Бригантины поднимают паруса - Юрий Никитин

– Что изволит дорогой гость? – спросил он на ломаном английском.

– Перекусить с дороги, – ответил я на чистейшем арабском, – и две большие чашки крепкого кофе.

Он с достоинством поклонился.

– Желание гостя закон.

Эсфирь выждала, когда я сяду, покорно опустилась на сиденье стула рядом.

Кофейня чистая, из мебели ничего сверх, здесь умеют устраиваться скромно и с достоинством, не стараясь пустить пыль в глаза, как это свойственно европейцам или американцам, что тоже европейцы.

Хотя, если честно, желание пустить пыль в глаза и как-то выпендриться – инстинктивное желание молодых растущих организмов. Пусть выглядит и смешно, однако это один из залогов бурного роста, как своего личного, так и всего общества, в отличие от застывшего в безмятежном спокойствии буддизма.

Эсфирь сидела смирно, а когда хозяин принес и поставил перед нами фирменные блюда, дождалась, когда я начал есть, а затем по моему жесту взяла нож и вилку.

– Вкусно, – похвалил я.

Она буркнула тихонько:

– Ах-ах, у тебя манеры как у француза!

– У тебя тоже, – ответил я. – Вообще ты меня удивила. Если в конторе узнали, что Хиггинс получил нужное, почему везде не гремят выстрелы?.. Я думал, Моссад сразу начинает стрелять!

– Ты не спутал иудеев с ирландцами? – спросила она. – Нужное им поступило по частям. Кто-то располагает только инструкциями, как собрать эту штуку, у кого-то необходимая документация, кто-то по частям переправляет эти штуки. Если убьем одного, этот кто-то другой может скрыться. А техдокументацию можно снова как-то да получить.

– А-а, – протянул я, – вот почему по всему Дубаю еще не гремят выстрелы…

– Глупости, – буркнула она. – Мы все стараемся делать предельно тихо. И вообще бесшумно.

– Все? – переспросил я. – И ты?

Она бросила на меня злой взгляд.

– Ты сам так сладострастно сопел и хрюкал, что заглушил бы все что угодно.

– Я демократ, – ответил я с достоинством, – потому не сдерживаю свои порочные наклонности. У нас свобода выражения чувств, собраний и митингов протеста? Ну вот!

– Так это был протест?

– Демократическое изъявление чувств, – отрезал я. – Все равно в мире будущего ничто не будет скрыто, потому должны тренироваться в предельной искренности уже сейчас.

Она покровительственно улыбнулась.

– В какую же замысловатую форму ты облекаешь свои комплименты… даже не поймешь сразу, похвалил или обидел. В общем, сейчас все силы брошены на то, чтобы отыскать и обезвредить. Ты это знаешь. И знаешь, что пока дела идут не очень.

– А многих в процессе дознания убила? – поинтересовался я деловито. – А зарезала?.. Путь научного поиска тернист. Все знания человечества добыты потом и кровью, почему этот случай должен быть исключением?

Она сказала кисло:

– Да, конечно. Мы за всеми следим, но пока что в сети попадается всякая мелочь.

– Мелочь тоже может перевозить крупное, – предположил я. – Тем более части современных ядерных бомб можно уместить в одном чемоданчике.

Она кивнула.

– Да, «чемоданные» бомбы, как говорят в России, или «ранцевые», как принято в Штатах. Но эти все три более мощные и потому чуть крупнее. Хотя да, в разобранном виде их можно перевезти и в чемоданах.

– Или с чем угодно, – сказал я.

– Верно. Через границу нередко гонят скот, и пограничники, даже когда видят, не препятствуют. Что с кочевников взять, а угрозы для страны не представляют. Вообще не понимают, зачем существуют границы, и готовы применять оружие для защиты. Потому их обычно не трогают.

– Прогрессивно мыслят, – согласился я. – Примитивно прогрессивно, ага. Хотя, конечно, дикари…

Она умело орудовала ножом и вилкой, на мою реплику только поморщилась.

– Дикари? Потому что по старинке атомной бомбой, а не вирусами?

– Точно.

Она двинула плечиками.

– Знаю, вирусы модифицировать легче и дешевле, а еще они опаснее ядерной бомбы. Но ядерными бомбами террористы занимались десятки лет, не бросать же добро на полдороге?.. Тем более когда почти все готово?..

– Насколько готово? – спросил я. – Именно у террористов? Свое, не краденое?

Ее лицо омрачилось, даже руки с ножом и вилкой чуть замедлили движение.

– Боюсь, почти готово, – ответила она. – Не говоря о том, что ядерное оружие уже в ста двадцати странах, но есть еще несколько, которые практически готовы создать их, но им не дали…

Я кивнул.

– Да-да, в Ираке ядерный реактор разбомбили, в Ливии, Ливане, йеменских ядерщиков Израиль отстреливал настолько успешно, что там все затормозилось… Или вовсе заглохло…

– Но их наработки попали в более опасные руки, – сказала она. – Атомную бомбу сделали… или вот-вот были готовы сделать еще в ЮАР, но когда там отменили апартеид, вся местная наука разбежалась. Но все части к атомной бомбе изготовить успели. Где они теперь?

Я кивнул.

– Да, там к власти пришли негры, и сразу цивилизация в ЮАР вернулась на сорок веков взад, что так хорошо и приятно Штатам, Израилю и всему остальному злорадствующему миру демократии и политкорректности, о чем говорить не принято, но так и есть.

Она пожала плечиками.

– Сам говорил, сейчас как раз самое время двойных стандартов.

– Точно, – подтвердил я. – Переходим от одних стандартов, которые все еще разделяют повстанцы, к имперским стандартам. Потому и конфликт сознаний…

– Большинство населения, – спросила она, – не понимает, что мир превращается в империю?

– Да, – подтвердил я. – Только это всеземная империя, что вроде бы уже не империя, хотя империя. На планете вообще не останется независимых государств.

– Совсем?

Я посмотрел на нее с сочувствием.

– Сразу о своем Израиле?..

– А ты как думал?

– Увы, – сказал я с сочувствием, – хотя независимость Израиля продержится дольше всех и падет последней…

– Что-что?

– …но участь твоей страны менетекелфарестнута, – договорил я.

– Не матерись, – сказала она сердито. – Хотя бы за кофе.

– А Библию не читала, – уличил я.

– Библию читала, – возразила она. – Только Новый Завет не Библия.

– Это в Старом, – сказал я. – Ну да ладно, у тебя хорошая женская память. Пойми, империя не может позволить существовать на планете хотя бы клочку земли, где могут делать в подвале опасный вирус. Тем более не может позволить независимость государству, у которого ядерные бомбы.

– Официально их нет.

Я отмахнулся.

– Девяносто пять процентов всей политики делается неофициально. И не только в Израиле. То, чем мы здесь занимаемся, тоже политика, но кто в мире о ней знает?.. Ты ешь, ешь. У тебя есть места, где можно поправиться без вреда для фигуры.

Она покачала головой: