Противостояние.Том I - Стивен Кинг

— О черт, — сказал Старки и испугался какой-то водянистой слабости собственного голоса и мурашек, которые поползли от паха к животу. «Процент заражения — девяносто девять и четыре, — думал он, как в исступлении снова и снова мысленно повторяя эту фразу. — А значит, девяносто девять и четыре процента смертности, потому что человеческий организм не в состоянии выработать антитела, способные подавить постоянно видоизменяющийся антигенный вирус. Стоит только организму произвести нужное антитело, как вирус просто несколько трансформируется. По этой же причине практически невозможно создать вакцину против него».

Девяносто девять и четыре процента.

— О Боже! Это все?

— Ну, в общем…

— Давай выкладывай до конца.

И тогда Крейтон мягко сообщил:

— Хаммер мертв, Билли. Самоубийство. Он выстрелил себе в глаз из служебного револьвера. Он оставил на столе свои письменные соображения относительно проекта «Блю». Мне кажется, он подумал, что в случае необходимости они сыграют роль предсмертной записки.

Старки прикрыл глаза. Вик Хаммер — его… был его зятем. Как же он сообщит о случившемся Синтии? «Мне жаль, Синди, но Вик сегодня нырнул с вышки в тарелку холодного супа. Вот, прими „оглушин“. Понимаешь, какой идиотизм. Кто-то допустил ошибку при сборке комплекта. А другой забыл вовремя дернуть рубильник, чтобы заблокировать базу. Задержка составила всего-то секунд сорок, но этого было достаточно. Этот комплект, получивший среди профессионалов прозвище „нюхач“, производят в Портленде, штат Орегон, по заказу министерства обороны номер 164480966. Комплекты собираются в несколько этапов женским техническим персоналом таким образом, что ни одна не знает, что они выпускают. Может быть, кто-то из сборщиц думал в тот момент, что приготовить на ужин, а контролер, проверяющий ее работу, — о покупке семейного автомобиля. Как бы то ни было, Синди, последним звеном в цепи нелепого стечения обстоятельств было то, что служащий контрольного поста номер 4, человек по фамилии Кампьон, вовремя увидел, что номера на циферблате стали красными, и успел выскочить из помещения прежде, чем все выходы были заблокированы. Он сбежал вместе со своей семьей, проехав через главные ворота базы на четыре минуты раньше, чем сработали сирены и вся база была заблокирована. Мы хватились его только через час, потому что на контрольных постах не были установлены камеры. Ведь когда-то должен наступать предел контроля за самой службой охраны, иначе все в мире превратятся в тюремных надзирателей. Мы так и считали, что он на месте, и ждали, когда „нюхачи“ обнаружат зараженные участки территории. Ему выпал шанс удрать, а также хватило смекалки ехать фермерскими тропами и удачи избежать тех мест, где его машина могла бы застрять. Потом кто-то должен был распорядиться, извещать ли о случившемся полицию или ФБР или обе службы сразу. А тем временем тот пресловутый козел Кампьон колесил по стране, и когда некто из руководства в итоге решил, что они все-таки обязаны заняться этим, тот счастливый ублюдок — тот счастливый больной ублюдок уже добрался до Техаса. А когда Кампьона наконец-то поймали, он уже никуда не удирал, потому что он, его жена и их маленькая дочь лежали в морге какого-то вонючего городишка Брейнтри в Техасе. В общем, Синди, я хочу сказать, что это была цепь невероятных совпадений вроде выигрыша в тотализатор, которым сопутствовала неквалифицированность, помноженная на везение — вернее, прости, я имел в виду на невезение, — но в основном это было просто происшествие. И в том нет никакой вины твоего мужа. Но он возглавлял проект и понял, что ситуация усугубляется, и тогда…»

— Спасибо, Лен, — сказал Старки.

— Билли, не хотите ли вы…

— Я поднимусь через десять минут. Я хочу, чтобы ты за пятнадцать минут созвал заседание генерального штаба. Если они спят, подними их с кровати пинками.

— Слушаюсь, сэр.

— И, Лен…

— Да?

— Я рад, что именно ты рассказал мне обо всем.

— Да, сэр.

Крейтон ушел. Старки взглянул на свои часы, потом подошел к мониторам, включил монитор номер два и, заложив руки за спину, стал задумчиво рассматривать безмолвный кафетерий базы «Блю».

Глава 5

Ларри Андервуд свернул за угол и обнаружил достаточно просторное место для парковки своего «датсуна зед» между пожарным гидрантом и чьим-то мусорным баком, свалившимся в сточную канаву. Мусорный бак представлял малопривлекательное зрелище, и Ларри постарался убедить себя, что на самом деле он не видел окостеневшее тело дохлой кошки и крысу, вгрызавшуюся в ее покрытый белой шерстью живот. Тем более крыса так стремительно исчезла из-за яркого света фар, как будто ее действительно там никогда и не было. Правда вот, кошка осталась на месте. И, заглушая мотор, он подумал: если признаешь существование одной, то должен признать и существование другой. Говорят, что самое большое количество крыс — в Париже. Не мудрено при таком количестве старых клоак. Но и в Нью-Йорке этих тварей полно. И, насколько он помнил свою растраченную молодость, не все крысы в городе Нью-Йорке передвигались на четырех ногах. Впрочем, какого черта, припарковавшись у этого разрушающегося фасада из песчаника, он вообще размышляет о крысах?

Еще пять дней назад, 14 июня, он был в солнечной Южной Калифорнии, родине Диснейленда и скопище наркоманов, религиозных сект, а также единственных в мире ночных клубов, где исполняют эротические танцы. Сегодня утром в четверть четвертого он прибыл на побережье другого океана, заплатив пошлину за проезд по Трайбургскому мосту. Моросил нудный дождик. Только в Нью-Йорке ранний летний дождик может быть таким бесконечно гнетущим. В первых робких предрассветных лучах, пробивающихся с восточной стороны неба, Ларри разглядел капли, покрывшие ветровое стекло машины.

«Дорогой Нью-Йорк, вот я и вернулся домой».

Может быть, «Янки» уже в городе. Тогда его поездка будет иметь хоть какой-то смысл. Доехать на метро до стадиона, пить пиво, есть горячие сосиски, запеченные в тесте, и смотреть, как «Янки» будут отделывать «Бостон» или «Кливленд»…

Мысли его поплыли, а когда он очнулся от забытья, то обнаружил, что уже почти совсем рассвело. Часы на приборном щитке показывали 6.05. Оказывается, он задремал. Крыса, как он теперь убедился, существовала наяву. Она вернулась и успела прогрызть приличную дыру в кошачьем брюхе. Ларри почувствовал, как его пустой желудок медленно сжимается от отвращения, и решил гудками прогнать эту тварь прочь, но спящие дома с выстроившимися перед ними как часовые мусорными баками остановили его.

Он сел пониже, чтобы не видеть, как крыса пожирает свой завтрак. «Потерпи немного, мой дружочек, и я снова вернусь в подземку. Ехать на стадион „Янки“ сегодня вечером? Возможно, я увижу тебя, старина. Хотя ты вряд ли увидишь меня».

Фасад здания был обезображен нанесенными аэрозольной краской зловещими надписями: ЧИКО 116, ЗОРРО 93, МАЛЫШ ЭЙБИ ПЕРВЫЙ! В детстве, когда еще был жив отец, соседствовать с этим домом почиталось за честь. Тогда ступени, ведущие к двойным дверям, охраняли два каменных пса. За год до того, как он уехал на побережье, хулиганы полностью разбили правую скульптуру. Теперь же от обоих изваяний практически ничего не осталось, кроме обломков одной задней лапы левого пса, а туловище, которое она когда-то поддерживала, наверное, сейчас украшает лачугу какого-нибудь наркомана из Пуэрто-Рико. Может быть, его стянули ЗОРРО 93 или МАЛЫШ ЭЙБИ ПЕРВЫЙ! А может, крысы однажды темной ночью уволокли его в заброшенный туннель подземки. Как знать, вдруг они утащили заодно и его мать? Он понимал, что должен по крайней мере подняться по ступенькам и проверить, все ли еще значится ее фамилия на почтовом ящике квартиры номер 15, но он слишком устал.

Нет, он побудет в — машине и немного поспит, надеясь, что остатки барбитурата, находящиеся в его организме, позволят ему проснуться около семи. Потом он пойдет и посмотрит, живет ли еще здесь его мать. Может, было бы лучше, если бы она умерла. Может, тогда ему и дела не будет до «Янки» и он просто остановится в «Балтиморе», отоспится дня три, а там подастся обратно на золотой Запад. Хмурое утро, моросящий дождь, неунимающийся стук в висках и дрожь в теле от столкновения с омерзительной действительностью придавали Нью-Йорку очарование дохлой шлюхи.

Его вновь увлек поток мыслей. Он обдумывал события последних десяти недель, пытаясь найти разумное, точное объяснение тому, как можно шесть долгих лет биться головой о глухие стены, играть в клубах, делать демонстрационные записи и фонограммы и вдруг получить все, чего добивался с таким трудом, за девять недель. Стараться сразу внедрить это в свое сознание все равно что пробовать проглотить круглую дверную ручку. Но должен же быть ответ, думал он, какое-то объяснение, которое убедит его самого в несостоятельности отвратительного мнения, что все это, по словам Дилана, лишь каприз, прихоть изменчивой фортуны.