Генделев: Стихи. Проза. Поэтика. Текстология (сборник) - Михаил Генделев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Приложение к «Уединенному»
IОбронишь невзначай какое-нибудь «mot»,а повторяет всякое дерьмо.
За пасьянсом
IIВ «Эгегей, хороша ж Палестина!»«Эгегей» – восклицанье. Кретина.
IIIКто-нибудь ласкал армянку,перенесшую ветрянку?
9 Ава. День сапера
IVДоволен ли взыскательный художник,когда на нем наручник? И наножник?
VЗачем «Умру ли я, но над могилою…»всегда поют с такой нечеловечьей силою?
На тризне
VIХоть волхвуй, хоть не волхвуй —окончание на «хвуй».
VIIЧем продолжительней молчанье,Тем упоительней журчанье.
По возвращении из СССР
VIIIНа мир подлунный глянешь без прикрас —и на тебе! Чайковский – пидарас…
За пасьянсом.Военная тюрьма Рамле
IXЗаметив, что на Капри все усатые,Сморкался трубно: «Ах вы черти полосатые!»
На Капри.Лаская армянку
XЭтот лучший из мировудивительно херов.
XIАрмагеддон, Армагеддон!Как много дум наводит он…
XIIНапрасен труд топиться одному,Когда ты ни Герасим, ни Муму.
Минута слабости.Мертвое море
XIIIДа здравствует мыло душистоеИ веревка пушистая!
XIVНад лысым черепом любвиСоорудим из пальцев «V».
За туалетом
Клебаны и тетя
(басня)Клебаны, жадные до плоти,Могилу раскопали тетиИ мясо хладное во рву,Урча и сплевывая, рвут,Качают грязные тюрбаны.Ну что ж! на то они клебаны.
Диана и Вакх
Ебаться, право, сущая безделка.Но раз, сойдясь на олимпийский двор,Вакх и Диана, импотент и целка,вступили в спор.
Рек Вакх: Что импотент, так с отрочества пьяный —под кайфом не до вас, до баб!– Я девочка, – ответствует Диана, —поскольку хер ваш слаб!
Едва не развалив Юпитера чертоги,кляла Прыщавая похмельного Скопца.Мораль: увы, увы! людя́м подобны боги,когда туманен хер, а плева из свинца.
«Пока Кондом изобретал гондон…»
Пока Кондом изобретал гондон,Нимало не дремала мать-природа.Вот так родился пламенный Дантон,Трибун и вождь французского народа.
«Когда сижу один я при луне…»
Когда сижу один я при луне,Задумаюсь, бывает, на минутку.«Клуазоне, – шепчу, – клуазоне»,А медсестра уже уносит утку.
Переводы
Иегуда Галеви
(ок. 1075–1141)«Душа на Востоке…»
1 Душа на Востоке, а тело – где Запад кровав.В чаше изгнания – вина не слаще отрав.Что мой обет – если Эдома родСел над Сионом, а надо мной – араб?5 Я бы Испанию в пыль постелил за самоСчастье увидеть руины Храмовых врат!
Иегуда аль-Харизи
(ок. 1165–1234)Из книги «Тахкемони»
1…а поэт был рабби Шломо-катан —такой, что с ним рядом никто не стал —(со времен, когда жил Эвер Ави Йоктан) —семенили те, с кем он рядом шел, —5 так велик был этот «Меньшой»!
Он до горних высей взошел ремесла,ведь его Поэзия родилана колена Мудрости, и сплелачтоб – «он вышел первым». И – не отменить! —10 первородства багряную нить.
Он был Мастером средь подмастерьев стиха;Рядом с ним они по ветру шелуха,да и Вдохновенье самоони крали, подделывая клеймо15 того, «кто был помазан Господом перед народом его»,Песне Песней – он равен – Шломо!
Разве сильный поэт, в свой высокий час —и прочтет его – а для смертных, нас —его Поэзия – чудо.20 И «надо подняться на небеса, чтоб нам ее снять оттуда».
В молитвах из-под его рукигрозной мощью веет от каждой строки,в Судный день – с вечера до утра —мы внимаем Поэзии – нард и шафран25 в оправе сапфира его пера!
Колоннада разума он – а стихего – рабби царей земных!
Шломо ибн-Гвироль
(ок. 1021/22 – ок. 1053–1058)От переводчика
Шломо ибн-Гвироль (он же Габироль, Гевироль, Авицеброн, Авицеброль et cetera) родился в Малаге предположительно в 1021 г. Прожив около 30 лет, он умер неизвестно где.
Жизнь этого гениального еврея была кратка, блистательна и трагична. Крохи свидетельств его неболтливых соседей по веку и вкрапления автобиографического характера в трудах самого Гвироля сообщают нам, отдаленным потомкам его современников, самую малость: был он тяжко болен, нуждался, был нелюбим, был непонят и отличался скверным характером (о чем эти современники, конечно, не умолчали). И уже никакие порывы исторических открытий, никакие филологические бури не сдуют тумана недостоверности и загадочности, окутавшего эту невероятную фигуру смутно различимых веков, Средних только по названью.
Смерть, которую он звал, ждал и называл Свободой, смерть встретил он в изгнанье, в каковое – после продолжительной, но тем не менее ожесточенной травли (по популярному обвинению в чернокнижии) – отправили Гвироля его почитатели – еврейская община Сарагосы. Заметим, что изгнанье в те бурные и малоблагосклонные к поэту и еврею времена – изгнанье из гетто – и было равнозначно смертному приговору. Болезнь же, при которой недуги Иова поминались с завистью, и золотая экзема славы настигли Гвироля раньше: еще при жизни поэта его стихи были канонизированы и включены в синагогальные литургии.
Все это – смерть, слава, аскеза и ересь, и еще, конечно же, исключительные достоинства его разнообразных, но, к несчастью, далеко не полностью дошедших до нас трудов – придало его биографии черты эксцентричности, полулегендарности и неизмеримо печальной банальности высокой поэтической судьбы.
На обожженных черепках всех трех культур и религий читаем мы дактилоскопию его покрытых струпьями пальцев. Как Соломон Авицеброн, он основал демоно- и ангелологию, на его авторитет ссылаются чуть ли не все позднейшие богословы и схоласты. Его читал Фома Аквинский. Его учение о Воле штудирует Джордано Бруно. Сулейман Ибн-Джебэриль – имя в ряду выдающихся имен арабской философии, пережившей свой полдень в мавританской Испании. Для нас он, Шломо ибн-Гвироль, астральный путешественник, философ и грамматик, «алмаз в ожерелье на шее Мудрости», величайший поэт еврейского Средневековья.
Европейское Средневековье герметично и труднопроницаемо, и в скорлупе его, в собственной и еще более твердой оболочке – Средневековье еврейское. И в этой двойной скорлупе, двойной раковине, двойном, если угодно, саркофаге – в броне непереводимости гения и одиночества – Гвироль.
И все же мы взяли на себя смелость предложить читающей по-русски аудитории опыт поэтического перевода <…>, ибо, рассудили мы: даже если тень крыла великого поэта, да что тень! – хоть шум пера одного достигнет слуха непросвещенного читателя – мы сочтем нашу нескромную миссию выполненной. А ежели непредвзятого нашего с Гвиролем читателя раздражает или смущает по отношению к тексту слово «перевод» (и впрямь изрядно скомпрометированное некоторыми нашими предшественниками) – что ж, мы согласны считать наш опыт лишь документом, записью некоего культурного переживания, какое перенесли мы при встрече с Шломо ибн-Гвиролем. Он же Ибн-Габироль. Он же Авицеброль.
«Молний пером, ливней тушь расплескав…»
1 Молний пером, ливней тушь расплескав,осень писала, туч откинув рукав,письмо по саду небес, и немыслим самбыл сад лазури и пурпура в небесах.5 Тогда земля, небесный ревнуя сад,расшила звездáми покровы дерев и трав.
«Лишь потому наш род – ожившее ребро…»
1 Лишь потому наш род – ожившее ребро —к вершинам Мудрости взошел высоко столь,что человек – душа и, тело вкруг надев,он телу – колеса предназначает роль.
«Господь, грехи мои без потерь…»
1 Господь, грехи мои без потерьнесу к Тебе – меру им отмерь,и в милости им отпущенье дай —ведь кто я? – Пепел и прах теперь!5 А если гибель ко мне в пути,Господь, захлопни пред нею дверь,за муки смертные – смерть прости,ведь смерть я принял уже, поверь.
«Я – страждущий Амнон, пусть приведут Тамар…»
1 Я – страждущий Амнон, пусть приведут Тамар:я в плен попал страстей, в тенета женских чар.Эгей, скорей друзей гоните что есть духабежать и привести такою мне Тамар:5 в венце, стан обернув в златую паутину,в руке бокал вина – лозы веселый дар —пусть напоить войдет, я ей скажу: утешь!Огонь коробит плоть – о, потуши пожар!
«Жестока боль, плоть мою круша…»
