Неигра - Наталия Гилярова

При свете луны Прошка разглядывал странное одеяние Саломеи, ее искажённое страхом лицо и руки, уцепившиеся за край его кукольной повозки.

– Но я не могу! – возразил уродец.

– Ты просто не хочешь постараться!

– Я стараюсь, а моё желание помочь вам огромно, как земной шар! Для этого я здесь, для этого учусь денно и нощно! Так же, как ты, стараюсь проштудировать всякие премудрости, но только я совсем не сплю! И что же? Всё ещё ничего не знаю и не умею! Беспомощен, как младенец!

– Тогда я скажу тебе, что нужно сделать, я знаю! Давай вместе выпустим из коробочки Василия Васильевича Пузыря. Одна я боюсь – он может рассердиться на меня. А вместе мы уговорим его простить меня. Я действительно раскаиваюсь! Я была такой глупой – зачем помешала их роману? Пускай бы Анка летела на Крит или куда угодно – какая разница Крит или Испания? Ей и на Крите было бы так же весело, как в Испании. Но ты тоже виноват. Почему ты не хотел отпустить ее?

– Видимо, не судьба… Хотя Василий Васильевич был такой удачной фантазией… Он был в своём роде совершенством!

– Значит, ты согласен выпустить его из коробочки?

– Боюсь, что он не сидит в коробочке. Мысль можно вспугнуть, смешать, прогнать, но не посадить в коробочку. Наверное, он давно вылез оттуда.

– Но ведь это моя последняя надежда!

Призрачная Саломея выбежала из комнаты и вернулась, осторожно неся огромный бабушкин башмак. Она зажгла свет. Прошка зажмурился, но быстро снова распахнул глаза. Он с интересом наблюдал за смелой девочкой.

Полина запустила свою нежную пухлую руку в башмак и из самой его глубины осторожно достала несколько поблекшую коробочку из-под клубничной жевательной резинки. Повертела ее на ладони. Та пахла нафталином и всё ещё тонко-тонко клубникой.

– Открываю, – прошептала Саломея.

Она опустилась на пол, открыла коробочку, и бережно вытряхнула содержимое себе на платье. Запах клубники усилился. Подобно Данае, Саломея оказалась осыпана купюрами, хрустящими, как сухие крылья умерших бабочек.

– Деньги, настоящие деньги! – воскликнула Саломея. – Спасибо, Василий Васильевич! Как вы добры, как щедры, как я вам благодарна!

Прекрасный запах клубники заполнил всю комнату. И Саломея увидела, что на ее платье вместо купюр лежит целая россыпь свежих ягод. В негодовании стряхнула их на пол, вскочила и затопала ногами.

– Он издевается надо мной! Противный, злой! А ты – ты просто зевака! – воскликнула она и выбежала вон, оставив бедного Прошку растерянным и удрученным.

– Это всё твои собственные фантазии! Чудес не бывает! – закричал Прошка ей вслед, но получилось всё равно тихо и Полинка не услышала. – Более негодного, нечудесного мирка я ещё не видел… – пробормотал Прошка, оставшись один.

Он не мог никого облагодетельствовать и сам не понимал, зачем ему находиться с людьми, такими несчастными, несмотря на его присутствие. Раньше Прошка считал, что неспроста был подброшен Августе и её внучкам, придумывал для них всякие развлечения и сам радовался. Но все его выдумки оказались никчёмными, теперь он уже не мог угодить никому, и стал как будто ненужным, негодным. Даже утешить на словах не умел. Но пока не уходил отсюда… что-то не отпускало.

Платье Саломеи было безнадежно испорчено, заляпано клубникой. Но все же Полина постаралась выглядеть спокойной, когда пришла на следующий день в Новейший. Она причесалась, как всегда, тщательно, скрыла, как умела, следы печали, а в троллейбусе нарочно вспоминала песни «Фломастеров», хотя все фломастеры теперь были для неё фиолетовы…

Войдя в Джунгли и увидев Марину Романовну, Полина решила, что всё обязательно уладится. Марина Романовна – не Прошка. Она – реальная волшебница.

– Моя Саломея! – воскликнула эстетка. – Репетировала?

– Да, теперь я выучила всё, не путаюсь и не спотыкаюсь! Я могу пять минут простоять на высоких полупальцах, как настоящая арабеска!

– Изобрази! – улыбнулась эстетка.

Полинка разулась и изобразила. Марина Романовна покачала головой.

– Только ты всё равно не арабеска!

Полинка поникла.

– Не получается?

– Получается отлично! Но арабеска не ты, а твоя позиция. Теперь – начало танца.

– Откуда начинать?

– От печки.

Полинка опять смутилась.

– Откуда?

Марина Романовна улыбнулась.

– У нас нет здесь печки. Давай от батареи.

Полинка подошла к окну, прикрыла глаза, отрешилась от суеты и стала вспоминать одну фигуру за другой… Ей нравилось танцевать. Она всё же несколько раз споткнулась, но ощущение полёта всё равно оставалось. Ей помешала только кадка с пальмой, о которую она немного ушибла колено и остановилось.

– Ты молодчина. Я вижу, как ты старалась. Как настоящая арабеска! – пошутила Марина Романовна.

Полинка расцвела.

– Да, я очень старалась, всё выучила! А можно выступать в другом платье?

– Почему же? Твоя туника – это нечто. Твоя бабушка – кутюрье!

– Туника пропала.

– Пропала? Куда? – пришла в недоумение эстетка.

– Я запачкала её клубникой.

– Клубникой! Варенье трудно отстирать, но покажи. Может быть, нас спасёт тётя Ася или дядя Ваниш?

Полина достала платье, развернула и молча подала Марине Романовне. У нее еще оставалась некоторая надежда на её великую науку и личное обаяние. Если Марине Романовне нужно было, чтобы поезд поехал в другую сторону, она могла развернуть и поезд. Он бы пошёл у неё и без рельс, например, в лес за грибами, такая у Марины Романовны была способность убеждать.

– Ого! – только и сказала эстетка, увидев, что белый батист словно покрылся коростой, съежился, побагровел.

– Вот так любовь и губит нас, – улыбнулась Марина Романовна. – Даже любовь к варенью! Спектакль завтра, уже приглашены гости, шить новое платье поздно, а отменить спектакль нельзя. Но не расстраивайся! Я думаю, нам с тобой удастся уговорить на этот раз сыграть Саломею Машу Новикову.

– Почему Машу?

Полина вспомнила девочку с золотой косой, девочку, которая иногда приходила на репетиции, и наблюдала, сидя в зале и жуя чипсы. Маша усмехалась и пожимала плечами, увидев первые беспомощные попытки Полины танцевать.

– У нее есть платье. И она знает роль. Раньше играла, но вела себя, как капризная примадонна, и нам пришлось временно расстаться… А тут ты согласилась. Ты что, расстроилась? Совершенно напрасно! Ты выступишь в другой раз. Танец уже знаешь. Ты теперь в основном составе, а Маша – твоя дублерша. Дублёрша обязательно должна быть – вот для таких непредвиденных случаев. А мы постараемся повторить спектакль, как только бабушка исправит тунику. Может быть, даже на Масленицу.

– Но меня уже не будет здесь на Масленицу. Я буду в районной школе.

– Разве можно? – Всплеснула руками эстетка. – Зачем туда ходить?

– У бабушки больше нет денег, – тихо, с трудом призналась Полинка.

– Какое несчастье! Как ты меня огорчила! – воскликнула Марина Романовна. – Но ты не забудешь Новейший? Не забудешь нас всех? Я тебя буду вспоминать каждый день!

Полина уже не могла сдерживаться, и самым постыдным образом заплакала. Учительница нежно обняла ее.

– Давай с тобой почаще видеться, приезжай к нам всегда, когда захочешь. Ты можешь гулять с нами, бывать на всех наших праздниках. Ведь мы будем видеться, правда?

Полинка кивала изо всех сил.

– Не вешай нос! Постарайся чувствовать себя самой счастливой и красивой именно теперь. Ведь ты все та же добрая, умная, смелая, талантливая девочка! Открыть тебе секрет? С судьбою надо вести себя так, чтобы заставить ее восхищаться тобой! Она тебе гадость – а ты ей: тьфу! И она растеряется! А ко дню рождения я пришлю тебе открытку.

– Да. Я буду очень ждать открытку. И буду приезжать.

Полина вернулась домой. Августа встретила её новостями:

– Я нашла свой туфель, который пропал еще прошлой весной, помнишь? И вы тогда помогали мне его искать, и всё без толку! А сегодня утром, проводив тебя в лицей, я зашла к Прошке, вижу – валяется мой башмак посреди комнаты. Такая петрушка! Я примерила – до чего удобно! Хорошо, что еще не успела купить новые. Я так обрадовалась! Спрашиваю Прошку – а он молчит и смеется.

– Как он может смеяться! – воскликнула Полинка. – Это он во всем виноват! Урод! Генетически модифицированный продукт! Гриб галлюциногенный!

– И эта туда же! – Опешила Августа.

Полинка всё же пришла на Рождественское Представление. Она нашла место в самом дальнем углу, затаилась там и принялась искать взглядом Марину Романовну. Эстетка блистала и дирижировала перед самой сценой. В руках ее, как почти всегда, были цветы, на губах – улыбки и россыпи смешков. В воздухе витала радость и легкомысленный, украшенный стеклянными бликами, запах хвои.

Вокруг лицеистки без умолку болтали, и Полине показалось, никто не удивлен тем, что не она танцует в сегодняшнем спектакле. Само собой разумелось, что роль Саломеи создана для Маши Новиковой, Маша танцует Саломею каждый год, и невозможно вообразить, чтобы танцевала не она. Болтали о том, что старичок в первом ряду – это учитель самой Марины Романовны, потому что она тоже учится, заочно, и как раз на театрального режиссёра, а этот спектакль – её зачёт. Полинка поняла, что дело было вовсе не в платье. Платье – ерунда! Это же театр. Так же, как она сама могла сыграть принцессу, какая-нибудь драпировка могла сыграть принцессину тунику. Просто Полинка так и не научилась танцевать, как нужно, и Марина Романовна обрадовалась случаю отстранить её от спектакля.