Деликатесы Декстера - Джеффри Линдсей

— Ты уверена, что все в порядке? — спросил я Риту.

Она открыла глаза и улыбнулась древней улыбкой, которую так хорошо умел передавать Леонардо, — улыбкой матери с чудо-ребенком.

— Со мной это уже бывало раньше, Декстер, — сказала она. — С нами все будет в порядке.

— Если ты уверена… — начал я в приступе недавно обретенной чуткости.

— Я уверена, — подтвердила она, и с большой неохотой я оставил их.

Вернувшись в «Рэнсом Эверглейдс», я отдал ключи от машины Деб и обнаружил, что ей предоставили комнату с видом на залив в старинном деревянном здании в качестве временного помещения для допросов. «Пагода» — так называлось здание — стояла на утесе над спортивной площадкой. Это шаткое деревянное строение, по внешнему виду которого нельзя было сказать, будто оно способно пережить хоть один летний шторм, простояло достаточно долго, чтобы стать исторической достопримечательностью.

Когда я вошел, Дебора беседовала с не в меру ухоженным молодым человеком и только кивнула мне, не перебивая его. Я устроился на стуле рядом с ней.

Остаток дня в ветхое старое здание по одному приходили ученики и преподаватели, чтобы рассказать нам о Саманте Альдовар и Тайлер Спанос. Все ученики, которых мы видели, оказались способными, привлекательными и воспитанными, а учителя — умными и преданными своей работе. Мне начала нравиться идея частных школ. Если бы только у меня была возможность в свое время учиться в месте вроде этого, кто знает, что бы из меня получилось. Возможно, вместо простого эксперта по брызгам крови, который выскальзывает по ночам из дому, чтобы убивать без угрызений совести, я стал бы врачом, физиком или даже сенатором, выскальзывающим по ночам из дома, чтобы убивать без угрызений совести. Очень грустно думать о несбывшихся возможностях.

Но частные школы дороги, много дороже того, что мог себе позволить Гарри. И даже если бы у него были такие деньги, еще вопрос, воспользовался бы он этой возможностью. Он всегда с подозрением относился к элитарности и верил в американские общественные институты. И даже в средние школы. Особенно в средние школы, поскольку там можно приобрести навыки выживания, которые, и он знал это, были мне необходимы.

Определенно этот набор навыков не помешал бы и двум пропавшим девушкам. К пяти, когда мы с Деб окончили опрос свидетелей, нам удалось выяснить кое-какие интересные вещи о них обеих, но ничего, что говорило бы об их способности выжить в дебрях Майами без кредитной карты и айфона.

Саманта Альдовар оставалась загадкой даже для тех, кто думал, будто хорошо ее знает. Все ученики были уверены: она получала стипендию, — но никого это особо не беспокоило. Все говорили, что она казалась тихой, милой, хорошо разбиралась в математике, и у нее не было парня. Никто и никогда не видел ее ни с кем подозрительным. Кроме Тайлер Спанос.

Тайлер же определенно считалась нелегким ребенком. И, учитывая все, что мы узнали, дружба между двумя девушками представлялась маловероятной. Если Саманту в школу и из школы подвозила мать на «хёндае» четырехлетней давности, то Тайлер ездила на своей машине — «порше». Если Саманту считали скромной и застенчивой, Тайлер слыла передвижной вечеринкой. У нее не было парня только потому, что она не могла ограничить себя кем-то одним.

Тем не менее за последний год между девушками возникла крепкая дружба, и их почти постоянно видели вдвоем: за ленчем, после школы и в выходные. Это представлялось не только непонятным, это тревожило Дебору больше, чем все остальные факты. Она спокойно слушала и задавала вопросы, сообщила всем постам номер и приметы машины Тайлер, и (с содроганием) отправила своего напарника Дика поговорить с семьей Спанос. И ни один из фактов не был причиной чего-то более серьезного, чем рябь на зеркальной глади Моря Деборы. Кроме странной дружбы между двумя девушками, почему-то производившей на нее такой же эффект, как бифштекс на спаниеля.

— В этом нет ни хрена смысла, — сказала она.

— Они подростки, — напомнил я ей, — они в принципе не делают ничего осмысленного.

— Нет, — запротестовала Дебора, — некоторые вещи всегда имеют смысл, особенно если мы говорим о подростках. Ботаники дружат с ботаниками, спортсмены и болельщики со спортсменами и болельщиками. Это никогда не меняется.

— Возможно, у них какой-то общий секрет? — предположил я, ненавязчиво поглядывая на часы, говорившие мне, что уже почти пора идти домой.

— Готова поклясться, это так, — сказала Деб. — И готова поклясться, когда мы выясним это, то поймем, где они.

— По-моему, никто здесь не догадывается ни о чем, — произнес я, пытаясь в это время придумать изящный способ отхода.

— Какого черта с тобой происходит? — резко спросила Дебора.

— То есть?

— Ты вертишься так, будто тебе надо в сортир.

— О… эмм… Честно говоря, — начал я, — мне пора идти, я должен забрать Коди и Эстор до шести.

Моя сестра уставилась на меня и долго не отрывала взгляда.

— В жизни бы не поверила, — выдала она наконец.

— Во что?

— Что у тебя будут жена, дети, ты станешь семейным человеком, с этим твоим…

Под «этим моим» она подразумевала мою темную сторону, мое прошлое как Декстера-Мстителя, одинокого воина в лунном свете. Ей пришлось столкнуться с моим альтер эго, и постепенно она смирилась с его существованием. Как раз в тот момент, когда я решил покончить с ним.

— Ну… Не думаю, что я бы сам в это поверил, но… — Я пожал плечами. — Так вышло: у меня есть семья.

— Ага, — сказала она и отвернулась, — и притом раньше, чем у меня.

Я наблюдал, как она возвращает своему лицу привычное сердитое выражение. Это заняло некоторое время, в течение которого она выглядела чудовищно беззащитной.

— Ты любишь ее? — неожиданно спросила она, резко поворачиваясь ко мне. Я моргнул от неожиданности. Дебора никогда раньше не задавала таких прямых и личных вопросов — в том числе поэтому мы так хорошо ладили. — Ты любишь Риту? — повторила она, не оставляя мне пространства для маневра.

— Я… Я не знаю, — осторожно ответил я, — я… эмм… привык к ней.

Дебора пристально посмотрела на меня и покачала головой.

— Привык к ней… Как будто она удобное кресло или что-то в этом роде.

— Не такое уж удобное, — заметил я, пытаясь внести немного юмора в разговор, принявший очень неприятное направление.

— Ты вообще чувствуешь любовь? — требовательно спросила Дебора. — Я имею в виду, ты способен на это?

Я подумал о Лили-Энн.

— Да, — ответил я, — думаю, что да.

Дебора несколько секунд, показавшихся мне невероятно долгими, изучала мое лицо. Но смотреть там было особо не на что, и она повернулась к окну в старой деревянной раме и уставилась на залив.

— Вот черт, — выругалась она, — езжай домой. Забирай детей и отправляйся к своей женушке-креслу.

Я не чувствовал себя человеком достаточно долго, но даже мне стало ясно, что не все в порядке в Королевстве Деборы, и я не мог расстаться с ней на этой ноте.

— Деб, что случилось? — спросил я.

Мышцы на ее шее напряглись, но она продолжала смотреть на воду вдалеке.

— Вся эта семейная хрень, — ответила она, — эти две девицы со своими чертовыми семьями. И твоя семья с чертовым тобой. Это всегда оказывается не так, как должно быть, это всегда неправильно, но у всех это есть. Кроме меня. — Она вздохнула и покачала головой. — А я действительно этого хочу — Она резко повернулась ко мне со злым выражением лица. — И никаких идиотских шуточек по поводу моих биологических часов. Ясно?

Вообще-то я умею, когда надо, быть действительно честным, к тому же поведение Деборы слишком поразило меня, чтобы я оказался способен шутить, не важно — по поводу биологических часов или чего-то другого. Тем не менее надо было что-то сказать. Я попытался подобрать подходящее, но не смог придумать ничего лучше, чем спросить ее о Кайле Чатски — мужчине, с которым она жила уже несколько лет. Когда-то я видел такой поворот по телевизору. Мне нравилось изучать сериалы для того, чтобы знать, как принято поступать в той или иной ситуации, и этот вариант казался мне подходящим.

— С Кайлом все в порядке? — спросил я.

Дебора фыркнула, но выражение ее лица смягчилось.

— Чертов Чатски. Он считает себя слишком старым, слишком потрепанным и бесполезным для такой симпатичной молодой штучки, как я. Постоянно говорит, будто я могу найти себе кого-нибудь получше. А если я отвечаю, что, может быть, мне и не надо никого лучше, он только качает головой с печальным видом.

Было очень интересно заглянуть в жизнь другого, кто был человеком значительно дольше, чем я, но у меня закончились идеи для конструктивной беседы и часы на моем запястье — не биологические — заставляли торопиться. В отчаянной попытке подобрать нужные слова, которые выражали бы сочувствие и в то же время говорили о моей потребности немедленно уйти, я смог сказать только: