В чистом поле: очерки, рассказы, стихи - Н. Денисов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
По натуре, по складу характера, Кукарский был человеком мягким, не шумным. Жизненные неурядицы и явную несправедливость к себе переживал, как говорится, внутри себя, был далеко не бойцом, не ввязывался в «драку» за убеждения. Но поэзии, литературе он предан был истово, удовлетворяясь малыми бытовыми благами. Оставив бывшей жене двухкомнатную квартиру, жил с матерью, Павлой Леонтьевной, в старой коммуналке на улице Максима Горького, где едва помещались диван, раскладушка, стол и полка с книгами. Поразительно, что он не писал никаких заявлений, чтоб улучшить свои жилищные условия, хотя мог бы – одно время он преподавал философию в индустриальном институте, издал несколько сборников стихов, книгу документальной прозы.
В последние годы короткой своей жизни (прожил на земле сорок четыре года) он нигде не служил на должности, пробавлялся скудными литературными заработками, иногда выезжая на выступления по путевкам Бюро пропаганды литературы.
Забавная деталь. Он не носил при себе никаких документов. Паспорт был, но не имел штампа о приписке, и вообще «паспортина» эта была у него давно просрочена, продлить её или обменять в милицейской конторе он почему-то не стремился! Обходился стареньким корреспондентским удостоверением, оно имело силу в ту пору даже при посадке в самолет и, вероятно, при получении редкого гонорара в какой-нибудь издательской или газетной бухгалтерии…
Ближе к вечеру Анатолия Степановича можно было встретить в центре Тюмени, неторопливо идущего, хорошо выбритого, всегда в опрятном костюме, при галстуке. Позднее он «завел» себе аккуратную бородку, мягко и русо курчавившуюся на лице. Встретившись, заглядывали мы к критику Виталию Клепикову в издательский филиал, работавший от Свердловска. Еще заходили в «союз», где собирались в конце дня писатели, оторвавшись от дневных трудов за письменными столами, вели просторные разговоры. Табакуров, каковым был Иван Ермаков… ну еще редкий кто-то, чрезвычайно аккуратная бухгалтер-секретарь Зинаида Белова, строго следящая за цветочными растениями и фикусом в большой кадке, выпроваживала подымить в коридор. Но в отсутствии «нашей Зины», курильщики, угробляя цветущую флору, порядок этот безоглядно рушили…
Я работал по соседству, в редакции «Тюменской правды», которая располагалась тогда на улице Ленина, напротив горсада, и мне всегда было интересно заглянуть к старшим товарищам, послушать наших аксакалов. Впрочем, какие там «аксакалы»! Самому солидному по возрасту было едва за сорок, что уж говорить о зеленой молодежи, как о нас с Нечволодой или о поэтессе Гале Слинкиной, студентке из Тюменского пединститута, по роду северянке из Ханты-Мансийска. Среди молодых была и Алла Кузнецова, недавняя доярка из Голышмановского района, от которой остались в памяти такие строчки. Мол, если ты меня не полюбишь, «Я твой двор разнесу, я твой дом подожгу! И собаку убью из ружья – у ворот!»
А в «союзе» собиралось немногочисленное тогда профессиональное писательское воинство. Иван Ермаков – да. Еще Владислав Николаев, Людмила Славолюбова, Евгений Шерман, Юван Шесталов, молодая поэтесса, но уже член Союза писателей Люба Ваганова. Заходил Владимир Фалей – комсомольский журналист, стихотворец и автор часто исполняемой на радио песни «Нефтяные короли».
…Мы добываем кровь земли,И бьют фонтаны из земли!Мы – короли!И это наше королевство!
Иногда доставляли прямо в кресле не ходящего, обезноженного из-за болезни в детстве, Ивана Григорьевича Истомина. Жил он недалеко, в центре, и такому вниманию, случаю – посидеть среди своих! – был несказанно рад.
Решались на этих сходках творческие и житейские вопросы, а кто-то заходил за командировкой в какую-нибудь точку области или в Москву, в Свердловск – по издательским делам. Во главе руководящего стола, конечно же, царил ответственный секретарь организации Лагунов. Попутно отвечал и на телефонные звонки. Мог позвонить и Первый из обкома партии. И то, что звонил Щербина, нам было ясно сразу: Лагунов брал трубку и непроизвольно вставал, вытягивался. И будь он при головном уборе, наверное, взял бы и под козырек. Отвечал Первому четко, с готовностью тотчас исполнить руководящее указание: «Да, Вас понял, Борис Евдокимович… Слушаю! Да, обязательно передам нашим товарищам… Спасибо, Борис, Евдокимович! Спасибо…»
В атмосфере этих ежедневных сходок царили и духовность, и доброжелательность. Конечно, мог что-то выплеснуть экспрессивный Юван Шесталов, считавший себя «мансийским Пушкиным», вставить колючую шпильку ответственному секретарю Иван Ермаков, зарокотать смехом в ассирийскую свою бороду Шерман…
Хмельных застолий в помещении Союза не допускалось, хоть и время было – «застольно-застойное». Не терпится, иди злоупотребляй дома или в ресторане… Это позднее – в конце 80-х и в 90-х годах, когда уехали в иные края или ушли в иной мир многие из прежнего состава организации, творческий и нравственный климат порядком деградировал, как и во многих сферах в стране, когда до власти дорвались нечестивые и приблудыши, серость. Она, серость, лихорадочно плодила себе подобных, укрепляясь, хамски торжествуя: «Нас больше, мы сильнее!»
Но – о Кукарском. Помню, как – опять же в себе! – переживал Анатолий то, что приемная коллег ия СП России не утвердила решение нашего собрания о приеме его в члены Союза писателей. Это было несправедливостью, ведь, несмотря на промахи роста, писание «датских» стихов, которыми он грешил в начальный период, работая под руководством партийных редакторов газет, Кукарский был все же истинный поэт. И этим жил. В только что вышедшем новом сборнике «Колокола России», который он представил на приём в Союз, было немало стихотворений крепкого звучания.
Вернусь в март 73-го.
Отработав в Нефтеюганске, мы разлетелись. Основная часть литературной команды – в Тюмень. Нам с Анатолием – на Самотлор. На аэродром, по утреннему снежку, пришли пешком, благо, аэродром был совсем рядом с молодым городом. Ну, говорю Кукарскому, полетели состязаться!
Выясняется, что у него и денег на билет нет. И не только на билет, там еще, в Нижневартовске, надо столоваться, за гостиницу платить. Проси, говорю, у Шумского, именующего себя драматургом, он нас сюда по лини Бюро привёз. Не дает, этот драматург, отвечает Толя. Я уж для него трагедию в стихах и кровью написал, не дает! Как это кровью? Показывает лист бумаги, на котором все, как положено в заявлениях начальникам, значится: мол, слезно прошу в счет будущей оплаты за выступления дать на билет до Нижневартовска. И действительно – кровью. Палец себе иголкой проколол человек специально…
Ладно, говорю, билет я тебе покупаю. Но в Нижневартовске кровь из носу! – денег надо достать! Иначе нам хана обоим. Не волнуйся, отвечает Кукарский, пойдем сдаваться в редакцию городской газеты, предложим свои стихи, выручат. Впервой, что ли?!
О, сколько тогда выручали нас северные редактора! И в Салехарде, и в Тазовске, и в Ханты-Мансийске, и в Сургуте, и в Новом Уренгое, в Тарко-Сале даже… Относились с почтением, с пониманием. Проблемы сии решались просто и скоро.
… Долетели. В Нижневартовске поселяемся в разных местах: он в гостинице НГДУ (нефтегазодобывающего управления), мне достается холодная – зато отдельная! – комната в общежитии № 20 по соседству с кафе «Белоснежка». Я сразу кидаюсь в кипень Самотлора. Обустройство его – впечатляющие виды! Есть уже главная бетонка-дорога, по которой в обе стороны летит и движется могучая техника, вахтовые автобусы с работягами, а то и легковые авто, над которыми развеваются разноцветные шары и ленты. Это местная традиция: свадебный кортеж должен обязательно побывать у подножия месторождения, как бы получить благословение для молодой, рождающейся здесь семьи – таёжной ячейке общества. Вдали, сквозь морозный туман, контуры буровых вышек, похожие на поднявшихся на задние лапы доисторических звероящеров. Горящие факелы попутного газа с утробным завыванием пронзают небеса, выжигая в них пустоты, опасные не только для пролетающих птиц, но и для рукотворных летательных аппаратов, то есть самолетов, вертолетов. Там и там неровные строчки лежнёвок – временных дорог к буровым и промыслам. Как вехи вчерашнего пути, в болотных пропаринах, торчат кабины насмерть застрявших тракторов, остовы другого, непонятного для новичка, железа.
Да, путь к нефтяным глубинам нелегок и порой трагичен!
Месторождение обустраивается разными организациями и предприятиями, приходится всякий раз обращаться к тому или другому начальнику за помощью, чтоб попасть в производственное подразделение. Перекачивающие дожимные станции, строящиеся лежневки, промыслы, но особо поражает, даже восхищает, буровая знатного мастера Виктора Китаева, её глубинная работа.
