Дракон и жемчужина - Барбара Картленд

— Да, наверное, вы правы, — согласился Стэнтон Вэр. — Но слабость многих мужчин, возможно, объясняется дурным влиянием женщин определенного сорта.

— Настоящий мужчина должен быть сильным не только физически, но и духовно. А женщина должна его вдохновлять, но не командовать им.

Стэнтон Вэр негромко рассмеялся. Цзывана удивленно посмотрела на него.

— Мне вдруг стало интересно, какая из ваших кровей вложила вам в уста эти слова.

— Разве я не могу мыслить самостоятельно?

— Нет, — ответил он. — Вас овевают три ветра: во-первых, это ветер Китая. Следуя ему, вы должны быть мягкой и податливой, низко склоняться перед своим Господином и Хозяином. Во-вторых, русский ветер. Он несет огонь, бурю, готовность сопротивляться господству мужчины, но и радоваться его власти над вами.

Майор заметил, как дрогнули ресницы девушки. Она хотела что-то возразить, но он продолжил, не дав ей заговорить:

— Ну а в-третьих, это английский ветер. Он нашептывает вам, что любовь может быть совершенной только тогда, когда двое равны, потому что созданы друг для друга. В этом случае это уже не вопрос о том, кто одержит верх, а нежный и неразделимый союз.

Повисло долгое молчание, словно окутавшее обоих туманным облаком. Первой его нарушила Цзывана. Очень тихо она проговорила:

— Вот это и обрели мои родители.

— И это надеетесь обрести вы?

— Я маньчжурка. Когда я приехала в дом Цзэнь-Вэня, которому отец доверял больше, чем любому из тех, кого он знал в России, я поклялась служить Китаю. — Она взглянула на собеседника, словно бросая ему вызов, и продолжала: — Я много училась и читала, потому что знала: эту прекрасную страну ожидают трудные времена.

Помолчав, девушка продолжала уже совсем другим тоном:

— Это оказалось частью моей кармы. Некоторые вещи я обязана была сделать, чтобы стереть прошлые ошибки или заплатить долги прошлых жизней.

— Мне кажется, что вы уже совершили немало полезного, однако ни вы, ни Цзэнь-Вэнь не считаете нужным рассказать мне об этом, — отозвался Стэнтон Вэр.

— Все это мелочи, которыми я могла помочь просто потому, что имела вход не только в Запретный город, но и в русское посольство.

— Но вы игнорировали британцев, — заметил Стэнтон Вэр.

— Не имею ни малейшего желания помогать британцам.

— Сейчас, может быть, судьба, записанная в вашей карме, заставит вас помочь мне.

— Я же сказала: я маньчжурка. Я повинуюсь своему духовному отцу, Цзэнь-Вэню, и доверяю его мудрости.

— Но возможно, это задание, или назовите его как угодно иначе, окажется не таким неприятным, как вы ожидаете.

— Я и не говорила, что оно окажется неприятным. Любой работе, если она касается будущего Китая, я готова отдать и сердце, и душу, и разум.

— Но ведь вам не хочется работать со мной.

— Этого я не говорила.

— Я вижу по глазам, о чем вы думаете, и читаю ваши мысли.

Темные бархатные ресницы девушки слегка затрепетали, бросая тень на бледные щеки. Он понял, что она смутилась и застеснялась, не ожидая такой проницательности от английского майора.

— Это желание Цзэнь-Вэня, — наконец проговорила она, — и я сделаю и скажу все, чего вы от меня ожидаете.

— От наложницы, которая надеется на мою защиту, я жду не только повиновения, но сочувствия и понимания, — заметил майор.

Говоря это, он думал о Бесконечном Восторге. Она учила своих девочек умению заставить любого мужчину поверить, пусть всего лишь на один вечер, что именно он самый главный человек на свете.

Цзывана задумалась. Подобная мысль наверняка ни разу не приходила ей в голову.

— Вы должны думать об этом именно так, — продолжал Стэнтон Вэр. — Те люди, против которых нам предстоит выступить, необычайно проницательны. Многие из них изучали эзотерические науки, и это дало им знания, значительно превосходящие знания среднего человека. Они постараются понять, не только говорю ли я правду, но и думаю ли я так, как говорю. — Он испытующе посмотрел на свою юную собеседницу и продолжал: — Они, несомненно, поступят так же и с вами, поскольку путь знания часто находится в женских руках.

— Я никогда об этом не думала, — прошептала Цзывана.

— Именно поэтому, если мы хотим добиться успеха, для того, чтобы наш маскарад остался незамеченным, мы должны работать вместе в совершенной гармонии, — заключил Стэнтон Вэр. — Если вы отнесетесь к делу формально, я не смогу помешать тем, кто будет за нами наблюдать — а они очень хитры, — понять, что вы вовсе не та, за кого пытаетесь себя выдать.

Эти слова словно взволновали Цзывану. Она поднялась с устланной мягкими подушками скамейки, прошла через весь внутренний двор и остановилась возле бассейна с золотыми рыбками, которые легко скользили среди листьев водяных лилий.

Маленький фонтан, который струился изо рта каменного дельфина, посылал в синее небо тысячи радужных брызг, а потом с мягким плеском принимал их в свою резную чашу. На фоне серого камня хрупкая фигурка Цзываны казалась совсем нереальной, невесомой, темная головка с волосами, украшенными шпильками с драгоценными камнями, — слишком тяжелой для тонкого изящного стебелька шеи.

Девушка долго стояла, пристально вглядываясь в воду, словно ее душа отражалась в хрустальной голубизне. Наконец она повернулась и подошла к нему.

— Я была не права, — негромко проговорила она, — я позволила предрассудкам взять верх над разумом и прошу за это прощения.

Она подняла глаза, и Стэнтон понял, что ее слова идут от чистого сердца.

— Я не хочу ваших извинений, — возразил Стэнтон Вэр, — вы ни в чем не виноваты передо мной. Я только прошу, чтобы вы, как и я сам, поверили, что благополучие и мир Китая важнее любых личных чувств.

— Да, вы правы, разумеется, вы правы, — тихо проговорила Цзывана.

— Много лет назад, впервые приехав в Китай, я полюбил эту страну, — сказал Стэнтон Вэр. — Я знаю его недостатки, но не сомневаюсь в потенциальном величии. — Голос его был полон искреннего чувства. — На поверхности все те ужасы, о которых мы сегодня говорили: бедность, жестокость, негодное правление. Но под ними живет разум тысячелетий и теплится огонь, которому предстоит однажды осветить весь мир.

— Вы верите? Вы действительно в это верите? — дрогнувшим голосом спросила Цзывана.

— Верю. Но знаю, что если в землю посадить семечко, пройдет немало времени, прежде чем оно вырастет в могучее дерево. — Он вздохнул. — Китаю предстоит еще многое пережить, прежде чем он наконец обретет себя. Однако легенды предсказывают, что однажды он станет необычайно сильным. А мудрость и философия его народа будут править миром. — Стэнтон улыбнулся, словно пытаясь смягчить пафос собственных слов, и добавил: — Конечно, нас с вами к тому времени уже не будет на этом свете, но что для колеса вечности сотня, тысяча или даже десять тысяч лет?