Демон искушения - Галина Романова

Все остальное подождет до возвращения.

Все! Точка! Не станет она чинить никаких разборок на отдыхе. Ни за что не станет, сколько бы ее Тамара ни подначивала. Это ее личное решение, и никому она его корректировать не позволит.

— Юлька, ты чего врезала?! — завопила Тамара где-то позади, за ее спиной.

Юля удивленно оглянулась.

Надо же, а она и не знала, пошла ли за ней следом их тучная соседка, нет ли. Ушла и даже ни разу не обернулась.

— Чего говорю, так приударила? С Серегой из Пензы Степан твой, — подошла к ней Тамара, тяжело, прерывисто дыша. — Никаких баб нет с ними. Чего так ломиться-то?!

— А вам чего, собственно, нужно от меня, Тамара?

Юля вдруг решила, что ей надоела собственная деликатность, которая мешала раз и навсегда избавиться от назойливого присутствия соседки. И она тут же поняла, что станет говорить сейчас грубо и резко. И заставит полную тетку, едва поспевавшую за ней непонятно с какой целью, развернуться обратно.

Пускай идет себе в свою комнату, засядет там за дамские журналы и, перелистывая толстыми пальчиками страницу за страницей, пускай проводит параллели между вымышленными героями из статей и людьми, ее окружающими. Пускай сколько хочет ищет и находит сходства и изумляется, и умиляется, и, что хочет, пускай делает. Но делает пускай все это наедине с собой, в тиши своей крохотной съемной комнатенки, и не навязывает пускай никому своих подозрений, взращенных на благодатной почве глянцевой дребедени.

Ее-то пускай оставит в покое! Что ей с нее?!

— Мне? От тебя? Юленька… Да ничего мне от тебя не нужно, скорее наоборот. Позволь дать тебе один совет, — круглые, как у совы, глаза соседки моментально наполнились житейской мудростью, которую та готова была изливать все равно на кого с утра до вечера. — Никогда…

— Не позволю! — закричала Юля, отступая от Тамары на два шага. — Не позволю я вам давать мне никаких советов! И преследовать меня не позволю тоже! Оставьте меня… нас в покое! Не смейте за мной идти! Уходите!

— С какой это стати? — Житейская мудрость в ее глазах тут же замерзла, окаменела, сделавшись серой, как те камни, что кому-то пришла в голову идея раскрасить голубым. — С какой это стати я должна уходить?! Ты идешь в голубую бухту, и я иду. Никто запретить мне туда ходить не может. И уж тем более ты — гордячка! Ступай, ступай и на меня можешь больше не оглядываться и не рассчитывать. Тем более что…

Юля только хотела раскрыть рот, чтобы сказать, что она и не думала ни на кого рассчитывать, что ей этого и даром не надо, и за деньги пусть не будет предложено, как поведение Тамары заставило ее промолчать.

Та вдруг резко обогнула ее на узкой дорожке, двинув толстым бедром так, что Юля покачнулась. Встала сусликом, насколько позволяла ей ее комплекция. Точнее, толстым сусликом. Приложила ладонь козырьком к глазам и заохала, заохала.

— Что там? — стараясь говорить насмешливо, спросила Юля.

Ей, конечно же, было интересно, что там вдалеке, метров за триста, сумела рассмотреть востроглазая Тамара. Сама она так далеко, а именно на таком расстоянии теперь от них лежала голубая бухта, видеть не могла. Сто, сто пятьдесят метров — был ее предел. Дальше все сливалось, брезжило и делалось безликим и неразличимым. Врачи не считали это началом близорукости и очки пока не советовали надевать. «Еще успеете, наноситесь». — утешали они ее, выписывая витамины.

— Что там, Тамара? — повторила вопрос Юля, потому что та не ответила, продолжая вести себя с загадочной странностью — то головой покачает, то что-то шептать начнет.

— Что-то там стряслось, Юлька! Одним местом чувствую, что нелады в голубой бухте. Какие-то машины с мигалками туда помчались. То ли милиция, то ли «Скорая», с такого расстояния не разгляжу. Но вот мигалки вижу отчетливо. Либо опять кто напился и подрался. Эти молодые раздолбаи частенько там потасовки устраивают. Мне хозяйка наша рассказывала, что в прошлом году там парня молодого порезали. Давай поспешать, а то не ровен час к нашим мужикам какое хулиганье пристанет.

Дерзить и избавляться от нее Юле тут же расхотелось. Одна она точно не добежит туда, свалится в какой-нибудь овраг от непонятного разом нахлынувшего страха. И будет там валяться в колючках и скулить, как заблудившийся щенок.

Подхватив Тамару под руку, решив позабыть на время о неприязни и о том, что халат на толстушке весь пропитался потом и издает характерный запах, Юля потащила ее бегом к голубой бухте.

Глава 4

— Машка, ты чего такая хмурая?

Маша вздохнула.

Голос одноклассника и закадычного друга звучал в трубке не вполне уверенно. Либо уже был под пивными градусами, либо только что залпом выкурил две сигареты. Он как накурится своей вонючей дешевки, так сразу дурак дураком делается.

— А чему радоваться, Макс? — еще один тяжелый вздох, от которого как-то неприятно сделалось под левой лопаткой.

— Так днюха же у тебя сегодня, Машка! Это же классно!

— Чего классного, Макс? Чего тут классного?

— А тебе чего, не отмечают, что ли?! Че отчим зажал днюху?! Вот козел! — не успев выслушать ответ, тут же поспешил посочувствовать Максим.

— Да нет, не зажали. — Маша хмыкнула, тихо изругавшись. — Они такое устроили, придурки! Отстой, короче, полный! Чаек, пирог какой-то поганый с повидлом! Мать из своей столовки притащила, такое говно, Макс! Жрать не будешь!

— И че — все?! Чаек и пирог из столовки?!

— Ну!

— Ну, ваще… — Макс помолчал немного, потом снова пристал. — А подарили что?

— Про это вообще лучше не спрашивай! — зашипела Маша, прислушиваясь к звукам в коридоре.

Кто-то там точно крался мимо ее двери. Не иначе отчим решил подслушать, о чем она и с кем говорит. Он ведь скроил недовольную рожу, когда она из-за стола с фырканьем выскочила, теперь мог и подслушивать. Хотя и мамаша могла уши погреть под ее замочной скважиной. Той только дай повод погундеть лишний раз, заведется, не остановить.

— Так что подарили, Машка? Чего молчишь? Ты же мобилу просила, ее подарили?

Макс тоже клянчил у своих родителей мобильник. Так же, как и Маша клянчила. Разница заключалась в том, что у Макса уже два телефона перебывало — один потерял, второй пацаны пришлые на улице отобрали, — а у нее ни одного. И Максу родители обещали новый, а ей…

Ей обещал отец. А его сегодня даже на порог не пустили. И пообщаться даже не позволили, сволочи. И мать на нее наорала, когда она из-за стола в слезах выскочила. И велела ей из комнаты не выходить.

А ей, можно подумать, больно надо из комнаты выходить. Больно надо их рожи видеть. Отчима, его мамаши, его сестры. Уселись за столом — родня тоже нашлась, — сюсюкают, глупые подарки суют.

— Машенька, невеста совсем… — скалилась пластмассовыми зубищами мать отчима — тетя Сима. — Не успеешь, Надежда, оглянуться, уведут девоньку из твоего дома.

Это она специально так говорила, тут же поняла Маша. Специально намекала, что, мол, пускай скорее из дома вытуривается. Замуж, и вон отсюда. Квартира-то отчиму принадлежала.

— Да. Такая красавица в девках не засидится, — поддакивала ей ее дочка — сестра отчима Зоя. — Такую с руками оторвут.

Им не терпелось, конечно же, чтобы ее оторвали, увели отсюда на веки вечные. Это же в их интересах было — сбагрить с рук их сыночка и брата великовозрастную кобылу.

— А я, может, в институт пойду учиться, я замуж не тороплюсь, — подняла она тогда с вызовом нос. — Замуж всегда успею.

Над столом повисла тягучая пауза, в течение которой тетя Сима катала шарик из клейкого теста пирога, а тетя Зоя переводила недоуменный взгляд с сердито сопевшего отчима на покрасневшую до краев домашней косынки мать.

— Какой такой институт? — не выдержала она молчания, сочтя его заведомым согласием. — О каком институте речь, Мария? А содержать тебя кто станет? У матери зарплата грошовая, а Фенечке…

На самом деле ее брата — Машкиного отчима — звали Федором. Но сестра звала его Фенечкой. Так по-дурацки, считала Маша. Они так бисерные плетеные украшения с девчонками называли в далеком детстве — это года два-три назад. А тут мужика называли, как бисерный браслетик на ногу, умереть не встать!

— Что Фенечке? — обнаглела не в пример обычному Маша, взглянув на отчима с возросшим вызовом. — Фенечке это не нужно будет, это вы хотели сказать?

— Машка, замолчи! — прикрикнула мать, шлепнув ладонью по столу.

— А мне ваш Фенечка и без надобности, — ее понесло, не остановить. — У меня родной отец имеется! Олег Невзоров — майор милиции, между прочим. Он меня и выучит.

Тетя Сима, недобро косившаяся в ее сторону, вдруг раскрыла забитый пластиком рот и как взвизгнет:

— Майор милиции он у нее, скажите, пожалуйста! Да что с твоим майором делать-то?! Что на его зарплату сделать можно?! Пельмени магазинные упаковками жрать и только?! Выучит он ее! Ага, как же, выучил уже! В одном пальтеце четвертую зиму ходить станешь!