По то сторону Солнца. Часть вторая - Елена Асеева

«Не мудрено, что я толстею. Столько жру», — почасту говорил так Камал Джаганатх, оно как в отличие от велесвановцев со временем жизни на планете стал ощущать не привычный им голод, который подводил так-таки желудок.

«Не говори так грубо на себя голубчик, — неизменно успокаивая, откликался Арун Гиридхари, ласково оглаживая десять медно-серебристых чешуек во лбу ссасуа. — Кушай сколько нужно твоему растущему организму. Сие связано с мощью принимаемых тобою фантасмагорий, когда ты в один миг теряешь слизь на коже. На восстановление оной уходит много внутренних сил и запасов».

Частично негуснегести был прав. Впрочем, судя по плотности, которая наблюдалась в теле юного авгура, те самые запасы производились самим организмом по указанию диэнцефалона явственно для каких-то иных целей, а может лишь для более долгосрочного роста.

Плотно поев, Камал Джаганатха взял со стола несколько ломтей мяса. Его теперь для него резали именно толстыми ломтями, дабы он после еды мог покормить Гиле. Поднявшись с пола, юный авгур направился вон из беседки целенаправленно к канве огораживающей сад и прямо к знакомому ахану. Последний, учуяв подходящего ссасуа, вновь приветственно щелкнул створками, засим сплющив выпуклую верхнюю и разком вскинув ввысь, явил пурпурные недра и мелкие с пильчатой кромкой зубы. Камал Джаганатх уже приблизившийся к ахану, тотчас торопливо положил в разинутые недра куски мяса и когда створки закрылись, а сам Гиле стал похож на толстую сардельку, принялся нежно гладить черно-синюю в мелкий пупырышек верхнюю.

— Ури, — позвал юный авгур старшего халупника, когда тот властно указав подчиненному убраться в беседке и покинуть сад, направился торопливо на зов. — Все хотел тебя спросить. Ты видел халупника, которого мне привез дайме асгауцев?

— Видел, нубхаве Камал Джаганатх, — проронил Ури, останавливаясь позади ссасуа в нескольких шагах, так как очень боялся кусачие аханы. — Его забрал нубхаве Сапан. Он всегда забирает халупников, абы обучить языку и традициям. Тем паче, сие будет твой халупник. Халупник самого авгура, Камала Джаганатха, поелику нуждается в особом обучении.

Ссауа, услышав старшего халупника, улыбнулся. Он уже привык к тому, что его почитали на уровне обожания. И не только Арун Гиридхари выделял его среди всей расы, но и сами велесвановцы благоговейно относились, окружая (стоило, ему среди них появится) особой заботой, теплотой. Что и говорить тогда об халупниках и рабах, для каковых Камал Джаганатх был не кем иным как маленьким идолом. Юному авгуру, что скрывать, очень льстило такое почтение, забота, обожание, словно льющийся елей смягчающий дотоль не признанную в нем даровитость солнечниками.

Вот и сейчас он демонстративно обрадовался прозвучавшему из уст Ури, и, повернув голову с теплотой оглядел его с головы до ног. Лишь на миг, задерживаясь взглядом на его выпирающей грудине (плавно соединяющейся с не менее покатой, и, сходящей в угловатом позвоночном столбе, спине) к которой были прижаты все четыре руки. Внезапно услышав возле переваривающего куски мяса Гиле громкий щелк, и острую боль на трех пальцах поглаживающих его поверхность. Интуитивно Камал Джаганатх дернул руку в сторону, ощутив, как прямо-таки выдрал из сомкнувшихся створок соседнего листа пальцы.

— А! — громко заорал, дотоль неподвижно стоявший, Ури и в прыжке развернувшись, быстро поскакал в сторону двери ведущей в половину негуснегести. — Беда! Беда нубхаве Арун Гиридхари! Нубхаве Камалу Джаганатху ахан откусил перста, — докричал старший халупник, в пять прыжков достигнув двери и чуть было головой не пробив в ней брешь. Благо створка успела во время открыться, а Ури исчез в коридоре, все еще оглашая криками половину негуснегести.

Камал Джаганатх надрывно вздыбил ноздри не столько от боли, сколько от громкости криков халупника, не мешкая, вскинув вверх левую руку. И оглядел пальцы, успокоено выдыхая, ибо сами перста не пострадали, с них всего только был сорван верхний слой кожи, и чуть струилась голубо-зеленая кровь. А Гиле, между тем словно осознав, что его кормильца покалечили, стремительно дернулся вверх и вправо, и достаточно яростно боднул обидчика в нижнюю створку, синхронно, щелкнув створками. От резкого и неожиданного бодания соседний ахан тягостно качнулся на ветке и также торопливо отклонился в бок, понимая неравность сил, оно как был вдвое меньше Гиле.

— Т-с, — беспокойно дыхнул Камал Джаганатх и правыми, здоровыми перстами огладил поверхность своего ахана, предупреждая его очередные попытки нападения. — Тише, Гиле, — дополнил он, вкладывая в тембр голоса всю заботу.

И ахан несильно вздрогнув, сомкнул обе створки, напоследок пустив из своих внутренностей, где все еще находилось не переваренное мясо, зеленую пузырчатую жидкость.

— Голубчик, что случилось? — внезапно раздался позади голос Аруна Гиридхари, и юный авгур только сейчас отметил собственным диэнцефалоном, как едва слышно отворилась, а потом закрылась створка в половину негуснегести.

— Все благополучно, ассаруа, — торопливо отозвался ссасуа, разворачиваясь и пряча поврежденную руку за спиной. — Я так рад тебя видеть, ассаруа. Вже стосковался по тебе, — с нежностью добавил он, не отводя взора от столь дорогого ему лица негуснегести.

— Я также, мой поразительный абхиджату, стосковался, — проронил Арун Гиридхари, медленной поступью шагая к ссасуа. — Что случилось, голубчик? — вновь повторил негуснегести, слегка вздев вверх правую руку, и тем, указывая не таится.

— Царапины, ассаруа, не более того. Ури просто слишком громко кричит, — оправдываясь, молвил Камал Джаганатх, одновременно, вытирая об материю голубо-золотистого паталуна пальцы, стараясь избавиться от ставшей многажды более вязкой крови.

— Я же просил голубчик, — достаточно ровно отметил Арун Гиридхари, все еще удерживая вытянутой руку, таким жестом требуя показать поврежденные пальцы. — Не кормить аханы канвы, понеже они могут покалечить тебя. Ты меня будто не слышишь, — теперь в изданном звуке прозвучало огорчение.

За чувства в велесвановском языке зачастую отвечала тональность звука. И ноне довольно низко прозвучавшее явствовало, что негуснегести открыто расстроен непослушанием собственного ссасуа.

— Это не мой ахана на меня напал, ассаруа, — протянул Камал Джаганатх. Он, несмотря на юность, к которой относились взрослые велесвановцы снисходительно, старался не расстраивать негуснегести, оно как очень его любил и был от него зависим. — Соседний. Ты бы видел, ассаруа, как Гиле за меня вступился. Глянь он даже покалечил обидчика, — досказал юный авгур и обернувшись мотнул здоровой рукой в сторону побитого ахана, у которого с поверхности нижней створки сочилась черная густая жидкость, каплями опадающая вниз на растущие на почве растения.