Сибирский послушник - Алексей Смирнов

- Вы наливайте себе сами, - пригласил Савватий. - Могу приказать обед.

- Да не стоит. Все дело в том, - ответил сам себе Браго, любуясь собой и с удовольствием выговаривая фразы, - что в той же Японии пусть муравейник, но если будет худо одному отдельному муравью, то худо будет всем. Муравью создают условия, его холят и лелеют... Жизнь единицы не важна, ею легко пожертвовать, но ради общего блага о ней должно заботиться. В Китае примерно то же, хотя и жестче. Вот вам и Восток! А как же Запад? А там то же самое: их демократия оформлена большинством отъевшихся индивидов. Запад и Восток одно и то же, произнесенное по-разному. Куда не плюнь - сплошной тоталитаризм, похуже ленинского...

- Ну, это не ново, - снисходительно возразил ректор и тоже сел в кресло. - Диалектика. Крайности всегда сливаются. Все может оказаться иначе. Потенциал России, может быть, так высок, что Господь ревнует, боясь, что она затмит Его своим совершенством - потому и не дает бодливой корове рогов, не позволяет развернуться в полную силу, испытывает. В противном случае Царство Божие установилось бы уж слишком быстро, почти одновременно с возникновением российской государственности. Но я вас перебил. Что же, по-вашему, Россия? Не рой?

- Рой рою рознь, - усмехнулся попечитель. - В России индивид не учитывается вообще, вопреки всем разумным соображениям, вопреки даже требованиям роя. Личность всегда выносится за скобки, в потустороннее. И в вашем заведении так же. Важнее всего, что будет там, а тут перебьемся. Само по себе там допускается любое - Устроение, вечное блаженство, светлое будущее, прочая хрень, - Браго ни с того, ни с сего возмутился, что было странно, так как по всему было видно его восхищение собственным глубокомыслием. Это, впрочем, быстро объяснилось, так как он продолжил: Родина-мать та еще мамочка! Наплодила деток - даровитые попадаются! Только лучше бы им было всем того... Я ведь, дорогой мой, тоже не из Тирлимпупии... Больше всего меня волнует посмертное существование. Никто не может спастись, и не хочет, ибо преображение - не царская шапка на маковку. А если нас возьмут на небо такими же, как мы есть, то на что тогда второй, такой же, мир? Эх! Вот если б знали наверняка, что нет ничего - гуртом полезли бы животы пороть. А если б доказали обратное, было бы то же самое. Ну, может, животы были бы целы, хотя как знать, дело вкуса, кто резал - тот и дальше будет резать, сколько ни грози ему Судами. Остальные же скажут: ну и что, все равно, пусть все остается, как было - понастроят церквей, и вся утеха.

- Занятно, что вы так волнуетесь, - отец Савватий улыбнулся бокалу. Значит, говорите, что посмертное существование вас интересует больше? Тогда зачем же вы к нам приехали?

Попечитель Браго уставился на него, не сразу сообразив, о чем идет речь. Поняв, засмеялся, погрозил пальцем.

- Шельма! - сказал он, войдя во вкус старорежимных оборотов. Подловили, браво! Молчу. Уступаю вам слово, с нетерпением жду предложений.

- Какие ж у меня предложения? - ректор потянулся к процессору, запустил мотор. - Мне нужны ваши пожелания. Небось, присмотрели?

- А как же, - осклабился Браго.

- Ну, тогда поглядим, - отец Савватий разыскал папку с личными делами лицеистов и дважды щелкнул мышью. Попечитель придвинул кресло поближе к экрану, и переговоры начались.

8

Драться на дуэли никто не умел. В Лицее этот предмет не преподавали. Более того - строжайше запрещалось прикасаться к рапирам вне уроков фехтования.

Кое-что, впрочем, было известно из книг.

Оштрах уже успел забыть о злополучной колбе, он увлекся новой затеей и совершенно запутался. По правилам в дуэли должны были участвовать секунданты и доктор. От доктора сразу пришлось отказаться, но с секундантами оказалось сложнее. Кто-то к кому-то должен был их посылать: сколько человек? Кто первый? И самое главное - зачем? Допустим, он направит к Швейцеру Остудина и Пендронова. Что же дальше?

Разрабатывать собственную церемонию времени не было. Швейцер демонстративно отказывался от обсуждения и вел себя так, словно предстоявший бой его совсем не касался. На вопрос Оштраха о секундантах он равнодушно пожал плечами:

- Делайте, как хотите.

Оштрах, любивший, чтобы все было, как в жизни (как в книге) взял хлопоты на себя и сам назначил Швейцеру секунданта. Им, конечно, оказался Берестецкий, с которым Швейцер был дружен. Больше желающих не нашлось, лицеисты трусили. Тогда Оштрах смирился с мыслью иметь при себе одного секунданта вместо двух и выбрал, как и думал, Остудина. В этой фигуре сомнений не возникало; Остудин был пронырлив, вездесущ, и даже страх наказания не мог излечить его страсти хоть боком, хоть краем плеча влезть в дело, его абсолютно не касающееся. Пендронова решили поставить на часах.

- Свистнете, если что, - велел ему Оштрах.

- Но я не умею свистеть.

- Ну, топните, крикните - что угодно.

Берестецкий озаботился другим.

- Что же - вы насмерть собираетесь биться?

- Можно и насмерть, - вызывающе ответил Оштрах. - Это вопрос чести! Ладно, я вижу, что вы не хотите. Пусть будет до первой крови.

- Не забывайте, ваш противник недавно перенес операцию, - предупредил его Берестецкий.

- Я заложу за спину правую руку, - нашелся тот. - Буду драться левой. А Швейцер может сражаться, как ему вздумается.

- Я поговорю с ним, - пообещал Берестецкий недовольно. Ему не нравилась сама идея дуэли.

Швейцер легко согласился со всеми условиями. Он думал о Раевском, записке, Вустине, Враге, запахе эфира и диковинном микроавтобусе. Спросить было не у кого. Он все больше верил, что путешествие было как-то связано с недавней операцией и состоялось либо до нее, либо после. Скорее всего, и так, и так, туда и обратно, но он вспоминал лишь "туда". Иначе никак не удавалось объяснить присутствие доктора Мамонтова, закрывавшего дверцу. Туда - это куда? Вероятно, в какую-то больницу, вида которой Швейцер, ни разу в жизни не знавший ничего подобного, не мог даже вообразить. Но были же раньше, до Врага, больницы! Может быть, доктор Мамонтов не справился сам и переслал его к специалистам? Может, какие-то больницы остались нетронутыми? В том факте, что педагоги как-то общались с внешним миром, секрета не было; на их стороне - Божья правда, им покровительствует Богородица, существуют тайные каналы связи, возможно - голубиная почта... Нет, голуби здесь не при чем. Голуби не смогут поставлять провизию, одежду. И вдруг он вспомнил, что Раевского, незадолго до его побега, тоже лечили. Мамонтов вырезал ему из кишечника какой-то дьявольский полип. Но был ли это Мамонтов? Если Раевского куда-то возили, он мог запомнить больше, чем Швейцер. Неудачный наркоз, чья-то халатность - и готово.

В этой точке раздумий включились внутренние охранительные механизмы. Возник Саллюстий - не сам, а его живейший образ. Историк ритмично бил указкой в пол и выкрикивал: "Враг! Враг! Враг! Враг! Враг! Враг! Враг! ..."

Швейцер задрожал. Была перемена, и он прогуливался под руку с Берестецким. Ангелы выводили что-то высоко-равнодушное, коридор осторожно гудел.

- Не бойтесь вы, - Берестецкий неправильно понял дрожь, охватившую товарища. - Все образуется. Вы же не раздумали драться?

- Нет, - ответил Швейцер. - Мне, может быть, и лучше будет в карцер...

Берестецкий посмотрел на него с удивлением.

- Почему?

- Так... Давно уж не был, посмотрю, что и как, - Швейцер хотел отшутиться, но шутка не удалась.

- Я, признаться, не думал, что вы о карцере. Разочарую: вас вряд ли туда посадят.

- С чего же вы так решили?

- А вы не знаете? Карцер очистили еще вчера. Там были трое из класса "В" - Лидин, Очковский и Постников. Всех выпустили, а им оставалось еще двое суток сидеть.

- Вот как, - Швейцер закусил губу. Все подтверждается! Еще не было случая, чтобы Савватий освободил кого-то досрочно. Система наказаний соблюдалась в Лицее очень строго.

- Да вы со вчерашнего дня словно бы не в себе, - заметил Берестецкий. Лицей бурлит, а вы ничего не слышите. Как вы думаете, зачем выпустили этих троих?

- Трудно сказать, - пробормотал Швейцер, уже зная ответ.

- Освобождали место, - Берестецкий понизил голос. - Теперь там один Раевский, если Вустин не врал. Сообразили?

- Сообразил.

- Ну, то-то!

Берестецкий смотрел на Швейцера с торжеством. Тот не знал, как поступить - признаться ли? Его спас хор, который смолк на полуслове: начинался последний урок. Швейцер натянуто улыбнулся, высвободил руку и пошел в класс.

Итак, увидеться с Раевским не удастся, беглеца изолировали. На Вустина полагаться нельзя, дурак. Что ж, обойдемся без консультаций. Рассудим логически: где может быть вход в этот проклятый туннель?

Швейцер перебрал в уме все помещения первого этажа. Секретный кабинет отца Савватия, в который ни разу не ступала нога лицеиста, исключался сразу. Если вход существует, то он, конечно, должен быть именно там, и в этом случае становится недосягаемым. Но могут быть и другие пути. Хозяйственные помещения? Прачечная? Нет, навряд ли. Стирают в Лицее, белье никуда не возят. Кухня! Вот это ближе к истине! Из кухни должен быть выход к продовольственному складу. А продовольственный склад вполне может вывести в туннель. Естественное предположение - надо же как-то подвозить продукты. Все, что требуется сделать - улучить момент, пробраться в кухню и найти черный ход. Но когда? Лицеисты всегда на виду, туннель наверняка охраняется солдатами Устроения. Швейцер вспомнил про молчаливых часовых на пулеметных вышках и поежился. Нужно выгадать так, чтобы все были захвачены каким-то делом. Ночь? Нет, не годится. Ночью контроль еще жестче. Во время службы? Тоже не подходит. В Лицее полно людей, которые ее не посещают. Надо дождаться какого-то чрезвычайного события. Например, завтрашнего бала. Тоже сомнительно, бал соберет не всех. Можно, конечно, попробовать договориться с барышнями. Укрыться под юбками, сбежать... тьфу, глупость! Швейцер покраснел и быстро огляделся, боясь, что начал размышлять вслух. Но все было спокойно, отец Гермоген мурыжил бесконечного Толстого. Швейцер притворился, будто что-то записывает, и очень скоро отложил перо. Солнечное затмение! Вот единственная и неповторимая возможность! Сбегутся все, никто не останется в стороне - это во-первых. Во-вторых, на Лицей опустится ночь. Сколько времени это продлится - две минуты? Три? Пять? Ему придется постараться и попасть хотя бы на склад. При наихудшем сценарии, если его поймают, можно будет сослаться на приступ страха перед знамением.