Эвита. Женщина с хлыстом - Мэри Мейн

В подобной атмосфере, совершенно естественно, Эва должна была рассудить, что все ее возможности заключены в том, чтобы извлекать выгоду из мужчин; и соответственно не испытывала никаких теплых чувств к тем, кого намеревалась использовать, поскольку такие отношения строились не как честное партнерство, но основывались на умении ловчить и приспосабливаться, подразумевающем глубокую неприязнь.

Враги частенько называли Эву resentida, то есть обидчивой. У нее было две реальные причины обижаться на общество: первая – что она родилась бедной в стране величайшего богатства, а вторая – что она родилась женщиной в обществе, созданном для мужчин. Тот факт, что она была женщиной, сильно усложнял задачу избежать бедности; правду сказать, это было почти невозможно, разве что с помощью власти над мужчиной. А те самые мужчины, которые с такой готовностью бросались соблазнять беззащитную девушку вроде нее деньгами или лживыми обещаниями, в случае необходимости готовы были с оружием в руках отстаивать честь дочери или сестры – так, словно это их ценная фамильная собственность. Неудивительно, что Эва возненавидела мужчин, которые так мало ценили ее, и женщин, чья добродетель, похоже, стоила значительно дороже, чем ее собственная.

Сама Эва упоминала эти годы, не касаясь подробностей, в качестве «своей артистической карьеры». Она никогда не отрицала своего театрального прошлого и даже хвастала скромным происхождением, но никогда не сообщала деталей того или другого: о прошлом говорилось только в общих словах. В тех интервью, которые она даровала прессе, когда стала звездой радио, Эва выражается туманно и подчас противоречит сама себе. То она говорит, что состояла в труппе старого Театра комедии, а потом пришла на радио «Насьональ», а то, что сначала работала на радио «Прието», а затем – на радио «Аргентино», и что возможность выйти на сцену впервые предоставил ей Лисео. Может быть, она уже не помнила или же не желала помнить превратности тех дней. Она пробавлялась мелкими ролями, зарабатывая на жизнь рекламой булочек с сыром. Один раз Эва отправилась на гастроли с театральной труппой, которая шаталась по провинциям, и именно ее чары помогли убедить власти разрешить спектакль. Такое существование могло бы сломить дух любого человека, чуть менее выносливого или циничного. Все эти годы Эва не забывала о своей главной цели – преуспеть – и заводила громадное количество знакомств. Сейчас, по прошествии времени, нельзя не сказать, что она обладала феноменальной способностью привлекать внимание влиятельных мужчин и использовать их в своих целях. Ее дар заключался в неизменном эгоизме и неослабной энергии. Не смущаясь, она выставляла себя на обозрение перед всяким, кто предположительно мог быть ей полезен, и привлекала к себе необходимое внимание. А стоило ей добиться этого внимания, она уже не отпускала своей жертвы и преследовала ее лично и в письмах до тех пор, пока не умудрялась выжать всю пользу – до последней капли.

Именно в 1940 году настойчивость, с которой она культивировала полезные связи, наконец была вознаграждена. Эвой заинтересовался спонсор радиопрограммы, богатый мыльный фабрикант. Прежде, работая на радио, она получала не больше тридцати пяти долларов в месяц; теперь же ее зарплата повысилась до шестидесяти и столько же ей платили за проходную роль в театре «Нуэво». С того времени, как она стала регулярно появляться на радио, ее доходы повышались с каждым новым приобретенным другом. Радиоспонсор познакомил ее со своим приятелем – тоже мыльным фабрикантом и спонсором программ, и Эва сменила предмет своей привязанности с той же легкостью, с которой меняла костюмы.

Примерно в это время она переехала в квартиру на Калье Посадас, маленькой, затененной деревьями улочке, мощенной булыжником, которая, беспорядочно петляя, тянулась до фешенебельной Авенида Альвеар. Более обустроенная жизнь и регулярное питание улучшили здоровье Эвы, и теперь, возвращаясь после праздников с холмов Кордоба, она выглядела такой же пухленькой, как любая юная женушка, готовая растолстеть сразу после появления на свет первенца. В то время она одевалась как подросток, облачаясь в банты и браслеты, которые больше подошли бы девочке в четырнадцать лет – а она уже вступила в третье десятилетие своей жизни, – это походило на трогательную попытку удержать детство, насладиться которым ей не довелось. Теперь она уже не была той тихой маленькой девочкой, какой покидала Хунин; Эва превратилась в чрезвычайно говорливую молодую женщину, готовую бесконечно дергаться по пустякам и более чем когда-либо склонную к вспышкам гнева. Похоже, тогда в ней не виделось ничего замечательного, кроме разве ее цепкости и, возможно, скрытой силы ее амбиций.

Когда она поселилась в своей квартире на Калье Посадас, а ни этот район, ни дом наверняка не были особенно фешенебельными, круг ее знакомств начал постепенно меняться. Сестра Эвы, Элиза, сошлась с майором Арриетой, и, вероятно, именно они первыми стали приводить офицеров из военных казарм на Кампо де Майо – на маленькие не самые скромные вечеринки, которые устраивала Эва. Теперь военные присутствовали всюду, и укреплять дружбу с ними было поистине мудро. Однако же Эва на всякий случай не порывала окончательно и со своими старыми друзьями, которые все еще могли ей пригодиться и снабжали ее всяческими сплетнями, полезными для ее карьеры. Так что она запросто могла поболтать с мальчишкой-посыльным с радио «Эль Мундо» за чашкой кофе в молочном баре напротив студии.

Эва наверняка знала о растущем влиянии военных в политике. В 1943 году после военного переворота был смещен президент Кастильо по прозвищу Лиса, и его место занял генерал Рамирес; в путче принимал участие полковник Имберт, который получил за это пост директора почт и телеграфа, а это министерство контролировало и радиостанции. Это само по себе служило для Эвы достаточной рекомендацией, кроме того, до нее доходили слухи, что генерал Рамирес, или Мелкая Сошка, был всего лишь подставным лицом и что реальная власть находилась в руках некоей группы полковников. Она дала отставку своему мыльному фабриканту и принялась обхаживать полковника Имберта.

Знакомство обещало быть полезным. В январе 1944-го в северных провинциях Аргентины случилось землетрясение, разрушившее почти полностью старинный испанский колониальный городок Сан-Хуан. В трещины на улицах падали люди и животные, лопнувший водопровод заливал руины, крыша кафедрального собора, обвалившись, похоронила под собой участников свадебной церемонии – в общей сложности в городе погибло около 3500 человек и 10 000 получили увечья. Бедствие было из разряда тех, которые своим неистовым размахом и внезапностью повергают в шок целые народы и побуждают их к неожиданной щедрости: от поездов и самолетов с продовольствием и лекарствами, посылаемых правительством, до колымаг и двуколок, в которых соседи со всей округи приезжали, чтобы забрать детей, оставшихся сиротами без всяких средств к существованию. В угаре филантропии, который последовал за трагедией, Эва узрела шанс показать себя, посланный самим небом. Вполне возможно, что она хорошо понимала бездомных и обездоленных – поскольку сама долго была бездомной и обездоленной – и что ее чувства были поначалу в какой-то степени искренними; и все же она ни на минуту не упускала из виду свои интересы. Она убедила полковника Имберта – к тому времени это не составляло для нее большого труда – позволить ей оплакивать погибших по радио. В луна-парке, на стадионе, где обычно проходили боксерские матчи и рукопашные бои, был организован митинг по сбору средств в помощь пострадавшим Сан-Хуана. Эва включилась в эту кампанию со всей энергией, на которую только была способна, впервые продемонстрировав открыто тот настойчивый и неотразимый натиск, который сделал возможными все ее достижения.