Секретная просьба (Повести и рассказы) - Сергей Алексеев

Великий князь Константин любил своего адъютанта. Умён, находчив молодой подполковник. Ростом высок, подтянут. К тому же лихой наездник. А князь Константин обожал лошадей.

Распорядился великий князь Константин приготовить для Лунина иностранный паспорт.

Паспорт готов. Граница рядом. Бери бумагу. Скачи к границе. И ты свободен.

И вдруг Лунин отказался взять паспорт.

Великий князь Константин даже обиделся:

— Ну смотри, смотри…

— Не могу, — объясняет Лунин. — Не могу побегом обесчестить себя перед товарищами.

Дежурный офицер Зайчиков, узнав про такое, сказал:

— Хитёр, хитёр Лунин. Не зря не берёт паспорт. Иное, видать, придумал.

Предположение дежурного офицера вскоре подтвердилось. На охоту стал собираться Лунин. Давно он мечтал съездить в леса, к самой силезской границе, сходить с ружьём на медведя. Много медведей в силезских лесах. Знатная там охота.

Попросил Лунин у великого князя Константина разрешение на отъезд. Дал великий князь разрешение. Получил Лунин нужный пропуск, уехал.

— Не дурак он. Ищи теперь ветра в поле, — посмеивался дежурный офицер Зайчиков.

Только уехал Лунин, как тут примчался из Питера на тройке фельдъегерь:

— Где Лунин?

— Нет Лунина. На охоте Лунин. На силезской границе, — объясняют фельдъегерю.

— Фить! — присвистнул царский посыльный. — На силезской границе!

— Не дурак он, не дурак, — опять о своём начинает Зайчиков.

И всё-таки Лунина ждут.

— Приедет, — сказал Константин. — Знаю характер Лунина. Приедет.

Ждут день, второй, третий. Четвёртый кончается день. Не возвращается Лунин.

— Обхитрил, обхитрил, — не унимается Зайчиков.

Прошёл ещё день, и вдруг Лунин вернулся. Разгорячённый, красивый, стройный. С убитым медведем в санках.

Спрыгнул Лунин на снег.

— К вашим услугам, — сказал фельдъегерю.

Все так и замерли.

Усадили Лунина в фельдъегерскую тройку.

— По-ошёл! — дёрнул ямщик вожжами.

Тронулись кони. Ударили бубенцы.

— Чудак человек, — говорили в Варшаве. — По доброй воле голову в пасть.

«Чудак», — подумал и сам великий князь Константин.

Даже дежурный офицер Зайчиков и тот заявил:

— Да, не каждый бы, ваше высочество, способен к поступку оному.

— Ну, а ты бы? — спросил Константин.

— Я бы, ваше высочество, — поминай как звали…

— Да, но каждый… — задумчиво повторил Константин. Потом посмотрел на дежурного офицера, брезгливо поморщился и, нахмуривши брови, бросил: В том-то беда для трона: Луниных мало, Зайчиковых много.

Жандармский унтер Нафанаил Сысоев ходил по улице. Вертел головой, как курица. Щупал людей глазами.

Повторял про себя Сысоев: «Роста высокого, сутуловат, зарос бородой немного, когда говорит, рот на правую сторону кривится».

Это были приметы декабриста Вильгельма Кюхельбекера. Искали его повсюду — по всему Петербургу и даже в других городах.

Прошёл унтер-офицер Сысоев по Литейному, Невскому, свернул на Фонтанку, затем на Мойку. Был и в Летнем саду, и на Марсовом поле. Версты три прошагал вдоль невского берега и вот вернулся опять на Литейный. Тут и заметил Сысоев, как кто-то поспешно шмыгнул в подворотню. Бросился унтер вслед за прохожим, перехватил. Смотрит: роста высокого, сутуловат, зарос бородой немного.

Схватил унтер человека за руку:

— А ну-ка, любезный, стой!

— Позвольте, — сказал прохожий. — Не понимаю. В чём дело?

Когда прохожий говорил, рот у него скривился и как раз на правую сторону.

«Он!» — понял Сысоев.

Приволок унтер прохожего в жандармскую часть.

Глянул жандармский полковник на человека: роста высокого, сутуловат, зарос бородой немного.

— Кюхельбекер? — спросил полковник.

— Я коллежский асессор[4] Семён Мигайло-Немигайлов, — отвечает приведённый к нему человек.

Видит полковник — у человека рот при ответе кривится и как раз на правую сторону. «Кюхельбекер, — понимает полковник. — Вот же, мошенник, имя какое выдумал».

Решил полковник тут же отправить схваченного Кюхельбекера в Зимний дворец к генерал-адъютанту Левашову. Начал писать письмо. Вывел: «Его превосходительству…» И вдруг входит унтер Каблуков:

— Ваше высокородие, схвачен злодей!

— Что ещё за злодей?

— Кюхельбекер, ваше высокородие.

Представил унтер Каблуков жандармскому начальнику схваченного им человека. Глянул полковник: роста высокого, сутуловат, зарос бородой немного.

— Господин полковник, — возмущается человек, — это же чёрт его знает что. Да я — государю… Да я… Я — отставной генерал Лафетов.

Смутился жандармский полковник, но тут же пришёл в себя. «Ловко, злодей, придумал, ловко. Ишь ты, отставной генерал. Не проведёшь. Рот-то на правую сторону кривится!»

Всё хорошо. Плохо одно — в жандармском участке два Кюхельбекера. Какой же из них настоящий?

Гадает полковник: «Этот? Нет, этот?» А в это время открывается дверь. Входит жандарм Удавкин.

— Ваше высокородие, схвачен злодей!

И тут же «злодея» вводит.

Смотрит полковник: роста высокого, сутуловат, зарос бородой немного.

— Кто ты? — вскричал полковник.

— Отто-Ганс-Иохим Кюхельгартен, булочник местный, из немцев, отвечает «злодей». И рот при этом, конечно, кривит.

«Боже! — взмолился полковник. — Какой же теперь из троих? Может, как раз последний… Кюхельгартен, Кюхельбекер, Кюхельбекер, Кюхельгартен», стал повторять полковник.

К вечеру Кюхельбекеров стало пять. Запутался вовсе теперь полковник. Ложился в постель с головой чугунной.

Ждал он утра с тревогой. Но утром от генерал-адъютанта Левашова пришёл приказ прекратить поиски Кюхельбекера. Задержан уже Кюхельбекер.

Раздосадован был полковник, что не он задержал Кюхельбекера. К тому же боялся жалоб.

Но успокоил его генерал-адъютант Левашов:

— Лучше невинных схватить десяток, нежели хоть одного упустить из злодеев.

Даже награду за усердие получил жандармский начальник.

На радостях этой награды он и унтерам раздал по рублю серебром на водку.

— Хватай! Не жалей! — говорил полковник.

Рады стараться царские слуги. Хватают они безвинных.

Старый князь Иван Александрович Одоевский поднялся со сна в сквернейшем духе. Пнул ногой казачка Варварку — оплошал Варварка, неловко подсунул под барские ноги ночные туфли. Норовил плюнуть в лицо камердинеру Агафонычу («Не отворачивай буркалы, не отворачивай!») — не тот притащил камзол. «Глашка, негодница!» — кричал на коридорную девушку Глашу. Замешкалась где-то Глашка, не тащит кувшин с водой. Съездил по шее лакея Кузьку. Этого просто так.

Наконец князь оделся. Вышел в просторную залу. Подошёл к окну, смотрит в окно наружу. Зима. День морозный-морозный. Иней схватил берёзки, повис на ветвях серёжками. Рядом сосна у дома. Бьёт по сосне деловито дятел. Подумал Одоевский: «Эка же шея крепкая!» Но не на берёзки, не на сосну, не на дятла, на дорогу смотрит сейчас Одоевский.

— Пало дворянство, пало!

Весть о восстании декабристов уже дошла и до этих мест. Здесь в Юрьев-Польском уезде родовое гнездо Одоевских. Знатен Одоевских род. Ещё при царе Алексее Михайловиче прапрадед князя Ивана князь Яков Одоевский в самых видных боярах был.

— Пало дворянство, пало. Опозорилось!

Знает князь Одоевский, что восстали полки Московский, лейб-гренадерский, гвардейский морской экипаж.

— Мальчишки! — поминает восставших князь.

Одно утешение для старика. Не поколебалась конная гвардия. Верной осталась царю. Именно в конной гвардии служил когда-то сам князь Иван. А сейчас в том же самом конногвардейском полку служит корнетом сын князя Ивана молодой князь Александр Одоевский.

— Верен царю род Одоевских, верен. В старых родах опора!

Гордился, сыном Иван Одоевский.

Кто лучший наездник во всём эскадроне? Любой ответит — корнет Одоевский. Кто ловчее владеет саблей? Скажет вам всякий — корнет Одоевский. Не жалеет денег для сына князь. В лучшие сукна одет Одоевский. Восемь комнат один снимает.

Стучит за окном, не стихает дятел.

— Ишь ты разбойник, — ворчит старик. — Долбит и долбит. Глянь, и сосну повалит.

Смотрит князь на дорогу. Ждёт. Десятый день, как староста Селиверст Прахов уехал в Питер. Пора бы уже вернуться. Специально погнал его князь Одоевский. Захотелось вдруг князю взглянуть на сына. Наказал Одоевский Прахову:

— Привези. Не мешкай. Скажи, что отцова воля!

И вот оттуда, где кромка парка, с бугра, с пригорка брызнул раскат бубенцов.

— Едут!

Ближе, всё ближе кони. Вот мелькает среди берёз. Вот Звездочёт коренным несётся. Копыто кладёт в копыто. «Эка красавец конь!» Видны уже санки. В санках — ямщик. В овчинном тулупе Прахов. А где же князь?! Вот бежит уже Прахов лестницей. Вот стоит перед князем в зале: