Любовь с чистого листа - Кейт Клейборн

Дрожь в голосе унималась спустя какое-то время после их ругани и хлопков дверью. Я успокаивала маму тем, что с нами будет много сопровождающих, а папу убеждала, что жду не дождусь поездки.

Спустя несколько месяцев, в один весенний день, взяв два полных бутылька средства от укачивания и не выпуская из рук скетчбук, я села в автобус. Я держала в уме папин совет «держаться» и мамин — хранить деньги в плоской поясной сумке под штанами, которую она мне купила.

А затем соседнее место заняла Сибил Мичелуччи.

Она была новенькой, только недавно переехала из Чикаго и, по сути, была раз в сто круче всех в нашем классе. И раз уж на то пошло — в миллион раз круче девочки с двумя бутыльками средства от укачивания в рюкзаке. Она уже побывала в Нью-Йорке «тыщу раз», потому что ее отец занимался архитектурой, к тому же величайшей мечтой ее жизни было попасть на Бродвей, и родители «так меня поддерживали», что водили дочь на спектакли не реже двух раз в год. В автобусе она завела песню, и все радостно подхватили (магия!), а затем победила всех в «правду или действие», где не было ни единого неловкого вопроса (колдовство!).

Конечно, у меня были друзья до Сибби — одноклассники, с которыми я проучилась несколько лет, для кого я была вежливой, жизнерадостной, всегда что-то рисовала или раскрашивала. Но как только я подросла и пристальнее присмотрелась к ним, то начала сторониться сплетен, соперничества и конфликтов, назревавших под маской дружбы. И отдалилась. Но в Сибби нечего было бояться, поэтому никто — даже я — ее не избегал. Она была приветливой, веселой и любопытной, в компании с ней было комфортно, я не чувствовала себя выставленной напоказ.

В поездке мы стали лучшими друзьями.

Но даже дружба с Сибби не заставила меня изменить мнение о Нью-Йорке. Я все еще боялась, везде таскала поясную сумочку, будто от нее зависела моя жизнь, и все еще пила по две столовые ложки средства от укачивания каждое утро перед выходом из отеля в битком набитый всякими экскурсиями день. Все еще думала, что стану жертвой ограбления, стоит мне оказаться на улице. Местами мне даже понравилось (оказалось, в парке все-таки было много красивой зелени).

И я подстраивалась.

Когда Сибби решила переехать сюда после выпуска, мы плакали, обнимались и обещали быть на связи, но о том, чтобы поехать с ней, даже и речи не было. Мне дали частичную стипендию в Колледж искусств и дизайна в Колумбусе, я собиралась терпеть, сидя дома с родителями, пока не накоплю на небольшую квартирку. Хотела закончить вуз и работать в графическом дизайне: сначала на папу, потом желательно и на других. В Нью-Йорк я ездила только к Сибби, но никогда не думала там жить.

А когда все разрушилось, Сибби была рядом, Сибби помогла начать заново. Моя ненависть к городу не имела значения. Она была не сильнее ненависти к случившемуся дома — тому разрыву, скандалу между мной и родителями. Единственному, где они наконец были заодно. Единственному, где я наконец заставила их рассказать все: об их отношениях, обо мне, обо всем, что они скрывали многие годы.

К слову, о лавине. Мне до сих пор иногда кажется, что я стряхиваю снег и камни.

Так что я — немая, грустная, напуганная — последовала за Сибби. Она выделила мне место на своем неудобном диванчике. И я заняла его. Сибби тогда работала в компании по кейтерингу, и им требовались работники. Я подала свою кандидатуру. Ей надо было ходить на прослушивания. Я ездила с ней на метро, помогая нести костюмы, ждала в фойе и холлах, пока она взволнованно репетировала диалоги. Она встречалась с друзьями, с которыми познакомилась уже здесь, и я ходила с ней.

Но когда я наконец смогла — я вышла из дома одна, — именно знаки с буквами помогли мне полюбить этот город.

Почувствовать себя в нем как дома.

Возможно, поэтому после неудобоваримого разговора с Сибби мне захотелось пройти до магазина самым длинным путем, таким длинным, что это и путем не назовешь. Это просто очень большой извилистый крюк, чтобы убить время до моей смены, которая начнется через целый час, и чтобы увидеть побольше того, что мне нужно, — наполненные смыслом буквы.

Сначала их немного, по крайней мере тех, что бросаются в глаза. Знаки на моей улице поясняют, как вести себя в окружающем пространстве, напоминают о правилах жизни в городе: НЕ ПАРКОВАТЬСЯ, ВНИМАНИЕ, СТРОЙКА, УСТУПАЙТЕ ПЕШЕХОДАМ. Все, как правило, заглавными буквами, в гротеске, размер зависит от масштаба беды, с которой столкнешься, если не последуешь им. Сворачиваю на запад, к Пятой авеню, прохожу мимо кофейни, где мы вчера сидели с Ридом. В ушах продолжают звенеть его слова.

«Я не встретил здесь знаков».

Иду по Юнион-сквер, где ничто не меняется: знаки здесь не об ориентации в пространстве, а о том, куда сходить, что купить и что поесть. Вот красная вывеска гласит, что в ресторане готовят только из местных продуктов. Милая надпись, словно от руки, неровная громоздкая точка над i, рядом — адрес веб-сайта строчными буквами, будто его решили вставить в последний момент как дань цифровой эпохе. Угол Юнион-сквер и Шестой авеню отлично подходит для знаков: ветеринарная клиника в тонком гротеске — аккуратно и вызывает доверие. Лавка — звезда лаймового цвета вместо «А» контрастирует на черном фоне. Выглядит круто, дорого, возможно, там продается еда, о которой я и не слышала, но, попробовав которую, тоже автоматически становишься крутым.

За продуктовым кооперативом начинается отличный для знаков и букв квартал. Кремовая надпись на кофейной вывеске итальянского ресторана. Через дорогу снова кремовый цвет, но это уже прачечная — простой жирный шрифт на темно-зеленом фоне с желтой обводкой, буквы сложены в вертикальной стопке, эргономично, так и должно быть сложено чистое белье. И мое любимое — какофония знаков старого местного магазина велосипедов — готический шрифт на адресной табличке, засечки в надписи на ярко-красной растяжке над дорогой. Кажется, она сделана от руки, как и надпись на стекле входной двери — белая с синей обводкой. «Мы здесь уже достаточно давно, — говорят знаки, — какая