СОЧИНЕНИЯ В ДВУХ ТОМАХ. ТОМ 1 - Клод Фаррер

От тяжелого вздоха поднялась грудь Фауста. Другого ответа не было.

— Вы в меланхолии? О чем вы задумались? В вашем распоряжении еще тысяча лет. Разумеется, это не так уж много. Итак, милостивый государь, наслаждайтесь остатком ваших дней. «Жизнью пользуйся живущий». Вы всегда свежи и румяны, костюм ваш всегда восхитителен. Поверьте моим словам, в тот знаменитый вечер на балконе с Маргаритой у вас был не лучший вид. Ей-богу! Я совсем одурел. Отчаяние красотки, которую я чуть-чуть не подцепил сейчас, является вполне убедительным доказательством внимания, которым вы продолжаете пользоваться среди барышень. Впрочем, кто может в этом сомневаться! Достаточно взглянуть на вас!

Иоганн Фауст пристально смотрит на болтуна и шепчет, все шепчет одно слово:

— Слова…

— Короче, сударь мой, — говорит дьявол, — чего хотите вы?

— Я хочу, — медленно произносит доктор, — совсем не того, чего я хотел до сих пор. Когда я подписывал твой договор, я был не очень умен. В те времена я был стар, лыс, хил, придурковат, ноги у меня были согнуты, спина сгорблена. В моем, забитом всем этим вздором мозгу, — он указал рукой на кучу реторт, тиглей и пергаментов… — в моем иссохшем, нездоровом мозгу тлела только одна идея, скорее мания, мания — жить еще, жить как можно дольше, я отчаянно цеплялся за жизнь, которую должен был скоро покинуть. Вот почему я хотел стать молодым. Конечно, это было детское сумасбродство, я от него, без сомнения, исцелился бы, если бы мне тогда дать немного слабительного. Но, к сожалению, явился тогда ты. Мое мимолетное пожелание ты тогда раздул до таких размеров, о которых я и не помышлял. Ты сделал таким громадным бокал, из которого я хотел напиться, что я в нем потонул. Люди обыкновенно исчерпывают юность в продолжении десяти лет, а потом отдыхают от нее до самой смерти. Передо мною же прошли века, а я все еще юн и не могу отдохнуть от своей молодости.

— Итак, вы устали, — сказал дьявол. — Вы ищете покоя, и больше ничего. Почему же вы раньше не говорили об этом? Отлично, дорогой доктор; слишком многих прекрасных щечек коснулись ваши усы, со слишком многих балконов бывали спущены для вас лестницы! Приятно прочесть любовное письмецо, но все-таки все объяснения в любви слишком похожи друг на друга. Итак, я уразумел ваши новые вкусы. Сомнения нет, вы намерены постареть.

— Нет, — сказал Фауст.

— Как нет?! Ну что же, есть и другое лекарство. Старость вам не улыбается? Как вам угодно. Может быть, вы и правы. Я согласен, доктор, с вами; довольно несносно таскать гроб на спине, а ноги в рукавах куртки. По правде сказать, старики бездеятельны, а все-таки часто жалуются на неизменную усталость. Итак, долой старость! Но держу пари, в мгновение ока я переделаю вас так, что прекрасные девицы станут редкими гостями у вас; стоит только вам стать безобразным, как Терсит, или бедняком, как Иов. Итак, надеюсь, предложение мое приемлемо? Что выберете вы? Уродство или нищету?

— Ни то, ни другое, — сказал Фауст.

— Вот так штука! У вас замечательно покладистый характер! Но знаете, я начинаю думать, что моя фантазия истощается! Вам нужен отдых, и вместе с тем вы желаете сохранить в неприкосновенности и вашу молодость, и изящество, и философский камень, которым я когда-то скрепил наш договор! Всякий другой на моем месте решил бы, что выхода из этого положения найти «нельзя». Но это слово мои филологи вычеркнули из моих словарей. У нас остается самое верное средство; несомненно, оно придется вам по вкусу. Не правда ли, ведь договор подписан только нами обоими. Я обещал вам тринадцать веков юности. Это слишком много, говорите вы. Ну что ж, вычеркнем соответствующий параграф и отправимся ко мне, не медля далее. Ну как?

— Нет, — закричал, побледнев, Фауст.

— Опять нет! Но пусть будет все согласно вашей воле. Поступайте как вам угодно, но уж меня увольте! Что вам ни предложи, все не по вас. Будьте довольны своей судьбой и не заставляйте же меня ломать голову. Ну, а теперь — до свиданья! Всего лишь через тысячу лет…

— Останьтесь, — сказал доктор. — Пергамент, на котором написан договор, не так уж прочен. В один прекрасный день я могу его разорвать и… — он понизил голос, — и принести покаяние. Да, я знаю, что прошу чуда. Но ведь именно чудес и просят верующие, у Того… у Другого! Да, маэстро, за отсутствием Его, я обращаюсь к тебе. Я хочу жить так, чтобы не делалось тошно, есть так, чтобы не уменьшался аппетит, наконец, жить без скуки, без отвращения, без усталости. Я хочу остаться молодым и никогда не пресыщаться моей молодостью. Вот моя мольба! И со всею страстью без ненависти, без злопамятства приношу я ее к твоим ногам.

— Вот так фунтец! — закричал дьявол. — Вы сошли с ума от гордости, уважаемый маэстро! Ведь в этом-то и есть высшая тайна. Вы думаете, что меня стоит немного попросить и перед вами откроются все тайны. Если бы вы стали тем, чем хотите быть, то в чем бы сохранилось мое превосходство перед вами? Клянусь моим царством, вам не постичь этой тайны. Ищите ее сами по себе или спрашивайте у других, если эти другие существуют.

Доктор молча вынул из наполненной водой вазы фосфорную палочку и начертил ею на стеклянной пластинке таинственную пентаграмму, засветившуюся в темноте. Дьявол внезапно отпрянул от нее. Оба собеседника молчали. Пентаграмма гасла на стекле. И дьявол решился заговорить тихим шепотом:

— Вы много знаете, многоуважаемый! Пусть так! Вас не проведешь! Из нас двоих вы господин. На целых тысячу лет. Приказывайте. Я не знаю интересующей вас тайны. Где вам угодно ее искать?

Фауст с повелительным видом разостлал на полу мантию.

— Мне угодно, — сказал он, — посетить тех, кто тебе не подвластен.

— Отлично… — вздохнул дьявол. — Дорогу я знаю.

Оба уселись на мантию и унеслись в пространство.

— Что же это за люди, которым удалось свергнуть твое иго?

— Почем я знаю, — ответил угрюмо дьявол. — Это таинственные мужчины и женщины, они рассеяны по всему свету. Это учение, обладающее теми ритуалами, которых я не выношу. Опасные заклинатели — они умеют начертать на стенах огненные слова. Я избегаю общения с ними.

— Это маги, — сказал доктор. — Я их знаю. От них-то я и узнал знак, принудивший тебя к повиновению. Но нет ли других людей?

— Да, — ответил дьявол. — Есть еще и другие странные люди, сновидцы, живущие в мечтах, к ним у меня нет доступа. Они презирают землю и смеются надо мной. Больше о них я ничего не знаю.

— Может быть у них, — прошептал доктор, — найду я тайну, которой ты не знаешь, и обрету покой, которого я так жажду.

Над ними, над усталой землей сгущался густой покров ночи. Дремали города, огражденные от внешнего мира своими стенами, в городах были потушены огни, а на пустынных равнинах вздрагивают высокие тополя, которых пролетая касался дьявол.