Сначала жизнь. История некроманта (СИ) - Кондаурова Елена

Вышедшая компания, увидев сидящую на погребальных досках покойницу, резко остановилась и замерла. Старухи начали осенять себя семишными знамениями и перешептываться. Дядька Сегорий сделал шаг вперед и неуверенно позвал:

— Лиса? Это ты?

Она повернулась к нему.

— Да, Сегор, это я, — и улыбнулась так, что мороз по коже.

У Тося в сарае по спине толпой промаршировали мурашки. Это она сама сделала. У него бы и не получилось сказать такое и улыбнуться так.

— А… ты как? Худо тебе?

— Нет, Сегор, мне хорошо. Мне очень хорошо!

Она снова улыбнулась, встала и сделала шаг к мужу. Дядька Сегорий попятился, его брат тоже, жрец спрятался за их спинами. Бабка Сава резво, раньше всех остальных метнулась в дверь. Через секунду выскочила обратно, что-то зашептала на ухо сыну, косясь на невестку и суя ему в руку топор. Тот машинально схватился за него, еще не поверив окончательно в то, что она говорит. Жрец тут же забубнил ему что-то в другое ухо. Дядька Сегорий стиснул топор в руках и, Тось ясно увидел при свете луны, как у него дернулся кадык. Он сделал шаг вперед навстречу тетке Фелисии. Тось изо всех сил начал дергать за связь с Мириной матерью, пытаясь «отпустить» ее, заставить снова умереть, чтобы все было так, как раньше, чтобы никто ничего не заметил. Он был еще совсем ребенком и не понимал, что так, как раньше быть уже не может. Наверное, он что-то делал не так, потому что тетка Фелисия его не слушалась и упрямо двигалась навстречу мужу и своей второй смерти. Белый платок сполз с ее головы, и каштановые волосы блестели в лунном свете. Она медленно протянула руки к дядьке Сегорию. Тот шагнул назад и поднял топор.

Тось зажмурился.

Вдруг из-за сарая раздался крик, заставивший его подпрыгнуть и открыть глаза.

— Не трогай ее, сука, ублюдок, пришибу!!!

Тось с ужасом понял, что кричал его отец. Он открыл глаза и увидел, как отец перескочил через забор и встал перед теткой Фелисией, загораживая ее своим телом. Дядька Сегор замешкался и отступил на пару шагов назад.

— Уйди, Тось, по-хорошему прошу! — стараясь выглядеть спокойным, заговорил он. — Ты что, не видишь, она ж того…. Дохлая она! Ее поднял кто-то, Тось! Неживая она, ясно?

— Сам ты дохлый!!! — взвился отец, наступая на него. — Ты ее всегда ненавидел! Один раз уморить не получилось, второй хочешь? Убери топор, всеми семерыми прошу, иначе!…

— Не проси, Тось! — дядька Сегорий остановился, и красноречивым движением поднял топор. — И не грози мне! Видят боги, не морил я ее, сама упокоилась. Но будь я проклят, если позволю упырихе по деревне шататься! Уйди с дороги, Тось, Ани-милосердной прошу, уйди!

Отец совсем взбесился, Тось никогда не видел его таким.

— Об Ани-милосердной вспомнил, ублюдок! — со злобой выплюнул он. — Тебя кто просил на ней жениться, а? Сказал бы отцу, что не хочешь, ничего бы он тебе не сделал! А теперь тебе впору Хельфу-пакостнику поклоны бить, а не про Ани вспоминать!

Сказать такое было страшным оскорблением, и дядька Сегор задохнулся от возмущения.

— А ты, сволочь!…. Хельфу-пакостнику, да?! Ты-то сам!!! Тебя-то кто неволил?! Уйди, сука, а то порешу вместе с ней!!! — он вскинул топор и бросился на Тосева отца.

Тот попятился, закрывая собой тетку Фелисию. Дядька Сегорий, несмотря на угрозы, похоже все-таки не имел серьезного намерения прикончить соседа и потому начал кружить вокруг них, делая обманные выпады. Он явно хотел отвлечь Тосева отца, заставить отойти от покойницы. Тот, как назло, лез прямо под топор, растопырив руки и не давая ударить тетку Фелисию. Сама тетка Фелисия, хоть и выглядела спокойной, все время поворачивалась к дядьке Сегорию лицом и стояла, чуть пригнувшись, так, что сразу было видно, что готова в любой момент сорваться и броситься на него. Позади Сегория размахивая руками и что-то гнусавя, бегал жрец. Тось не понял, что именно, наверное, читал молитвы. Вдруг брат дядьки Сегория, дядька Тапий, здоровый мужик с брюхом, похожим на пивной бочонок, наклонился, поднял с земли камень и швырнул в Тосева отца. Тот как раз отклонился в сторону, уходя от богатырского замаха дядьки Сегория, и камень попал в тетку Фелисию. Она взвизгнула, как никогда не визжала при жизни, и очень быстро, настолько быстро, что Тосю ее саван показался белой молнией, метнулась к дядьке Тапию. Две бледные руки вцепились ему в лицо, раздирая плоть и пытаясь добраться до глаз. Тот заорал, как ненормальный, замахал руками, удары посыпались на тетку Фелисию, как горох из мешка, но она как будто ничего не чувствовала. Стояла насмерть, только все глубже вдавливала пальцы в жирную мякоть щек. Всего один раз отняла руку от толстой физиономии противника, с видимым удовольствием облизала окровавленные пальцы, и с новой силой вцепилась в него. Отец Тося и дядька Сегорий, прекратив гоняться друг за другом, с воплями бросились к ним. Дальше все произошло одновременно: Тосев отец подбежал к тетке Фелисии со спины и схватил ее за руки, а дядька Сегорий с криком:

— Уйди, Тось!!! — взмахнул топором и….

На землю упали сразу три руки. Две тетки Фелисии, и одна Тосева отца.

Дядька Тапий с воем отбежал в сторону, держась за лицо, отец Тося осел на землю, тетка Фелисия с недоумением уставилась на свои обрубки. Снова взмах топора, и недоумение так и замерло на лице тетки Фелисии. Она недоумевала, даже когда ее голова катилась по двору, отрубленная лихим ударом дядьки Сегория. Тось, в трех шагах от которого голова остановилась, ясно видел, что поднятая им покойница еще пытается что-то соображать. Правда, долго заниматься этим ей не дали. Подошел дядька Сегорий, взял голову за волосы и понес к стоящему неподвижно телу. Бросил ему (ей?) под ноги, опять замахнулся, но вдруг ночная тишина разорвалась криком, от которого у Тося зашлось сердце.

Мира!

Мира стояла на крыльце среди бабок и истошно кричала, прижимая руки к лицу.

Святая семерка, неужели она все это видела?!!

Дядька Сегорий опустил топор, первым его движением, как и движением Тося, было броситься к стоявшей на крыльце девочке, но ту уже подхватила бабка Сава и с помощью других бабок утащила в дом. Дядька Сегорий проводил дочь взглядом, но тут же топор снова взлетел вверх и с натужным хеканьем опустился на безголовое тело жены. То, что осталось от тетки Фелисии, развалилось надвое.

Тут не выдержал Тосев отец, который до этого сидел, зажимая рукой культю. Он взвыл, как дикий зверь, и начал кататься по земле, крича:

— Будьте вы все прокляты! Убей меня тоже! Не хочу жить! Не хочу, не хочу!… Будьте вы все!….

Дядька Сегорий бросил топор и навалился всем своим весом на спятившего соседа. Тосев отец обмяк, наверное, потерял сознание от боли, а дядька Сегорий споро связал его подвернувшейся под руку веревкой и перетянул культю вытащенным из собственных штанов ремнем.

Дальше Тось не стал смотреть, потому что у него неожиданно закончились силы, и он повалился на попону, обхватив голову руками. Это он во всем виноват, только он один, больше никто. Тосю впервые в жизни захотелось умереть. Раствориться, не быть, и чтобы ничего этого не было тоже. Святая семерка, такого он не мог себе представить даже в самом страшном кошмаре. И все это сделал он, своими собственными руками.

Он зажал уши, чтобы не слышать звуков, доносящихся снаружи. Там кошмар еще продолжался. Кричал отец, которого силой уводили домой. Глухо стучали поленья, из которых срочно собирали погребальный костер для тетки Фелисии. Гулко рокотал голос старосты, которому объясняли, что произошло, и почему завтра не будет похорон. Нервно ржала разбуженная лошадь, которую запрягали, чтобы срочно ехать за знахаркой.

Потом через щели долго плясали отблески огня. Тось закрывал глаза, чтобы их не видеть, но это было бесполезно. Вслед за огненными сполохами измученную совесть приполз казнить дымок. Едкий, противный дымок с запахом жареного свиного мяса, от которого Тось задыхался. К горлу подкатывала тошнота. В конце концов, его вырвало с мучительным спазмом, и Тось, слегка придя в себя от физической боли, наконец, расплакался.