Роза Дамаска - Изобел Чейс

Глава четвертая

Розы тянулись на всем обозримом пространстве. Они были, казалось, всех мыслимых цветов — алые, почти черные, белые, розовые, желтые… Цветы казались больше и, возможно, грубее тех, к которым привыкла Викки, но их потрясающий аромат кружил голову. Воздух без признаков ветерка был буквально напоен им.

Адам остановился на обочине и вышел из машины, обозревая розовые ряды.

— Похоже, сборщиков еще нет, — доложил он. — Я оставлю коробки тут, и мы съездим пока на кладбище.

Викки впервые услышала про сборщиков и едва сдержала вздох облегчения, узнав, что им не придется самим собирать все эти розовые головки.

— А кто эти сборщики? — спросила она.

— В основном это друзские женщины, — ответила Умм-Яхья. — Друзы, вероятно, самый красивый народ в стране. Многие из них светловолосы. Говорят даже, что они пошли от первых крестоносцев, но вообще-то они появились здесь задолго до этого. Кстати, женщины у них ходят непокрытыми. О них знают мало, но работники они хорошие, и Хуссейн нанимает их на сборку роз ежегодно.

В этот момент появились женщины. Они медленно, поистине с королевской грацией двигались по узкой дороге, погоняя своих осликов. У некоторых волосы были такие светлые, какие можно увидеть только у детей, а под круглыми головными уборами сверкали прекрасные голубые глаза. Одетые в длинные, очень простые, перехваченные поясом на талии платья, в основном из искусственной парчи самых ярких расцветок, они являли собой великолепное, красочное зрелище.

Приблизившись, женщины приветствовали Адама как старого приятеля. С остальными они были сдержаннее, искоса посматривая на двух женщин и стыдливо отворачиваясь, как это делают дети, увидев незнакомых людей. Они взяли коробки и, взгромоздив их на спины осликов, погнали терпеливых животных на плантацию.

Адам вытащил из одного седельного мешка транзисторный радиоприемник и включил его. Женщины заулыбались, перешептываясь.

— Что они говорят? — спросила Викки.

Адам усмехнулся:

— Они говорят, что мне бы тоже захотелось послушать радио, если бы пришлось часами работать под палящим солнцем. У них у всех есть приемники.

Адам сел в машину, а собравшиеся на обочине женщины помахали им на прощание, позвякивая золотыми цепочками, вплетенными в волосы.

До кладбища было недалеко. Оно примыкало к крошечной деревушке на склоне горы, возвышавшейся над долиной. Вид отсюда был превосходный; легкий, освежающий ветерок играл среди мраморных надгробий, различных для мужчин и женщин, но в целом столь традиционных, что одно от другого едва можно было отличить.

Стройная фигура, закутанная в черное, одиноко стояла у входа.

— Мириам! — воскликнула Умм-Яхья, и ее голос пресекся от волнения.

Адам остановил машину и вышел, потягиваясь. Нельзя было не заметить силу его мускулов, и Викки подумала, есть ли справедливость в том, что мужчины ходят одетыми. Она посмеялась над своей мыслью, но ее веселье тут же пропало, когда девушка бросилась к Адаму.

— Адам! Как долго вы ехали! Я жду с самого утра.

Умм-Яхья посуровела:

— Мириам! Ты не у себя дома.

Мириам приподняла чадру и показала сестре язык.

— Очень жаль! — Затем быстро сдернула накидку, оставшись в великолепном, сшитом по последней парижской моде платье. — Так лучше, — засмеялась она. — Мне ужасно жарко.

Подскочивший Георгиос положил свояченице руку на плечо:

— Мириам, уймись. Не срами нас!

Мириам передернула плечами — она была значительно выше Георгиоса.

— К счастью, я живу не в твоем доме, коротышка, — заявила она.

Георгиос побагровел.

— Умм-Яхья, поговори с сестрой! — взмолился он.

Всех утихомирил Адам.

— Оставьте ее, — сказал он своим обычным безапелляционным тоном. Он повернулся к Мириам, улыбнулся и протянул руку. — Подойди познакомься с Викки Тремэйн.

Редко кто осматривал Викки так дерзко. Мириам была намного моложе сестры, однако неудовлетворенность жизнью наложила на нее свой отпечаток, едва заметно оттянув уголки рта. Тем не менее это была, пожалуй, самая красивая женщина изо всех, кого Викки когда-либо приходилось видеть. Она стояла перед Викки — высокая, с мраморным лицом классической музейной скульптуры, с волосами, вьющимися на высоком лбу. Ее светло-карие глаза могли бы быть безукоризненно прекрасны, но сейчас их очарование разрушало выражение презрения и жалости к себе.

— Викки Тремэйн? — повторила Мириам. — Кто она?

— Одна из новых сотрудниц Хуссейна, — кратко объяснил Адам.

Легкая улыбка заиграла на губах девушки.

— Женщина? А моя сестра краснеет, оттого что я стащила чадру!

— Это совсем другое! — вмешалась Умм-Яхья. — Надо следовать обычаям своего народа.

— Зачем? — спросила Мириам. Умм-Яхья стиснула себе руки, не находя слов.

— Неудивительно, что отец приходит от тебя в отчаяние! — наконец выговорила она.

Мириам рассмеялась. Все ее поведение, очевидно, было хорошо отработано в целях достижения искомого, и Викки женским чутьем моментально это почувствовала.

— Но ты-то не отчаиваешься? — шепнула Мириам Адаму.

Тот рассмеялся:

— Ну ты нахалка! Нельзя так дразнить любящих тебя людей.

— Почему? Они перестанут меня любить? — Ее глаза округлились и стали задумчивыми. — Ты перестанешь любить меня?

Но Адам уже отвернулся от нее, прикуривая сигарету.

— Для тебя есть кое-что в машине, — небрежно бросил он.

Умм-Яхья сделала решительный жест.

— Не сейчас! — гневно воскликнула она. — Я не разрешаю. Адам, вы ее поощряете, так не пойдет.

Мириам радостно засмеялась и обняла сестру.

— Что вы привезли мне? Что это, Адам? — потребовала она, весьма довольная собой.

— Ну, это ваше дело, — объявила Умм-Яхья запальчиво. — Я умываю руки.

Адам бросил на нее быстрый, понимающий взгляд.

— Не сейчас, Мириам, — сказал он коротко. — Ты это получишь, когда мы достанем еду. А пока покажи Викки кладбище.

Ко всеобщему удивлению, на этот раз Мириам не стала возражать.

— Покажу вам могилу своей матери, — предложила она. — Мы сюда часто приезжаем по четвергам. Это мусульманский день поминовения. Вдовы ходят к могилам своих мужей, и все такое.

— А почему именно по четвергам? — спросила Викки.

Мириам пожала плечами:

— Не знаю, таков мусульманский обычай.

И правда, на кладбище было много женщин, склонившихся над одинаковыми могилами. Они лили немного воды в изголовье и шептали что-то умершему мужу, прося совета или рассказывая о происшедших за неделю событиях. Они сидели тут часами, склонившись над могилами и углубившись в себя. Это было вроде общего праздника для всего мусульманского мира.