Мы родом из СССР. Книга 1. Время нашей молодости - Иван Осадчий

Николай Островский – лауреат № 1 премии Ленинского Комсомола. Знак лауреата вручают жене писателя Раисе Порфирьевне Островской первый космонавт СССР Юрий Гагарин; Герой Советского Союза Людмила Павличенко и друг писателя, автор книги «Счастье быть бойцом» Петр Новиков.

…Сколько помню, мне в жизни ничего не давалось легко. Всё приходилось брать с боем, с полным напряжением сил, с полной самоотдачей. Касалось ли это общественных дел или личных. Это приносило свои плюсы: формировало характер, закаляло волю, давало опыт на будущее. Все эти «ценности» особенно пригодились на завершающем этапе жизни, когда пришлось оказаться в эпицентре суровой борьбы с ренегат-предателями, душителями КПСС, социализма, палачами нашей Советской Отчизны и трудового народа.

Всё пригодилось: твёрдость духа и уверенность в себе, решительность и принципиальность, настойчивость и непоколебимость. А главное – умение найти и сплотить верных, стойких, надёжных, мужественных «товарищей по оружию», соратников-единомышленников, «рыцарей без страха и упрёка», готовых идти рядом, плечом к плечу до конца за наше правое, справедливое дело…

Тем временем, детство моё, трудное и счастливое, продолжалось. Главным его содержанием была школьная жизнь. Оставалось таким же и домашнее «воспитание». Но уже замаячили «крупные перемены».

…Вспоминая довоенное детство, школьные годы, я снова и снова возвращаюсь памятью к своей семье – маме и отцу, сестрёнке, к юным друзьям своим – соседским и школьным, к учителям своим, и особенно к первой, любимейшей учительнице Екатерине Григорьевне Бакаевой. Для меня – это был идеал не только учительницы, но и самого близкого, самого родного человека, каждое слово, взгляд, жест которого был магическим, обладал пленительной, всемогущей силой и безупречным авторитетом. Я верил каждому её слову, доверял ей абсолютно всё. Любил её безграничной любовью. Обожествлял. Для меня она была – святая святых. Она была решительно всем: старшим другом, нравственным идеалом, идеалом правды, справедливости, обязательности, человеческой мудрости, отзывчивости, душевности. Екатерина Григорьевна в свои юные годы не просто мастерски преподавала, учила, воспитывала. Она заполняла собой, своими заботами всю нашу жизнь: на пионерских сборах и в драматическом кружке, на культпоходах в кино и на праздничных первомайских и октябрьских демонстрациях, на сборе колосков и в военно-спортивных играх. Екатерина Григорьевна всегда была с нами, была душой и совестью всей нашей детской жизни. Она отдавала себя нам всю без остатка с утра до позднего вечера: ходила в походы и на экскурсии, посещала родителей, знакомилась с условиями жизни, помогала всем, чем могла. В том, что мне хотелось учиться и учиться отлично, учиться всегда, всю жизнь, – «виновата» опять же незабвенная Екатерина Григорьевна. В том, что на всю жизнь полюбил книги – это тоже всецело её заслуга. Она научила главному – что читать и как читать.

В том, что не мыслил свою жизнь без активного участия в общественной жизни – в жизни класса, пионерского отряда, дружины, школы, а позднее – комсомольской и коммунистической организации, в общественной жизни страны – всё это пришло ко мне в первые школьные годы и на всю жизнь. И опять же благодаря высочайшему педагогическому искусству, такту, умению, природному уму и дару, которым обладала Екатерина Григорьевна.

Почётные грамоты венчали каждый учебный год – с 3-го по 7-й класс. И это тоже «вина» Екатерины Григорьевны. Я почему-то и сегодня думаю: не будь её на моём пути, – многое из того, что украсило и наполнило мою жизнь, было бы невозможно…

Неоспоримая истина – Екатерина Григорьевна заразила меня на всю жизнь неизлечимой болезнью – любовью к книгам, к учёбе, к людям, к нашей родной советской стране; заразила неуёмной, ненасытной жаждой труда, жаждой жизни, жизнерадостностью, жизнеактивностью; научила верности нашим советским идеалам, неукротимому, безграничному желанию служить своему народу, своей Родине, быть справедливым, мужественным; стремлению и старанию быть первым, стойким, непоколебимым в достижении намеченной цели…

К горькому сожалению, судьба уготовила мне впоследствии только одну и ту случайную, мимолётную встречу с любимейшей первой моей учительницей. Было это в августе 1944 года, в канун второго учебного года, после окончательного освобождения Барвенково от фашистских оккупантов.

По своим комсомольским делам (я уже более полугода являлся секретарём комсомольской организации Барвенковской средней школы № 1) забежал в учительскую. Забот было много: о ремонте школы и работе на пришкольном участке; о помощи в уборке урожая в колхозах и совхозах района; о дежурстве возле тяжелораненых в госпиталях; о многом другом…

А тут ещё случилась непредвиденная неприятность: «комсомольский патруль», охранявший школьное подсобное хозяйство, задержал с «поличным» – с ведром (или с двумя) початков кукурузы завуча нашей школы. Это было «ЧП». Подсобное хозяйство предназначалось для учеников – сиротских детей, отцы которых погибли на фронте. И вся продукция подсобного хозяйства передавалась в школьную столовую для их питания. И вдруг, в числе «расхитителей» оказался завуч школы.

Комитет комсомола оперативно выпустил по этому факту «молнию» («боевой листок») с пометкой «острый сигнал». Если не изменяет память, я и забежал в школу, чтобы встретиться с директором и обсудить с ним «ЧП с завучем».

…В учительской находилась женщина (я её сразу и не узнал), обратившаяся ко мне по имени. Я даже вздрогнул от неожиданности, определив по голосу, что передо мной Екатерина Григорьевна – моя любимая учительница. Три года войны изменили её до неузнаваемости: постарела, кажется, даже поседела, одета была опрятно, но в изрядно поношенном костюме… Неизменным остался только голос, различимый среди сотен, тысяч и миллионов голосов…

Не успел я даже произнести «здравствуйте», как услышал слова Екатерины Григорьевны, обращённые ко мне, как это всегда было свойственно ей, спокойно, но внушительно и даже с укором: «А не поторопились ли вы с осуждением завуча, да ещё в стенной газете?»

Я с трудом удержался от резкого тона, но возразил решительно: «Мы же задержали её с „поличным“ – с ведрами кукурузы из школьного подсобного хозяйства, выращенной на питание осиротевших учеников, отцы которых погибли на войне».

– Я знаю об этом, – тут же ответила Екатерина Григорьевна. – Но муж завуча вашей школы тоже погиб на фронте, и у неё дочь – ученица вашей школы. Так что вы всё-таки «перегнули палку».

– Мы не знали об этом, – только таким образом и смог я объяснить действия комсомольского комитета…

– Вот-вот, я так и подумала. Погорячились, поторопились и обидели. А она теперь места себе не находит: «Как мне после случившегося смотреть ученикам в глаза?» Плачет. Переживает…

Вот такой ещё один «урок» я получил от Екатерины Григорьевны на всю жизнь. Принципиальность – хорошее свойство, если она справедливая. Но ведь бывает и так, как в этом случае, когда «принципиальность» отдаётся большой болью в сердце, ранит его…

Великое множество раз, вспоминая этот случай, я пытался разобраться в нём. Да, формально, комсомольский патруль, задержавший завуча с поличным, был прав. Формально был прав и комсомольский комитет, оперативно осудивший этот факт в школьной стенгазете…

Но «формальность» здесь не подходит, не оправдывает нашего действия.

Естественно, и я, и комитет комсомола должным образом среагировали на замечание Екатерины Григорьевны…

В тот же день я узнал, что она приходила в школу на заседание методического совета преподавателей украинского языка и литературы школ района, проходившего в рамках традиционного августовского совещания учителей…

Когда опомнился, хотел ещё раз увидеть Екатерину Григорьевну, расспросить, где и как она жила в военные годы, но было уже поздно. Потом от кого-то из своих учителей услышал, что она работает в школе в каком-то небольшом селе Барвенковского района. Где точно, – сказать мне не смогли…

Вот и всё. Очень сожалею, но судьба сложилась так, что я вскоре оказался вдалеке и навсегда от родного города и за минувшие десятилетия не смог ни разыскать её, ни разузнать всё о ней…

Вернусь ещё раз к тому школьному «ЧП» с завучем и теми «злополучными» кукурузными початками, которые стали его причиной.

Хотя причина была в другом – в скоропалительном осуждении её комсомольским комитетом и в нашей безрассудной «принципиальности», принёсшей боль и обиду хорошему человеку, да ещё учительнице – вдове фронтовика.

Спустя три месяца после этого «ЧП», перед уходом в армию, я зашёл к ней, чтобы объясниться и извиниться. Но услышал в ответ: «Не надо никаких извинений. Я была не права. Просто какое-то сиюминутное наваждение толкнуло меня на этот поступок. Мне перед всеми стыдно, и перед учениками, и перед учителями. А особенно – перед дочерью. Она плачет и без конца упрекает меня: „Зачем ты это сделала? Мне тоже стыдно перед учениками…“».