Поэзия кошмаров и ужаса - Владимир Максимович Фриче

и запечатлевает на ее устах роковой поцелуй (Ганс Бальдунг Грин). Она всюду и везде, ибо то, что люди называют жизнью, есть на самом деле – пляска торжествующей смерти (Г. Гольбейн «Пляска смерти»).

Черт и смерть – эти два владыки мира – стоят рядом на известной картине Дюрера.

Вдали, на вершине горы, виднеется замок. Там все светло. Внизу мрачное ущелье. На боевом коне въезжает рыцарь с строгим и важным лицом. Он знает, что жизнь не светлый праздник смеха и наслаждений. Жизнь полна ужасов и страхов. Сзади на него нападает черт в образе отвратительного чудовища с головою кабана, а сбоку к нему подъезжает на тощей кляче скелет Смерти с часами в руках.

И ни один луч света и надежды не озаряет это мрачное ущелье, что зовется жизнью, где человека окружают со всех сторон дьявольские рожи и кошмарные образы.

По мере того как под влиянием надвигавшегося всеобщего банкротства жизнь становилась все более мрачной и для господствующих классов, литература также окрашивалась в все более черный цвет и в ней также отводится все больше места дьяволу, ведьмам, пыткам и ужасам.

В итальянских поэмах раннего Ренессанса фигура черта была, правда, не редкостью. Но он появляется то в виде веселого бражника, как, например, дьявол Скарпино в поэме Бояр до[59] «Влюбленный Роланд», этот завсегдатай таверн, где можно поиграть в карты и бывают девицы легкого поведения, где сверкает хорошее вино и вкусно пахнет яствами (dove ё miglior vino – о del giuco е bagascie la dovizia – nel fumo dell’arrosto fa dimora), или же он выступает как черт-джентльмен, услужливый и преданный людям, в роде Астаротте в поэме Пульчи «Великан Моргайте», который приводит Ринальдо в такой восторг, что тот не может нахвалиться царящими в аду благородством, куртуазностью и чувством товарищества – gentilezza, amici-zia е cortesia.

В величайшей итальянской поэме исходящего Ренессанса, в «Освобожденном Иерусалиме» Тассо снова воцаряется напротив тот страшный образ Дите, при виде которого кровь заледенела в жилах Данте. Дьявол так колоссален, что перед ним альпийская гора кажется маленьким холмом. Лик его исполнен страшного величия, сверкают глаза, вдоль лохматой груди спускается колючая борода, и когда он раскрывает рот, испачканный запекшейся кровью, он зияет, как зловещая пропасть. А вокруг владыки «вечного мрака» копошится темная рать адских чудовищ: гарпии и кентавры, сфинксы и горгоны, лают скиллы, шипят гидры, ползают гады (IV п.).

В немецкой народной книге о чернокнижнике докторе Фаусте последний отправляется в лесную чащу, полную таинственной жути, чертит магический круг и принимается заклинать черта.

Сначала появляется огромный огненный шар, который с треском разрывается у магической черты, потом запряженная дикими конями колесница, поднимающая целый ураган пыли. Фауст падает в обморок от ужаса, и когда приходит в себя, уже думает отказаться от дальнейших заклинаний. После третьего призыва подходит, однако, «только» привидение, и успокоившийся маг открывает ему свое желание вступить в договор с дьяволом. Призрак обещается прийти завтра. На следующий день Фауст сидит в своей комнате и ждет. В полдень из-за печки показывается тень, потом выглядывает человеческая голова с безобразно оскаленным лицом.

Фауст требует, чтобы дух появился перед ним в настоящем виде.

Вдруг вся комната наполняется серными парами и ужасающим зловонием: черт выходит из-за печки с лицом человека на теле медведя и с страшными когтями на пальцах.

Дьявол вторгается, как главное действующее лицо, и на сцену.

В пьесе Кальдерона[60] «Чудодейственный маг» он сначала вступает с ученым Киприаном в богословский поединок – хотя и неудачно, – потом – и гораздо успешнее – соблазняет его к мирским утехам при помощи фантома прекрасной женщины Хустины. В (недошедшей до нас) пьесе Гаутона и Дея «Брат Реш и спесивая антверпенская дама» героиня, помешанная на моде, раздосадованная горничной, не угодившей ей плохо накрахмаленным воротником, в ярости призывает черта, и он появляется в виде ловкого молодого человека, который приносит ей идеально накрахмаленный воротник, надевает его ей на плечи и при этом сворачивает ей шею[61].

Наряду с дьяволом действуют в литературе, особенно в английской драме конца XVI и начала XVII в. – колдуньи.

Ведьма выступает, как эпизодическое лицо в пьесе Смита «Три брата». Она является главной героиней в драме Мидлтона «The Whitch». Пляской колдуний открывается одна из «масок» Бена Джонсона («Masque of Queens»). Иногда английские драматурги этой эпохи выясняют, как женщина становится ведьмой. В драме Деккера и Форда «Ведьма из Эдмонтона»[62] перед нами бедная, горбатая старушка, над которой все издеваются. Однажды она заходит за хворостом в лес помещика, который ее прогоняет, обозвав старой ведьмой. В душе старушки накипает ненависть к своим обидчикам. Чтобы им отомстить, она с охотой сделалась бы ведьмой. В ту самую минуту, когда она произносит это желание, перед ней стоит дьявол и она совершает с ним роковой договор.

При этом английские драматурги искренно верят в существование ведьм и стараются убедить в их существовании и публику.

В пьесе Гейвуда[63] «Последние ланкаширские ведьмы» герой, помещик, смеется над теми, кто верит в существование женщин, одержимых дьяволом, и за этот свой скептицизм он наказан по воле автора. Однажды утром, просыпаясь, он видит рядом с собой спящую жену с отрубленной одной рукой. Потом оказывается, что ведьмы всей округи собирались в мельнице и там устраивали свои адские оргии в виде кошек. Выведенный из терпения ночным шумом, мельник отрубил одной лапу – то была как раз жена не верившего в ведьм помещика.

Важно подчеркнуть, что если в средневековых легендах о союзе человека с дьяволом грешник обыкновенно спасается, то в аналогичных произведениях XVI и XVII в. он погибает жертвой ада – зло стало сильнее неба, святые побеждены демонами.

С особенной охотой изображали писатели – как и художники – исходящего Ренессанса всевозможные пытки и казни, превращая мир в застенок инквизиции.

В «Видении св. Патрика» Кальдерона[64] король-язычник готов принять проповедуемое великим ирландским святым христианство в том случае, если кто-либо из его приближенных воочию увидит ад и чистилище. Один из его придворных, Людовико Энио, проникает в таинственную пещеру и, возвращаясь назад, сообщает о виденных и испытанных им ужасах. Когда Энио пришел в себя, он увидел, что вся пещера:

Заполнилась видениями ада

И духами – такими ужасными

На вид, что их ни с чем

Сравнить нельзя.

Черти схватили Энио, связали по рукам и ногам:

И стали жечь