Агентство «Томпсон и К°» - Жюль Верн

Пипербум не мог ничего возразить. Он весь превратился в уши, изнемогая от нечеловеческих усилий хоть что-нибудь понять. Его тоскливый взгляд свидетельствовал, что он потерял всякую надежду быть услышанным.

Поражение противника воодушевило Томпсона. Он смело сделал два шага вперед; его противник отступил шаг назад.

— Чем не устраивает вас эта программа? — спросил он решительным тоном.— Вы недовольны каютой? Вы жалуетесь на питание? Чего вам не хватает? Ну ответьте же!… Нет, не в этом дело? Тогда почему вы сердитесь? Только потому что не нашли переводчика?

Томпсон произнес последние слова с нескрываемым негодованием. Он был восхитителен. Яростные интонации, энергичные жесты окончательно сокрушили и без того поверженного противника. Несчастный был оглушен, потерян, руки его дрожали.

Пассажиры окружили спорящих, не скрывая своего интереса.

— Разве это моя вина! — воскликнул Томпсон, беря в свидетели само небо.— Да, в программе говорится о переводчике, владеющем всеми языками. Но ведь никто из пассажиров не жалуется, кроме вас!

Он обвел всех взглядом человека, уверенного в своей правоте, и продолжал с торжествующим видом:

— Только вы один. Конечно, сэр, наш переводчик владеет всеми языками, но не голландским же. Это не язык. Это диалект, местное наречие, сэр. Если голландец хочет, чтобы его понимали, пусть остается дома.

Дружный смех сотряс палубу и трюм. В течение двух минут на корабле царило непобедимое веселье, в котором было мало милосердия.

Оставив поверженного противника, Томпсон снова поднялся на верхнюю палубу и теперь прогуливался среди пассажиров совершенно спокойно.

Смех еще не успел стихнуть, когда склянки позвали всех к обеду.

Томпсон сразу вспомнил о Тигге. На время администратор забыл о нем из-за инцидента с Пипербумом. Отвлечь Тигга от мыслей о самоубийстве можно, потворствуя его желаниям. В данном случае следовало предложить ему удобное место за столом.

Увиденное успокоило Томпсона. Осведомленность пассажиров о тайне Тигга уже приносила свои плоды, милосердные души позаботились о несчастном. Тигг шел к столу в сопровождении двух дочерей Блокхеда, между ними и занял место. И сразу же началась борьба за то, кто подвинет скамеечку ему под ноги, кто отрежет хлеба, кто подаст лучшие кусочки мяса. Сестры проявляли поистине христианское усердие, они делали все, чтобы вернуть ему вкус к жизни.

Томпсон сел в центре стола, капитан Пип — напротив. Заняли отведенные им места леди Гайлбат и леди Гамильтон. Остальные пассажиры разместились по своему усмотрению, в зависимости от симпатий. Робер, занявший место с краю, оказался между Роже де Сортом и Саундерсом, недалеко от семьи Линдсей.

Обед начался в тишине. Но как только утолили голод, начались разговоры, сначала на частные темы, затем на общие.

Во время десерта Томпсон счел уместным произнести прочувственную речь.

— Я обращаюсь ко всем, кто меня слушает,— воскликнул он в опьянении триумфа,— не правда ли, мы замечательно путешествуем? Кто не предпочел бы наш плавучий ресторан ресторану на суше?

Эта преамбула была встречена всеобщим одобрением. Томпсон продолжал:

— Пусть каждый сравнит себя с тем, кто путешествует в одиночку. Жизнь такого плачевна, он предоставлен только самому себе, своим возможностям. Мы же находимся в прекрасном салоне, в избранном и доброжелательном обществе. И все это благодаря новой форме бизнеса путешествий. Скоро это удовольствие для немногих станет доступным для всех.

Утомленный длинной речью, Томпсон перевел дыхание. Он хотел продолжать, но тут случилось неожиданное.

Слушая администратора, юный Абель Блокхед все больше и больше бледнел. Если на свежем воздухе он не почувствовал первых признаков морской болезни, обычного следствия усиливающейся качки, то как только покинул палубу, приступ сразу же дал о себе знать. Из розового он стал бледным, потом зеленым. И стоило только налететь большой волне, как мальчик уткнулся в свою тарелку.

— Прямо как от сильной дозы ипекакуаны[35], — флегматично обронил Саундерс в полной тишине.

Многие пассажиры деликатно отвернулись, семья же Блокхедов обратилась в бегство. В течение одной минуты на лицах девиц сменились все семь цветов радуги. Они встали и поспешно удалились, оставив Тигга на произвол судьбы. Мать, унося на руках несчастного ребенка, устремилась следом. За ней, держась за взбунтовавшийся живот, следовал мистер Абсирфус Блокхед.

После того как прислуга навела порядок, Томпсон попытался продолжить свое прерванное выступление. Но общество уже не было настроено слушать его. Почти через каждую минуту кто-нибудь из гостей вскакивал и исчезал с искаженным лицом. Все надеялись, что свежий воздух исцелит внезапный недуг, то и дело увеличивающий количество своих жертв. Вскоре стол опустел на две трети, на местах остались лишь самые крепкие.

Таковой была семья Гамильтонов. Морская болезнь не могла справиться с этими могучими людьми. Они продолжали трапезу, не обращая никакого внимания на то, что происходит вокруг.

Леди Гайлбат чувствовала себя хорошо, но тоже ушла в сопровождении слуги и четвероногого любимца, вид и поведение последнего явно говорили о недомогании.

Не поддался болезни также и Элиас Джонсон. Подобно Гамильтонам, он как бы не замечал вокруг себя никого. Но в этом не было высокомерия. Он с аппетитом ел, особенно много пил. Бокалы сменялись перед ним как по волшебству, к великому негодованию соседа, преподобного Кули.

Насколько Джонсон много пил, настолько Пипербум из Роттердама много ел. На каждый бокал, выпитый Джонсоном, Пипербум отвечал тем, что проглатывал огромный кусок. Он уже остыл от ярости, лицо его было безмятежно. По всей видимости, голландец примирился со своей участью и, отбросив мучившие его заботы, предавался спокойному чревоугодию.

За огромным столом осталось только двенадцать пассажиров, среди них Робер, семья Линдсей, Роже, Саундерс и вышеперечисленные персоны во главе с Томпсоном и капитаном Пипом.

Круг избранных был узок, но внушал почтение. Так считал Томпсон, горевший желанием вернуться к столь неудачно прерванной речи.

Однако обстоятельства, похоже, были против него. В тот момент, когда Томпсон собирался открыть рот, в тишине возвысился скрипучий голос.

— Стюард,— позвал Саундерс, отодвинув тарелку,— неужели нельзя принести просто два яйца. Неудивительно, что все болеют. Даже желудок морского волка не вынесет такой пищи!

Это заявление казалось слишком придирчивым. Еда, далеко не безупречная, была, в общем, довольно сносной. Но какое это имело значение для постоянно недовольного Саундерса, внешность которого соответствовала его характеру. Если судить по облику, он представлял собой тип неисправимого брюзги. А возможно, у него имелась какая-то тайная причина не любить Томпсона, сознательно искать поводы к агрессивным выпадам и сеять раздор между Главным Администратором и его подчиненными.