Мадам Осень - Инна Бачинская
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Глава 7
К истории жанра…
Бывают гениальные, но нечитаемые писатели. Гениальных, но нечитаемых журналистов не существует.
Парадокс читабельности Солдаткина– Как, по-твоему, Леша, когда в истории человечества появился первый детективный роман? – обратился Монах к своему другу, журналисту Леше Добродееву.
Друзья уютно расположились за столиком бара «Тутси», который, как читателю уже известно, был явочной квартирой Детективного клуба толстых и красивых любителей пива. Распираемый любопытством Митрич, похожий на снулую рыбу, медленно плавающую в баре среди разноцветных бутылок, поглядывал на друзей, прикидывая, можно ли подойти и узнать последние криминальные новости, но не решался, видя их озабоченные лица, – пусть поговорят, потом…
– История Каина и Авеля, – не задумываясь, сказал Добродеев. – Вызванный на допрос, Каин сказал, что понятия не имеет, где брат, и вообще, он ему не сторож. Потом было много всего, но это начало.
– Согласен. А в художественной литературе?
Добродеев задумался.
– «Отелло»? «Макбет»?
– Это трагедии, Леша. Согласен, там есть детективный элемент, но это не детектив в общепринятом значении – сыщик, сыск, тайна.
– Шерлок Холмс?
– Это было потом. Самый первый детектив, к твоему сведению, – рассказ Эдгара По «Убийство на улице Морг», опубликованный в одна тысяча восемьсот сорок первом году. Хотя ряд спецов считает, что первым был роман некоего Чарлза Филикса «Тайна Ноттинг Хилла»; кто-то называет «Дело вдовы Леруж» Эмиля Габорио, а то еще «Лунный камень» Коллинза – все три вышли в шестидесятых. То есть почти двадцать с гаком лет детективная ниша пустовала, а если и были попытки написать детективный роман, то успехом они не увенчались и никто о них уже не помнит. А через двадцать лет вдруг лавина! И с тех пор пошло-поехало, по нарастающей. Любимый жанр, причем как интелей, так и широкой общественности.
– Я считаю, лидирует «Убийство на улице Морг», – сказал Добродеев. – Страшноватый рассказ, помню, читал еще мальчишкой, ночью, под одеялом с фонариком… аж волосы дыбом и спина мокрая! Габорио читал когда-то, «Лунный камень» все читали. Классика. Ну еще… в широком смысле Диккенс.
– Согласен. Представляешь, Леша, в одном ряду По, Коллинз, Честертон, Леня Громов, Сунгур и многие другие.
Добродеев фыркнул:
– Да уж!
– Интересен также образ сыщика, – заметил Монах, которому после пива хотелось болтать. – От мыслителя с серыми клеточками до агрессора, который доходит до истины, набивая шишки, и общее у всех – охотничий инстинкт и страсть совать нос в разные дырки. Причем есть стандартный набор красок и кисточек для создания образа. Сыщик-мыслитель-джентльмен в очках, в смокинге, с ученой степенью какого-нибудь Йеля или Гарварда, с одной стороны, и брутальный самец в потертых джинсах и старой футболке, выскакивающий из засады и бьющий морду плохому парню, – с другой. Между этими двумя всякие гениальные чудаки в разных носках с мозгами наперекосяк, гламурные шпионы вроде агента номер 007 и клоуны типа инспектора Клюзо. А то есть еще детективы-дамы… ну, это особая статья, сейчас не об этом. Возвращаясь к нашим баранам, Леша, определяем место в табели о рангах для героя нашего писателя. Одинокий Волк – простой хороший парень в потертых джинсах, защитник слабых, бьющий морду и получающий в морду. Кстати, я начал читать его роман «Всевидящее око», про букиниста-шантажиста, безобидного старичка-паучка. Неплохо, правда, немного занудно и для мужской прозы, я бы сказал, пресновато. Анжелика считает, что у Сунгура мужская проза.
– Лично мне нравится. Ему бы только добавить красок в героинь, – заметил Добродеев.
– У тебя, Леша, одни амуры на уме, – попенял Монах. – Писатель пишет своих героев с окружающих, сам знаешь. Если покопаться в героях, найдешь и его самого, и его друзей, а все главные героини – это Лара, которую он считает жертвой, тем самым признавая, что она неинтересная, некрасивая и невезучая. Или, наоборот, его супруга… в смысле, стерва.
– Не замечал, – сказал Добродеев. – Знаю их давно, Лару тоже… Алена, конечно, другая, но я хочу сказать, что…
– И я о том же! – перебил Монах. – Не замечал, потому что она незаметная. А ее бойфренд… не хочу каркать, но парня, скорее всего, интересует знакомство с писателем. Есть персонажи, которым нравится тереться около известных людей… ну, там, прихвастнуть знакомством, взять автограф, выпить на брудершафт, потусоваться у них дома.
– Она славная и милая девушка, и я не понимаю, почему у нее не может быть такого друга…
– Конечно, милая, не спорю. Но… – Монах махнул рукой. – Ладно, Леша, проехали. Мой принцип – о женщинах как о покойниках: или хорошо, или ничего. Кстати, ты про собак еще не написал?
– Пока нет. Швед звонит, спрашивает…
– Не тяни, ты личность в городе известная, ты набат. Ты никогда не задумывался о том, какой мощный воспитательный момент присутствует в твоих статьях?
– Как-то ты, Христофорыч, сгущаешь, – словно бы засмущался Добродеев.
– Нисколько! Например, когда ты написал про пещеры под городом, где спрятан клад, и в них еще после этого заблудился какой-то недоделанный спелеолог-любитель, весь город, как один, бросился на поиски клада. Или про летающие тарелки… все вдруг поверили в чудо. (Не знающему удержу перу Добродеева принадлежал резонансный материал о девушке, зачавшей от пришельца, о чем долго еще судачили в городе.) Да мало ли! Среди нашей набившей оскомину рутины вдруг расцветает волшебный цветок чуда. И это все ты, Леша, это все продукт твоего воображения. – Монах постучал себя костяшками пальцев по лбу. – Тебя читают, тебя рвут из рук, тебе верят. Не всякого писателя поставишь рядом. Так что придется писать про собачек, тема серьезная. А когда мы закончим дело убийцы с ножницами, ты напишешь о нем роман. Хватит пробавляться статейками в «Лошади», ты вырос из коротких штанишек, Леша, я в тебя верю.
– Да ладно тебе, – вроде бы снова смутился Добродеев. – Про собак я напишу, швед уже задолбал, звонит и звонит… времени ему не жалко! Про убийцу с ножницами… даже не знаю. Ее еще найти надо.
– Вычислим и найдем, я в нас верю, и не надо нездорового скептицизма. Сейчас я тебе кое-что покажу и докажу. – Монах достал из кожаной папки увесистую книгу; Добродеев вытянул шею, пытаясь рассмотреть название. – Сейчас мы устроим сортес Библикае[4], Леша. По ножницам.
– Чего устроим? – не понял Добродеев.
– «Сортес библикае», да будет тебе известно, в переводе с латыни значит «Библейский суд». В средние века, когда народ был наивный и доверчивый, существовал интересный судейский обычай: брался произвольный отрывок из Библии, истолковывался должным образом каким-нибудь высоким церковным лицом, и вершился суд. В результате обвиняемого отпускали на волю или сажали на кол. У нас не Библия, поэтому наш суд всего-навсего «книжный», но трудности все те же – правильно истолковать, и тут мнения могут расходиться. Но не будем забегать наперед. Итак, берем книгу, желательно классику. – Он показал Добродееву книгу – это был второй том сказок Андерсена; Добродеев глазам своим не поверил. – Вот тебе карандаш, – Монах протянул Добродееву карандаш. – Закрой глаза и ткни карандашом. Посмотрим, что получится.
– Ты серьезно? – спросил обалдевший Добродеев. – Я помню, сто лет назад девочки из класса так гадали на любовь. Это ты как волхв?
– Ну! Я все делаю, как волхв. Я живу как волхв. Закрывай глаза, Лео, поехали!
Добродеев закрыл глаза, спрашивая себя, какого черта он пляшет под дудку Монаха, подозревая, что тот тренирует на нем свое нестандартное чувство юмора.
– Давай! – скомандовал Монах; он раскрыл книгу и подтолкнул к Добродееву. – Ткнул!
– А кто будет толковать? – запоздало спросил Добродеев.
– Обсудим и придем к консенсусу. Раз, два, три! Пошел!
Добродеев ткнул карандашом и открыл глаза.
– Отлично, Леша. – Монах потянул книгу к себе. – Читаем. «Блуждающие огоньки в городе! – ответил сказочник, – прочитал Монах с выражением. – Слышать-то я слышал, но что же мне, по-вашему, делать? Меня забросают грязью, если я скажу людям: «Берегитесь, вон идет блуждающий огонек в почетном мундире!» – Они ходят и в юбках, – сказала болотница. – Блуждающие огоньки могут принимать на себя всякие личины и являться во всех местах». – Он закончил читать и поднял глаза на Добродеева.
– Это Андерсен? – удивился журналист. – Не припоминаю! Что такое «болотница»?
– Он самый. Сказка «Блуждающие огоньки в городе», страница триста пятнадцать. Болотница? Наверное, болотная нечисть, кикимора. История про сказочника, который искал сказку, а болотница рассказала ему о блуждающих огоньках, которые похлеще любой сказки.
– И что это значит? – спросил Добродеев, недоверчиво присматриваясь к Монаху.
