Урусут - Дмитрий Рыков

– Ну скажи! – кряхтел возбужденный хозяин, его супруга также внимала не дыша.

– Ты сам, што ль, Мамая слышал? – удивился младший древоделя.

– Нет, но народ так бает… Помыслите! Всего убили два с половиной десятка князей и восемь сотен бояр! А я… Ну, што я? Мы в бой пошли конницей напрямки по трупам и чужих, и своих… Кто и живой еще оставался, а мы – поверх. Кровь лилась, как вода, на десять верст вперед, лошади не могли ступать по трупам, ратники гибли под копытами… – Андрей положил ладонь на глаза и замолчал. После паузы продолжил: – Молодой я был, глупый, славу себе хотел неземную добыть. Меня-то уже отличали, а почему я в запасе оказался – сказали, вот Клобук в быстрой сече незаменим, а на долгий бой сил не хватит. Значит, хотел наверстать. И, вправду, мах направо, мах налево, лишь бы ухи собственному коню не отрубить – сколько ворогов положил, я и не ведаю. Только и читаю сквозь зубы: «Упование мое – Бог, прибежище мое – Христос, покров мой – Дух Святый», «Упование мое – Бог, прибежище мое – Христос, покров мой – Дух Святый», прямо по кругу, больше ничегошеньки упомнить не могу, и рублю, рублю, рублю… Но в горячке от своих оторвался, вперед смотрю – неприятель уже не бежит, назад гляжу – наших нет никого. И взял фрязин в сверкающих латах арбалет, да пустил в меня болт… А какой у меня был конь! Нет, какой конь! Никогда уже не будет такого коня! Бедокур его звали! Так заслонил меня Бедокур, верно говорю! Почуял стрелка, встал на дыбы, и в грудь железную стрелу принял! И упал замертво, да и я вместе с ним!

– Ужасть! – вскрикнула маманя и перекрестилась.

– Енто што! – воевода схватил кружку и сделал несколько добрых глотков. Оторвавшись и выдохнув, продолжил: – Сабля – в сторону, щит – в сторону, и как конь меня ишшо не придавил – Бог спас. И мчится на меня татарин с саблею, но не мастеровитым оказалси, нет, замахивался так, будто десятерых православных задумал повалить, а не одного. Я и уклониться успел, и отпрыгнуть, и свой клинок схватить. Он во второй раз взмахнул, я у него под рукой проскочил и прямо по спиняке с разворотом полоснул. Кольчужка слабая оказалась, рассек я ему оную. Тут фрязин в сторонке затрясси, начал другой болт вставлять, а я кинжал из пояса – сегодня Олегу как раз показывал, как енто деится – швырнул, да сразу ему в горло, как раз поверх лат. Пока ишшо двое татар подбежали, я и щит успел поднять. От первого вбок ушел и – на! – ему по ногам, а следующим махом – по черепу! И смотрю – уже наши наезжают, а последний татарин, дура, видит, что все равно смерть, лучше б уж пощады попросил, мож, я бы и смилостивился, хотя не знаю – может, и нет; так вот бился он секирой, да как даст ею по мне! Ну, я спокойно щитом заслонился, да подвел меня щит, а секира, знать, была добрая. Так разбил он мне щит и отрубил руку, и так я близко вдруг смерть увидел, и пеленою от боли глаза заволокло, что я и не защищался боле, убил бы он меня вторым ударом, точно говорю… Но тут Алешка, земеля мой, только перед походом и познакомились, на полном скаку ему голову сносит! Кровища хлещет, я ору, думал, изойду ею, но догадался руку зажать и побежал к ихнему обозу, а тот уж горел. И сунул руку в костер, и держал ее там, пока не обуглилась. Уж и одёжа тлеть на мне начала, и власы чуть не запалились – я другой рукой все себе по макушке хлопал, ну, думаю, хватит. Дружок спешился, орет там что-то, я в ближайшую юрту нырнул – думаю, ну хоть бурдюк найду какой, хочь с водой, хочь с вином, полью на руку охладить – а там на земле раненый бесермен лежит, стонет… Бурдюк я отыскал, вылил на рану, и только потом на татарина посмотрел. Платье такое богатое – ну, мурза какой-то, точно. Он показывает – добей, мол, меня, мучаюсь мукой страшною… Добить? Да завсегда пожалуйста. Валялась там сабля в ножнах – ну, та самая моя, я ее с собой опосля забрал – я ему в сердце…

– Ой, не могу, пойду за околицу! – вскрикнула Евдокия. – Все внутрях кровью обливаитси…

– Да, война – не бабское дело! – шлепнул ладонью по столу заметно опьяневший хозяин. – Сходи скотину посмотри!

– Да што ее смотреть! А ты, енто, не пей боле!

– Кто пьян да умен, два угодья в ём! – заулыбался Александрович.

– Ох… – махнула рукой супруга и вышла.

– И что дальше? – замирая, спросил Олег, хотя и знал конец истории.

– А? – повернулся к нему Клобук и захлопал веками, будто очнувшись от морока. – Ну… Эт-та… Да, вышел я из юрты, только на пояс новую саблю нацепил, да хлопнулся оземь без чувств. Ребята думали, что дух испустил, а у меня, того, обморок. Ну, Алешка меня поперек седла да к нашим обозам. Там лекарь какую-то траву чудодейственную пожевал, на рану мне наложил, тряпицей обмотал, после я в телеге бредил, затем уж в Нижнем отлеживался. Алешка, значит, про меня Симеону Михайловичу рассказал, тот – Василию Кирдяпе, а последний – отцу. Как я выздоровел, призвал меня к себе Митрий Кстиныч и молвил: «А правду бают, што ты скакал по полю Куликову, аки ветер, и разил ворогов беспощадно, будто молнией, а когда конь под тобою пал, пешим четверых бесерменов зарубил, руки лишился, сунул ее в огонь, как римский герой, а напоследок мурзу заколол?» «Ну, – отвечаю, – сколько я их на коне порубил, не считал, уж больно все быстро шло-вертелось. И убил, альбо токмо ранил – в бою не видно. А вот когда Бедокур пал, да, набежали вороги. Только бесерменов явилось трое, четвертым оказался латинянин с арбалетом, я ему в горло нож метнул. Из татар одного мой друг Алешка кончил, чем меня и спас. А уж про мурзу хвалиться и вовсе нечем – он и так уж при издыхании находился, лишь от земных мук просил ослобонить себя, я ему и помог». «Вот это кметь! – воскликнул князь. – Сослужи мне службу, прошу! С бранным опытом мало у меня людей, а ты еще и герой! Назначаю тебя воеводою строящейся на Суре Поганой заставы! Тебе и честь, и почет, и жалование! А как укрепления понастроишь да службу наладишь, женю тебя на дочке боярской!» Ну, так я здесь и оказалси…

– А как дочка боярская? – с замиранием сердца задал вопрос Олег.

– А зачем нам боярская? – засмеялся Клобук. – Я осенью себе другую присмотрел. Рода простого, но красавица! Я ж говорю – церкву закончим, поеду свататься.

– Возьми меня с собой! – попросил мальчишка. – Ни разу в Нижнем не был!

– Возьму, – согласно кивнул Андрюха. – Если тятька разрешит.

– Езжай, – промычал Александрович. – Все одно уже от рук отбился. Ратник… – хозяина качнуло, он схватился за стол.

– Иван! – строго произнес гость. – Давай, почивать ложись.

– Чичас, тут ишшо есть… Вот допью…

– Давай, давай, не рассусоливай! – воевода поднял плотника с лавки, опустил его руку себе на плечо и понес за печь на топчан.

– Ой, при лужку, при лужке,При широком поле,При знакомом табунеКонь гулял на воле-е-е… —

неожиданно запел Александрович.

Клобук уложил его, укрыл одеялом, отец повернулся к стене и сразу захрапел.

Мальчишка выскочил за матерью – та болтала у плетня с соседкой.

– Мамо! – позвал он. – Батя спит!

– Ой, ну слава те, Господи, – перекрестилась Евдокия, попрощалась с подругой и вернулась домой. Младший Белый Лоб остался во дворе. Небо серело, на нем уже начинали зажигаться звезды. До лета неблизко, дул зябкий ветер. Он поежился, потер себе плечи. Да… Нож метнуть, на саблях сражаться – понятно, хоть и страшно. Но руку в огонь, или добить беззащитного… Это тебе не в древесину клинком тыкать, а в живую плоть… Возмог бы Олег так? Ох, да не приведи Христос! Пусть забавы забавами и останутся.

На крыльцо вышел Андрюха, широко зевнул.

– Я провожу тебя, а? – спросил у него младший товарищ.

– Что я, девица – провожать? Вот удумал! – рассердился княжеский кметь.

– Не девица, но во хмелю, – возразил плотницкий сын.

– Был бы во хмелю, уже бы на полу валялся. Я еще столько же выпить смогу! Только незачем.

– Правильно.

– Правильно. Только ты, енто, не приходи завтра. Я буду отсыпаться.

– Хозяин – боярин.

– Ну да. Тятька тебе ухи теперича драть не будет, – утвердительно произнес Андрюха и вскинул кверху голову. – Ни облака… Коль дож вскоре не пойдеть, капусту и лук вручную поливать придетси.

– Река рядом, польем! Знаешь, а у меня мысля такая – чтоб без дела не сидеть, давай древодели тебе за отдельную плату по защитным стенам колышки острием наружу вобьют?

– Как это? – не понял воевода.

– А так. Я с батей поговорю – вот увидишь, получится. По всем стенам в полсажени друг от друга будут узкие закаленные колья торчать. Полезет ворог на стену – и сразу брюхо себе вспорет.

– Ну, Олежка, – воевода снова потрепал его за вихры, – ты – точно талан. Завтра все вместе будем баять… Ну и вкусные у твоей мамани пироги!

– Да, руки у нее на сей счет – золотые.

– Да у вас, Белых Лбов, – гость опять широко зевнул, – у всех они золотые… Почивать… Немедля почивать…

Он хлопнул мальчишку по плечу и не слишком твердой походкой пошел к себе.