго-восток как только те сонные ублюдки закончат трепаться с аббатом.

Потому что они не поедут за нами, чтобы убедиться, что мы уехали на запад. Они из того рода сонных ублюдков, которые думают не дальше следующего кувшина эля, а Томас — думает, Томас думает на два кувшина вперед, он таков.

Томас услышал комплимент и повернулся в седле.

— Только на два кувшина, Сэм?

— На сколько тебе угодно, — отозвался Сэм.

— Все зависит, — Томас позволил брату Майклу догнать его, — от того, останется ли граф Лабруйяд в том замке, что мы захватили для него. Подозреваю, что нет. Там он не чувствует себя в безопасности, а он из тех, кто ценит комфорт, поэтому думаю, что он поедет на юг.

— А вы едете перехватить его?

— Едем устроить ему засаду, — сказал Томас. Он посмотрел на солнце, чтобы сориентироваться по времени. — С Божьей помощью, брат, мы преградим ему путь во второй половине дня. Он выдернул пергамент из-под перевязи. — Ты не читал это?