Траурный кортеж - Василий Доконт

— Ахваз… спасай… Гонца… Бальсар… Гонец…

После чего снова бессильно обвис на руках пограничников.

У солдата словно крылья выросли за плечами. Подавленный своим опозданием и картиной побоища на постоялом дворе, насмотревшись на ставшие вдруг чужими лица своих сослуживцев, в посмертных чертах которых он со страхом узнавал то одного, то другого, Ахваз совсем пал духом. Таково свойство выживших — чувствовать свою вину перед мёртвыми. А теперь — новое задание капитана, и снова — только ему посильное.

Прежде всего — расчёт времени. Фирсофф погиб не более, чем полтора часа назад. Значит, с момента ухода Бальсара прошло и того меньше. Бой на постоялом дворе закончился чуть больше часа назад! Да, чуть больше часа назад!

Ахваз посмотрел, как унесли в трактир Паджеро, как извлекли из груды тел прикрытое ранее капитаном тело короля Фирсоффа и, не в силах сдержаться от осенившей его догадки, выкрикнул всем, кто оказался рядом — и магу-лекарю Баямо, и лейтенанту Блавику, и лекарю пограничников, имени которого так и не узнал:

— Они добивали раненых!

И повторил ещё раз, громче и понятнее:

— Мороз и раны — это не всё. Живых нет, потому что они добивали раненых.

Бой-то кончился всего час назад…

Лейтенант с интересом ждал, какие ещё соображения выскажет этот перемазанный болотной грязью юнец (у Блавика были все основания называть Ахваза юнцом: самому лейтенанту было уже сорок три года). А откровения посыпались из Ахваза одно за другим, словно рухнула стена, державшая его разум в заточении. Как оказалось, ни одна деталь, ни одна подробность сражения на постоялом дворе, не ускользнули от раттанарского разведчика.

— Здесь был ещё кто-то, кроме этих оборванцев, — Ахваз кивнул на трупы лысых, которых пограничники сносили к частоколу. — Вот здесь, здесь, здесь — да этих следов полно — лежали другие… А теперь их тел нет… И лысые… У них, ни у кого, я не вижу лука. Только дешёвый меч, и никакого другого оружия. Подбирали, я уверен, лучников.

— Может, раненых?

— Нет, не думаю. Тут был убитый. И тут тоже… А этот — наверняка: столько крови вытекло. Они подобрали часть своих убитых и увезли: вот и следы саней, смотрите…

— А Гонец? Как думаешь, он у них?

— Нет, для Гонца был только один путь: через конюшни, оврагом и дальше, в лес. Там и надо искать следы Бальсара.

Способ, каким Гонец покинул постоялый двор, Ахваз указал правильно. Чтобы убедиться в этом, достаточно было бегло осмотреть конюшни: дыра в стене, проделанная Бальсаром, выводила в овраг, и Ахваз, сопровождаемый сотней спешенных пограничников, побежал по проложенной Гонцом и погоней тропе.

— Велика ли погоня за Гонцом? — спросил пожилой сержант, которого Блавик назначил командиром сотни. — Сколько врагов поджидает нас впереди, на этой тропе?

— Человек пятьдесят, не меньше. Это уже не тропа — целая дорога. Вон как натоптали…

— Одному от пятидесяти не уйти, разве, что солдат хороший…

— Бальсар не солдат. Он строитель, маг-зодчий, и старый, как весь наш мир.

— Тогда я ему не завидую: не уцелеет… Успеем ли?..

Погоня гнала Бальсара, как волчья стая гонит оленя, расчётливо и неумолимо.

Судя по всему, преследователи хорошо знали этот лес. Их следы то рассыпались по лесу в широкую цепь, то снова сходились к Бальсаровым следам, стремясь заступить ему дорогу. Магу пока везло: он избегал ловушек и невредимым уходил от наскоро организованных засад.

— Они гонят его к реке, — сержант задержвлся, восстанавливая дыхание. — Если выгонят на обрыв Искристой — пропал твой Гонец.

— Вы хорошо знаете эти места, сержант? — Ахваз обтёр лицо снегом, чтобы согнать сонливость. В снегу попалась небольшая льдинка, и раттанарец расцарапал себе щёку. — Может нам удастся где-нибудь сократить дорогу и перехватить погоню раньше, чем они догонят мага?

Разведчик очень устал и держался только на одном самолюбии. На самолюбии и кипящей внутри, где-то у самого сердца, обиде на несчастье, случившееся с его сослуживцами. Обиде отчаянно злой, но всё же не ставшей ненавистью: ненависти ещё предстояло прорасти. И нужно для этого было всего лишь немного времени и лицо врага. Живое, нормальное лицо врага, а не жуткая, вызывающая отвращение, лысая и безбровая, потерявшая даже ресницы с век, рожа. И был этот враг недалеко: где-то впереди он двигался по следу Бальсара и сам оставлял легко читаемый след, ложащийся перед Ахвазом на снег широкой дорогой мести.

— Как тебе сказать, Ахваз? — сержант глотнул из фляги, и на следопыта пахнуло дешёвым вином. — Эти места — охотничьи угодья барона Фалька, а я никогда не числился среди его егерей. Граница с Аквиннаром проходит по дальнему берегу Искристой, но он совершенно для нас недоступен. Солдаты с нашей заставы изредка осматривают этот берег реки, где позволяет местность, и только с разрешения главного лесничего барона. Я участвовал в таких осмотрах раз десять, наверное…

Сержант склонился над участком нетронутого снежного наста и стал кинжалом вычерчивать карту:

— Гляди, Ахваз! Вот — Искристая. От Аквиннарской границы она почти на день пути зажата между двух высоких обрывов. Ты, наверное, заметил, что мы понемногу поднимаемся вверх… — Ахваз согласно кивнул. — Болото, Гиблая Топь, через которую ты прошёл, вот здесь, в котловине. Оно отделено от реки горной грядой. Мы уже правее гряды, и до реки у нас не будет никаких препятствий. Но сократить путь… Я не знаю как — Ваш маг петляет, словно заяц, и где его прижмут к реке… Нет, мы не сократим… Тут бы не промахнуться, основной след не потерять…

— Не потеряем, сержант: они так наследили, что даже с коня, на полном скаку, с этого следа не собьёшься. Я другого боюсь: не напороться бы нам самим на засаду. Впереди нас — с полсотни врагов… А если кого-то послали на перехват Бальсару? Конных послали… Дорога или просека к реке есть?

— Барон не любит, когда пугают его дичь. В этот лес, кроме егерей, никому ходу нет…

— Совсем никому ходу нет, — подначил сержанта Ахваз некоторое время спустя, когда пограничники добрались до поляны с догоревшим костром. Рядом с кострищем вывернул потроха распоротый бурдюк из-под пива, покрывшего наледью снег вокруг бурдюка. Ахваз сунул руку в пепел:

— Ещё тёплый… А это что?! — он вытащил из кострища почти сгоревший черенок стрелы с обугленным наконечником. Металл наконечника на острие был смят, сплющен. Ахваз послюнил палец и стёр с металла копоть. — Похоже, у Гонца появился союзник, и этот союзник — гном. Так смяться стрела могла только о гномью кольчугу…