Лесная герцогиня - Вилар Симона

И вновь, возвращая к действительности, ее отвлек шум. За дверью, громыхая железом, прошла стража. Эмма очнулась, пришла в себя, понимая, что того, что было, уже не вернуть. Одна. Опозоренная, изгнанная, ненавидимая. Ее будущее казалось мрачным, как темнота ткацкой комнаты. И Эмма вдруг почувствовала, как у нее защекотало в глазах… как щекочущий, теплый след оставила на щеке слеза и обожгла ей запястье. Капли зачастили, как летний дождь, – все быстрее и быстрее. И, застонав, сжавшись, Эмма зарыдала, забилась в своей безысходности и одиночестве. Сердце ее было разбито, дух сломлен. И она не знала, как ей быть.

От темноты и слез она просто отупела. Но теплый плащ согревал, и в какой-то миг она отключилась от всего, забылась сном. А когда проснулась, увидела свет за щелками ставень, вновь поняла, что она все в той же ловушке. От долгого неудобного положения, в котором она сидела за станком, тело ее онемело. И мучительно ныла поясница и низ живота. Но боль эта прошла, едва она встала и потянулась. И тогда Эмма вспомнила, ради чего ей еще стоит жить и бороться. Ребенок. Нить, связующая ее с прошлым, дающая силы. И тогда она улыбнулась. Нет, что бы там ни было, она еще поборется.

Ей захотелось есть. Надо было идти, пока ее кто-нибудь не обнаружил. Она не знала, куда, но почти машинально шла. На запах. Жизнь, зревшая в ней, требовала пищи, и Эмма пошла туда, откуда долетали запахи стряпни.

Огромная дворцовая кухня гудела, как улей. Под сводом клубился дым от открытых очагов, на вертелах жарились целые туши, и жир с них с треском стекал на пылающие уголья. На колодах мясники рубили мясо, тут же кухарки потрошили птицу, слышались громкие приказы, крики, лязг поднимаемых на цепях котлов, звон сковородок. Сновали дети-прислужники, тут же крутились собаки, коты. Визжала огромная свинья, чуя близкую кончину.

В первый миг Эмма замерла на высоком пороге. Шум, красные отсветы огней, суетящиеся люди. Окон не было, а дымоходы, видимо, были столь плохо устроены, что большая часть дыма оставалась в помещении. К ней подбежал служка:

– Что угодно госпоже?

Эмма по его невинному взгляду поняла, что он просто принял ее за знатную даму, пожелавшую подкрепиться пораньше. Повел ее в угол, кликнул одного из поваров. Горячая ячменная каша с кусочками бекона показалась ей восхитительной, и Эмма ела, не обращая внимания на глазеющих на нее людей. Не заметила, как застыл в стороне заметивший ее мажордом. Потом кликнул одного из мальчиков-прислуги и что-то сказал, указав на нее. Тот тут же куда-то выбежал.

Недалеко ели вернувшиеся из караула стражники. Заметив Эмму, принесли ей кувшинчик вина. Она поблагодарила улыбкой. Силы небесные, она еще могла улыбаться! Потом они подсели, стали шутить, пока не рассмешили ее. Но смех замер у нее на устах, когда за пламенем очагов она увидела стремительно направляющегося к ней Леонтия.

Приблизившись, он почтительно поклонился. Стоял, напряженный и властный, пока окружавшие Эмму солдаты не отошли. Она заметила, как нервно постукивает по полу его нога под меховой опушкой длинной туники. Он заговорил, глядя ей в глаза:

– Весьма неразумно было вам, сударыня, вот так исчезнуть, не сказав никому, куда направляетесь.

– Но разве не ваш господин прогнал меня?

– Вы были не правы, поняв все столь буквально. Герцог Ренье был в гневе, и тем не менее, уезжая, он распорядился насчет вас.

– Так он уехал?

– Еще вчера, смею заметить. Мне же поручили проследить за отправкой его людей и багажа. А также дали указания насчет вас. И теперь попрошу следовать за мной.

На них глазели, и Эмме пришлось подчиниться, когда Леонтий подал ей руку. Он по-прежнему избегал смотреть на нее, но Эмме показалось, что он пару раз чему-то улыбнулся в бороду. Она, только успокоившись и смирившись, вновь начала испытывать нервозность. Молчала, следуя за нотарием.

Покои, где раньше располагались лотарингцы, были уже пусты. Какие-то люди под управлением королевского чиновника расставляли здесь другую мебель. Эмма огляделась, не заметив ни единого знакомого лица.

– Где мои женщины?

Леонтий глядел в сторону.

– Все уже отбыли. Мне пришлось искать вас почти всю ночь. Я был взволнован, не зная, где вы.

Эмма не сочла нужным отвечать, где провела время.

– Каковы распоряжения моего супруга?

Почему-то чувствовала, что уже не имеет права называть так Ренье, но специально сделала ударение на последних словах, дабы подчеркнуть Леонтию, что она все еще его госпожа. Но ей стало не по себе, когда поняла, что Ренье поручил заботу о ней этому странному, внушавшему опасения человеку.

Леонтий все так же почтительно сообщил, что должен доставить госпожу в назначенное герцогом место. Она не спросила, куда. Правды он все равно не скажет. Скорее всего Ренье отошлет ее в какой-нибудь отдаленный монастырь. По сути, ссылка. Возможно, пострижение в монахини. Но сейчас даже это показалось ей убежищем. Главное, найти место, где она сможет обрести пристанище. А там она сообщит, что ждет от Ренье ребенка, и это освободит ее от принятия монашеского сана. По крайней мере хоть какой-то план у нее был. Она еще поборется за себя и своего ребенка… ребенка Ролло, ибо она еще до ночи с Ренье почувствовала, что в тяжести.

Однако когда они вышли во двор и она увидела свою свиту, то ее едва не обуяла паника. Ни единой женщины-прислуги, всего-навсего шесть человек вооруженных вавассоров. С такими лицами… Эти люди, которые разглядывали ее с угрюмым, напряженным вниманием, казалось, были способны на все.

Когда один из них подвел ее лошадь, Эмма вдруг заупрямилась.

– Разве эта свита соответствует моему положению герцогини? Я не тронусь с места, пока мне все не объяснят.

Леонтий впервые посмотрел ей в лицо. Без улыбки, серьезно.

– Вы все еще супруга моего повелителя и обязаны подчиняться его приказам.

Он сказал это почти мягко. Видел, что Эмма в таком напряжении, что может учинить скандал. И она почти готова была на это, если бы не увидела у псарен разговаривавшего с выжлятником Аганона. На что ей было здесь еще надеяться, у кого искать защиты? И все же она держалась. Сказала, что не тронется с места, пока Леонтий не объяснит ей все.

– И где мелит Эврар?

– При чем здесь Эврар? Он палатин герцога и отбыл вместе с ним.

Эмма сама не поняла, почему спросила про Меченого. Но, будь он здесь, она чувствовала бы себя спокойнее. Хотя Эврар вроде ни разу не сделал ничего, чем бы заслужил ее доверие. И все же она заставила Леонтия дать объяснения. Нехотя он процедил, что по приказу герцога Ренье ее отправят в одно из отдаленных имений, пока господин не докажет ее родство с королем и она либо опять с достоинством займет свое положение… или же Ренье напишет папе письмо с просьбой о разводе. Ибо с той репутацией, какая сейчас у его супруги, он не сможет представить ее в Лотарингии в качестве герцогини.

Это было хоть что-то определенное. Но все же Эмма медлила, пока не услышала сзади голос неслышно подошедшего Аганона.

– В чем дело, любезный Леонтий? Наша красавица упрямится? Возможно, она хочет, чтобы ее связали и везли, как овцу на продажу?

Нет, только не это. Эмма окинула презрительным взглядом улыбающегося куртизана и поспешно села в седло.

Но уже когда они миновали городскую заставу, она невольно придержала мула и оглянулась. Над городом поднимались столбы дыма, кресты монастырей блестели на солнце. Там были люди, жизнь. Ей казалось, что человек, который не внушал ей ничего, кроме страха и омерзения, увозит ее во мрак. Вперед уходила блестевшая ледяными корочками дорога, исчезавшая в мутной дымке. Таким же неопределенным было будущее Эммы.

– В чем дело, госпожа? – оглянулся на нее Леонтий. Он явно зяб, хотя и был закутан в тяжелые меха, и от этого выглядел даже жалким.

И этот вид придал Эмме уверенность. «Я убегу от него», – вдруг решила Эмма и от этого почувствовала себя даже решительнее.

Однако она вскоре поняла, сколь была самонадеянна. По приказу Леонтия воины окружили ее и везли в кольце, словно пленницу. Гулкие удары лошадиных копыт по стылой земле, шорох сухой листвы, треск хрупких сучков, полет вальдшнепа, хлопанье крыльев испуганного голубя – она старалась думать о них, чтобы отвлечься от невольной тревоги, что гнездилась в душе. Ей не нравилось, как порой глядит на нее грек через плечо. Она вновь узнавала тот жадный, словно щупающий ее взгляд. Но пока он держался учтиво. Добивался для них ночевок в придорожных аббатствах или в хороших постоялых дворах. Ее по-прежнему охраняли, но следили, чтобы у нее были все удобства – теплая вода, чистое сено для подстилки, огонь, чтобы согреться.