Лягушки королевы. Что делала МИ-6 у крейсера «Орджоникидзе» - Геннадий Евгеньевич Соколов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Многие люди уж так устроены, что неизменно торопят события, как бы быстро они ни происходили…» — подумал сэр Вильям, мысленно вспоминая недавнее прошлое.
Так или иначе, ровно год назад, 6 апреля, королева «послала за Иденом» и поручила ему сформировать правительство. Свершилась сокровенная мечта сэра Энтони: он получил высшую власть в стране. А сэр Вильям — миссию посла Ее Величества в Москве.
Чуть не доезжая высотки МИДа, черный лимузин взял вправо и, подрулив к главному подъезду министерства, замер у входа.
На девять утра послу Великобритании в Москве сэру Вильяму Хейтеру была назначена встреча с министром иностранных дел СССР Вячеславом Михайловичем Молотовым.
Немалым усилием сдвинув с места массивную дверь главного входа, посол вошел в просторный вестибюль министерства. У милицейского поста его встретил молодой и услужливый клерк в плохо пошитом темно-синем костюме. Вместе они поднялись на седьмой этаж здания к приемной министра.
Однако английского гостя принял не Молотов, а его первый зам — Андрей Андреевич Громыко, сменивший три года назад место посла в родной для сэра Вильяма Великобритании на кресло одного из руководителей советской внешней политики. Громыко вплотную занимался подготовкой визита советского руководства в Англию, поэтому факт встречи именно с ним ничуть не удивил господина Хейтера. Кроме того, посол знал, что Андрей Андреевич включен в состав советской делегации и будет принимать участие в переговорах в Лондоне.
Андрей Андреевич Громыко
Беседа в МИДе оказалась короткой и деловой. Громыко, судя по всему, был не готов к детальному разговору о не слишком удачно складывавшихся в последнее время советско-английских отношениях. Для решения этой проблемы, собственно, и планировался официальный визит в Лондон кремлевских руководителей. В задачу дипломатов входила лишь подготовка его программы, согласование повестки дня переговоров и прочие технические вопросы.
В скупых неброских манерах Громыко, привыкшего постоянно сдерживать свои эмоции, почти невозможно было угадать ни его мысли, ни, тем более, какие-либо чувства. Он был настроен ограничиться лишь протокольным общением.
— Позвольте уведомить вас, господин посол, — лениво и негромко заявил он, — о решении моего правительства дать согласие на пребывание вашего официального представителя на советском крейсере «Орджоникидзе» во время его похода в Портсмут с высокопоставленной советской делегацией, приглашенной в Великобританию с визитом доброй воли.
Произнеся эту длинную тираду, Громыко на некоторое время замолчал, разглядывая сквозь очки учтиво добродушное, но не выражавшее особого восторга или удивления от только что услышанного лицо сэра Вильяма.
— Мое правительство надеется, — многозначительно продолжал он, — что его решение будет воспринято британской стороной как жест доброй воли и еще одно подтверждение стремления советского руководства развивать отношения с Великобританией на основе принципов мирного сосуществования государств с различным социальным строем, в духе взаимного уважения и сотрудничества.
Сэр Вильям выразил благодарность советской стороне за то, что она не возражает против присутствия английского представителя на борту крейсера «Орджоникидзе».
— Готовы ли вы, господин посол, — спросил затем Громыко, — назвать имя своего представителя?
— Конечно, — без промедления ответил сэр Вильям. — Этим человеком мы хотели бы видеть капитана Эдриана Норти, военно-морского атташе Великобритании в Москве.
— Что ж, прекрасно, — заметил в заключение беседы Андрей Андреевич. — Позвольте через вас пожелать капитану Норти счастливого плавания на советском крейсере.
— А нам всем, — добавил сэр Вильям, — успешных переговоров руководителей наших двух стран в Лондоне.
Участники беседы пожали на прощание друг другу руки и откланялись.
Сидя в машине на обратном пути в посольство, сэр Вильям размышлял об итогах только что состоявшейся в МИДе встречи.
«Русские согласились с присутствием британского офицера на крейсере „Орджоникидзе“ — это пусть неожиданный, но весьма благоприятный знак, — полагал сэр Вильям. — Знак доброй воли. Значит, не все еще потеряно в связях с Россией».
Всего неделю назад посол не верил в положительный ответ МИДа на его предложение. Сэр Вильям полагал, что русские не пойдут на присутствие английского офицера на советском военном корабле.
— Ставлю десять против одного, что их МИД нам откажет, — утверждал он в своем недавнем споре с военно-морским атташе посольства Эдрианом Норти. — Русские сошлются, скорее всего, на то, что крейсер — это не пассажирский лайнер, что гостевых кают на нем не предусмотрено, и с искренним сожалением откажут. Вот увидите.
Сэр Вильям не угадал. Но проигранное пари его не огорчало. Беспокоило другое — ухудшавшиеся отношения Великобритании с Россией. Здесь оснований для пессимизма у посла Ее Величества было предостаточно.
Год назад, весной 1955 года Кремль аннулировал советско-английский договор о сотрудничестве, подписанный Сталиным и Иденом в грозном сорок втором году и заключенный сроком на двадцать лет. Этим демаршем советского руководства отношения между Лондоном и Москвой были поставлены на грань срыва. Хрущев заявил тогда, что включение Западной Германии в НАТО с благословения британского руководства перечеркивает все положения прежнего договора.
Вслед за подписанием западными странами Парижского соглашения последовало заключение Варшавского договора социалистическими государствами. Европа оказалась расколотой на два враждебных лагеря.
Бурный рост ядерных арсеналов и стремительное развитие ракетной техники, как средства доставки этого смертоносного оружия, также не сулили спокойной жизни ни военным, ни дипломатам, ни на Востоке, ни на Западе.
В декабре 1955 года вслед за первым испытанием ядерного оружия, проведенным Великобританией, свою новую водородную бомбу взорвали и русские. По данным, которые удалось получить сотрудникам британского посольства в Москве, мощность этого взрыва была настолько велика, что повергла в ужас военных специалистов. Русские однозначно вышли вперед в разработке и совершенствовании ядерного оружия. Не зря Хрущев включил в состав своей делегации для поездки в Лондон академика Курчатова, отца советской атомной бомбы. Кремлевский лидер, видимо, не без оснований полагал, что ему есть чем гордиться в этой области, и, судя по всему, не намерен был далее скрывать это.
Со времени первого советского атомного взрыва в 1949 году русские смогли в кратчайший срок перейти от копирования американской ядерной технологии к разработке собственных водородных бомб огромной разрушительной мощи. Им более не нужны были краденые секреты Манхэттенского проекта, полученные шефом тайной полиции
