Двойной лик грядущего (Заметки о современной утопии) - Ариадна Громова

Разве есть предел мечтателям? Разве цель нам суждена? Назовем того предателем, Кто нам скажет - здесь она!

"Туманность Андромеды" знаменует собой начало развития современной советской утопии. Вслед за ней появились другие книги, авторы которых пытаются представить себе облик будущего, основанного на коммунистических началах. Наиболее плодотворно и активно работают в этом направлении Аркадий и Борис Стругацкие. Их романы и повести "Возвращение", "Попытка к бегству", трилогия "Страна багровых туч", "Путь на Амальтею" и "Стажеры", "Далекая Радуга", а также некоторые рассказы ("Белый конус Алаида", "Почти такие же", "Частные предположения" и др.) в целом очень широко и детально обрисовывают мир будущего, каким он видится этим авторам. Мир этот, разумеется, не противоречит в принципе миру "Туманности Андромеды" - ведь идейная основа тут одинакова; но конкретный его облик совершенно иной и обрисован иными приемами. Прежде всего мир Стругацких кажется более близким к нашей эпохе, чем мир Ефремова. Так оно, собственно, и обозначено авторами: в "Туманности Андромеды" действие происходит примерно через 2000 лет после наших дней, а "Возвращение" Стругацких имеет подзаголовок: "Полдень, 22-й век". Впрочем, следует сразу оговориться: в мире Стругацких есть свое движение времени. Действие трилогии происходит в конце XX - начале XXI века; ее главные герои - Быков, Крутиков, Юрковский, Дауге появляются в "Стране багровых туч" молодыми, а в "Стажерах" мы видим их уже ветеранами космоса, стареющими людьми. Основное время действия в "Возвращении" - XXII век, но оттуда переброшены мостики в прошлое, ко временам трилогии, и в будущее к той эпохе, о которой идет речь в "Попытке к бегству". (Это уж не говоря о том, что "Попытка к бегству" захватывает в свою орбиту и эпоху второй мировой войны, и эпоху феодализма). Рассказы тоже относятся к разным эпохам, подключаются, как штрихи, к той или иной картине будущего. Поэтому в мире Стругацких очень отчетливо ощущается бег времени, движение во времени, которое И. Ефремов лишь намечает как тенденцию. Но дело не только в этом различии, хоть и оно весьма характерно. Мир Стругацких вообще отличается пластичностью, предметностью, он гораздо более ощутим, реален, обжит, чем величественная панорама "Туманности Андромеды". Это впечатление идет прежде всего от образов героев - они обрисованы вполне реалистично, без всякой внешней приподнятости, торжественности. Говорят герои Стругацких тоже простым, ничуть не возвышенным языком, частенько чертыхаются, еще чаще смеются и острят - у них прекрасно развито чувство юмора. Сила воображения у Стругацких развита не меньше, чем у Ефремова, но применяют они эту силу несколько в иных целях - чтоб добиться максимальной иллюзии реальности того мира, который пока существует лишь в их воображении, чтоб заставить читателей дышать воздухом этого далекого мира, видеть его небо, его здания, его обитателей, ходить по его дорогам и слушать его голоса. Конечно, выигрывая в точности и пластичности, Стругацкие по сравнению с Ефремовым проигрывают в смелости обобщений, в широте перспективы; однако их подход к теме имеет настолько явные преимущества, что с таким проигрышем есть смысл примириться. В самом деле, исходя из того, что и в XXI, и в XXII, и в последующих веках люди изменятся не так уж сильно, будут "почти такие же", Стругацкие сразу получают возможность применять для создания образов своих героев богатейший арсенал реалистической поэтики, в том числе и поэтики Хемингуэя, которая им явно импонирует. Придирчивые критики могут сколько угодно попрекать Стругацких за "приземленность" их героев: это не приземленность, а заземление, которое придает жизненную достоверность и правдивость их образам. Что же происходит в мире Стругацких? В конце XX - начале XXI века в этом мире, где межпланетные полеты уже вошли в привычку и начинается эра межгалактических экспедиций, все еще существует капитализм. Нет, это не то состояние "холодной войны", в любую минуту грозящее атомным взрывом, которое нарисовал Ф. Дюренматт. Это сосуществование, постоянная борьба во всех формах - от добродушной по тону, хоть и серьезной по существу перепалки (разговор Ивана Жилина с барменом Джойсом) до стычки с применением оружия (Юрковский и Жилин на Бамберге). Но это - сосуществование уже давно не на равных правах. Капитализм одряхлел и шаг за шагом отступает по всему фронту. "Да, да, коммунизм как экономическая система взял верх, это ясно, - говорит инженер американской компании Ливингтон. - Где они сейчас, прославленные империи Морганов, Рокфеллеров, Круппов, всяких там Мицуи и Мицубиси? Все лопнули и уже забыты. Остались жалкие огрызки вроде нашей "Спейс Перл", солидные предприятия по производству шикарных матрасов узкого потребления... да и те вынуждены прикрываться лозунгами всеобщего благоденствия". Картина будущего выглядит тут, пожалуй, чересчур идиллично. Однако авторы устами того же героя напоминают о реальной опасности, против которой придется долго бороться и после того, как коммунизм победит во всем мире. "Мещанство. Косность маленького человека. Мещан не победить силой, потому что для этого их пришлось бы физически уничтожить. И их не победить идеей, потому что мещанство органически не приемлет никаких идей... Я не знаю, куда вы намерены девать два миллиарда мещан капиталистического мира. У нас их перевоспитывать не собираются. Да, капитализм - труп. Но это опасный труп". Рассуждения Ливингтона во многом правильны. Но они ошибочны в исходной позиции: он считает, что "средний" человек - мещанин от природы, в каких бы условиях он ни жил, что мелкособственническое свинство и равнодушие имманентные свойства человека и тут уж ничего не поделаешь. В XXIII веке не остается даже следов ни капиталистического строя, ни мещанства. О последних капиталистах-продуцентах "шикарных матрасов" помнят только их современники-звездолетчики, благодаря парадоксу времени очутившиеся в XXII веке. В романе "Возвращение" мы видим счастливое, сильное, красивое человечество. Очень счастливое, но опять-таки ничуть не напоминающее ни карамельный рай, которым восхищается Ян Вайсс, ни тот внешне безмятежный и веселый, но неизлечимо больной мир, против которого страстно предостерегает Станислав Лем. Это мир, родственный ефремовскому, - устремленный в будущее, полный смелых замыслов и смелых дел, мир очень разнообразный, очень жизнерадостный и веселый, мир, многое познавший, но страстно стремящийся к новым высотам знания, - словом, мир, жить в котором очень хорошо и интересно. И показан этот мир в "Возвращении" тоже широко, по принципу панорамы, медленно проходящей перед глазами пришельцев из прошлого (классический прием утопии!). Штурман Кондратьев и врач Славин, единственные уцелевшие члены экипажа "Таймыра", вовсе не чувствуют себя несчастными, попав в это будущее, процесс акклиматизации у них проходит легко и довольно быстро: ведь они попали не в чужой и враждебный мир, как Эл Брегг в "Возвращении со звезд" Лема, - нет, они оказались среди своих. О более далеких веках Стругацким, пожалуй, не удается рассказать с такой же яркостью и убедительностью. Тут сказывается известная ограниченность избранной ими манеры (впрочем, опять-таки, выбор тут невелик - либо чистая публицистика, либо максимальное сближение с нашим уровнем реакций и восприятии). Мы допускаем, что люди начала XXI века будут очень похожи на нас. Талант авторов заставляет нас верить и тому, что эти люди, попав на столетие вперед своей эпохи, освоятся там легко и безболезненно, что опять-таки их психика не будет существенно отличаться от психики "правнуков". Но разница между людьми XXI и XXII веков все же ощущается в романе достаточно ясно, и доверие читателя не нарушается. Но когда оказывается, что и в последующие века человечество ничуть не меняется (а если и меняется, то не всегда разберешь, к лучшему ли, ибо наш современник Саул выглядит в общем-то умней, благородней и смелей тех обитателей далекого века, с которыми он сталкивается в "Попытке к бегству", хотя Вадим и Антон, бесспорно, милейшие ребята), то это уже заставляет задуматься: полно, так ли это будет? Ведь человеку XVIII века пришлось бы очень нелегко в нашем XX (а уж тем более - жителю, скажем, XV века!). А темпы развития все ускоряются, и даже за ближайшие пятьдесят лет человечество изменится весьма существенно, ибо изменятся условия его существования. Что же будет через двести лет и еще позже? Нет, философская правота здесь на стороне Лема - человечество будет непрерывно меняться и будущее нельзя строить по мерке настоящего, оно будет совсем иным. Но, с другой стороны, что же делать художнику, желающему изобразить будущее и людей будущего, желающему приподнять хоть уголок завесы над светлым миром коммунизма? Следует ли ему отказываться от этого намерения, если он даже и знает заранее, что не все ему удастся в равной мере? Нет, это было бы глубоко неправильно. Миру - всему миру, а не только Советскому Союзу - нужны картины светлого будущего, в которое приходится грудью прокладывать дорогу. И значение таких книг, как "Туманность Андромеды" И. Ефремова или "Возвращение" А. и Б. Стругацких, далеко выходит за рамки искусства. Это - умная, страстная, искренняя проповедь идеалов коммунизма, рассказ о том, к чему приведет осуществление этих идеалов, какая великолепная, яркая, глубоко интересная жизнь откроется перед человечеством, когда оно уничтожит войны и эксплуатацию. Книги эти активно участвуют в битве идей, идущей сейчас во всем мире.