Отпусти меня, Удача! - ЧУДОВИ-ЩЕ

снова и снова, но они лишь мягко приземляются и набрасываются на меня вновь. Всё продолжается пока особенно крупный волчара не бросается мне на спину, он впивается клыками в мою шею, и я чувствую неимоверную боль, ведь эта тварь прокусила шкуру!

Падаю на спину. Волк не успевает отскочить и оказывается подо мной. Я неимоверно тяжёлый. Он скулит, пытается вырваться, но ему удаётся лишь слега пошевелится. Я чувствую, как подо мной хрустят его кости. Пока я лежал на спине, пытаясь умертвить здоровенного волчару, мелочь не мешкала, они вцепились в меня со всех сторон, желая прокусить.

Появился ещё один волк. Белый. Статный. Красивый. Почему-то мне кажется, что это волчица, и в её синих глазах застыл гнев и бесконечная злоба, как только из-под моей спины повторился скулёж, она бросилась на меня. Она была гораздо больше других волков в своей стае, она была и гораздо умнее их. Она знала куда нужно кусать. Волчица вцепилась в мою лапу, в самую ляжку, разгрызаю шкуру, своими длинными и невероятно острыми клыками вгрызаясь в мою плоть. Ещё никогда я не испытывал такой боли. Ногу сдавило. Невероятный жар. Невероятное давление. По мышцам прокатилась острая боль. Щекотно. Давит, как же давит… а клыки впиваются всё глубже.

Никогда я не чувствовал такой боли в своей жизни. Ссадины и синяки, которые я получал до этого – ничто. Даже побои от отца Комуро были лишь мелочью, чем-то неважным и быстротечным на фоне того, как здоровенная волчица отгрызает мне ногу.

Как оказалось, этого более чем достаточно, чтобы я не выдержал существования в этом бренном мире и потерял сознание.

Глава 6: Рабство

Открываю глаза – вижу потолок. По нему ползёт синий жучок. Приподнимаюсь на локтях. Смотрю на ногу, та ноет и болит, но терпимо. Рана перевязана плотной тканью.

Вокруг люди. Грязные и в лохмотьях не лучше моих. В комнате нет мебели, одна из стен – решётка. Пробую встать, и мне это удаётся, но из глаз вновь бегут слёзы, слишком великим трудом и болью мне это далось. Кто-то рядом охает. На плечо ложится ладонь – вижу парня, жутко худого и грязного, он просит лечь назад, говорит, что рана может открыться – и будет хуже.

– Разве может будет хуже?

– Ещё как может! – смотрит на меня, как на ребёнка. Глаза синие, взгляд твёрдый, смотрит в упор и взгляд не отводит. Смотреть долго в эти глаза не могу. Ложусь назад.

– Вот и славно, – садится рядом, – здорового тебя покусали, если бы не работорговец, то быть тебе трупом, – улыбается фальшиво. – Хотя не известно, что ещё лучше, быть трупом или рабом.

Смотрю по сторонам. Решётка. Люди, грязные, худые и в лохмотьях. Кроме этой комнаты есть ещё несколько. Там тоже люди. Среди них старики, женщины и дети. Он не соврал.

– Да не плачь ты, – он качает головой. – Какой в этом смысл? – он кивает на людей. – Разве кто-нибудь из них плачет?

Нет, никто из них не плачет, не кричит, не смеётся, они смотрят в пустоту и думают о своём…

– В-о-о-т, совсем другое дело, – парень улыбнулся, – реветь это глупо, тем более, когда никто не плачет.

– Я не плакал. Тебе показалось.

– Угу, могу притвориться, что ничего не видел.

– Притворись.

– Я ничего не видел, – улыбается хитро, – не видел, как ты плачешь, не видел, как ты встаёшь, но я многое слышал, – уже не улыбается, а скалится – слышал, как ты зовёшь мамочку во сне, и хнычешь, словно девчонка.

Врезать или не стоит? – Думаю, пока кулак летит в его лицо. Парень отклоняется в бок. Кулак летит мимо. Парень ткнул в рану на моей ноге. Охаю от боли и смотрю на него, а он смотрит на меня, с видом таким, словно просит продолжения.

– Вообще-то это была лишь шутка, – говорит он.

– Не смешная.

– Да? А мне понравилась! – он встал, и отошёл в угол комнаты, где сидел до этого. – Научись себя контролировать, я не сделал тебе ничего плохого, а ты кидаешься с кулаками, – рукой он массирует весок, словно от головной боли и смотрит на меня, – может тебе и пришлось не легко, но это не даёт никаких привилегий и не оправдывает. Лежи и отдыхай, если начнёшь драться я могу избить тебя, но говорить с тобой больше не хочу.

Да кому он сдался? Смотрит на меня как на идиота, встаёт, отряхивается и идёт к людям. Разговаривает со старичком, женщиной, мужчиной, – говорит со всеми, каждого пытается разговорить, но многие смотрят со злобой, они находились в своих мечтах, а он заставляет их вернуться назад, в грязную реальности, где они – рабы.

Да, они на него злятся, но не долго. Я слышу их хриплые, лишённые жизни голоса. А через пару мгновений – слышу смех. Рабы рады возможности поговорить, кажется, словно они не занимались этим вечность, отвечают скупо, словом или двумя, перед ответом долго думают, в мыслях путаются и не всегда понятно, о чём говорят, но Он продолжает спрашивать, а они стремятся сказать что-то в ответ.

Проходит час за часом. Между камерами есть широкий коридор, который прерывается тупиком из стены, с огромным окном, да таким, что света хватает всем. Но там тоже железные прутья, и оно так высоко, это окно, что не допрыгнуть.

Я оказался в рабстве, сам того не заметив. Видимо работорговец подобрал меня раненым, возможно он отогнал волков. Ему я обязан жизнью, но нужна ли мне такая жизнь? Определённо нужна. Кто-то когда-то сказал: что, несмотря ни на что – жизнь продолжается! И для меня оно тоже продолжается. Правда продолжение это начинается с клетки… пытаюсь нащупать в себе Зверя, хотя бы его отголосок, но там, где раньше была ярость и сила, сейчас…

Ничего!

***

Я слышу шаги, тяжёлые, чёткие и уверенные шаги. Люди в камерах больше не разговаривают, и даже паренёк молчит и смотрит в коридор. А там идут мужчины. Высокие, сильные и широкие в плечах. На их поясах висят дубинки, а в руках вёдра с водой и корзины с хлебом.

За ними идёт мужчина с арбалетом в руках. Отнюдь не молод. В волосах седина, а лицо в шрамах. Останавливается рядом.

– Жаль ты не видел, как я пристрелил ту волчицу, парнишь! Пря-а-амо в глаз!

– Это вы спасли меня?

Старик смеётся.

– Вы работорговец?

– Зачем спрашиваешь, если знаешь ответ?

– Вы не можете держать меня здесь – я не раб!

– Послушай, – он смотрит на меня хмуро, – не кричи на меня, я тебе жизнь спас и обработал рану, а это значит, что если ты ещё, хотя бы раз, повысишь на меня голос… и я разорву шов на твоей ноге, и посмотрю, как ты будешь визжать от боли! А затем