Американский поцелуй - Дэвид Шиклер

Особенной похвалы удостоилась Четвертая Злая Мышь. Она носила непритязательные голубые штаны и произносила только одну строчку, но в ее облике, в манере шнырять туда-сюда среди других мышей было что-то дурманящее, что-то, что внушало любовь и заставляло аплодировать стоя.

«Четвертая Злая Мышь, — писала Сюзан Март, — нетерпеливая, норовистая, себе на уме. Но она так безнадежно запуталась в собственных ужимках, что невозможно не смеяться. Этот персонаж может напоминать любого из нас, замеченного на улице, мечущегося под пристальным взглядом публики. Были бы мы менее бестолковыми, истеричными в данной ситуации?»

Интриги добавляло еще и то, что в списке актеров Четвертая Злая Мышь значилась как аноним. Бенни Демарко, известный актер кино и театра, играл роль Первой Доброй Мыши и получил хорошие отклики. Триша Вера, Первая Злая Мышь, была неповторима в некоторых сценах, особенно в оживленной беготне по стенам. Но неизвестным под маской Четвертой Злой Мыши Манхэттен интересовался больше всего. Некоторые критики уверяли, что это Кристиан Фрик, получивший награду за роль Близкого друга в «Шабаше». Большинство склонялось к тому, что новичок, скрывающийся в костюме Четвертой Злой Мыши, — это темная лошадка с сомнительными рекомендациями.

Что касается Джереми Якса, то он был шокирован. В каждом представлении он пытался исправить замечания критиков, которые передавали ему Майкл Хью и озлобленный драматург. Тем не менее Джереми не был актером. У него не было чувства мизансцены, ощущения времени и собственного тела, и, таким образом, он очень смутно представлял, что делать в костюме семифутовой мыши. Его расстраивал смех, вызванный его появлением, ему не хотелось, чтобы другие мыши считали его неповоротливым увальнем. Но, чем больше Джереми расстраивался, тем громче смеялись зрители и тем больше «Лукас» получал денег.

«Расслабься, — твердил себе Джереми. — Расслабься».

Но Джереми не мог расслабиться. Его слава казалась ему фарсом. Он не хотел, чтобы кто-либо знал об этом, пока он не решит, не стыдно ли иметь такую славу. Если бы Джереми был верующим человеком, он мог бы обратиться к духу покойного дедушки за советом. Вместо этого он стоял в холле Примптона и завороженно смотрел на четыре портрета, висевшие на стене над стойкой Сендера. Это были портреты семьи Рук — Элиаса, Хаттера, Джозефа и Иоганна — которые владели Примптоном с тех пор, как Элиас Рук построил его в 1890 году. На портретах были изображены четверо мужчин, без улыбки взиравших на посетителей. Джереми уважал их серьезное, сосредоточенное выражение лица и тот факт, что они напоминали его деда Робби, только были немного стройнее. Каждый мужчина был изображен в темном костюме или фраке, и под каждым портретом, кроме Иоганна, была выгравирована дата жизни и смерти.

Джереми был поражен портретом Иоганна Рука, нынешнего владельца Примптона. Он был известен своим невероятным богатством, а в его поведении было что-то странное. Он был совсем седой и носил черный смокинг. Ходили слухи, что Иоганн Рук путешествует по миру под вымышленными именами, то изучая медицину в Париже, то добывая алмазы в Йоханнесбурге, время от времени вмешиваясь в жизнь своих жильцов. Перед портретом Иоганна Джереми стоял потому, что он напоминал ему деда, единственного человека, одобрения которого так ему не хватало.

«Я смешной. — Размышлял Джереми, смотря на портрет, когда в холле никого не было. — На самом деле, смешон ли я?»

Конечно, ответа от портрета он не дождался. Подавленный, Джереми отправился выпить в «Черривуд» с Патриком Риггом.

— Ты больше не неудачник, — произнес Патрик, — почему ты не откроешь публике свое имя?

— Потому, — шипел Джереми, — потому, что я идиотская мышь, черт возьми. Вот почему!

Патрик пожал плечами. Кроме Майкла Хью и других актеров, в контракте которых был пункт о неразглашении тайны, только Патрик знал второе «я» Джереми.

— Может, ты и мышь, — продолжал Патрик, — но ты определенно человек. Тебя все любят.

Джереми нахмурился. «Если бы я был мужчиной, — думал он, — я бы пил водку в Сибири. Я жил бы в тундре с толстой женой».

Чтобы взбодрить приятеля, Патрик повел его в «Минотавр», ночной клуб, занимавший подвальное помещение неподалеку от консервного завода. «Минотавр» представлял собой лабиринт запутанных коридоров и темных углов. Из коридоров вели двери, некоторые открывались в комнаты блаженства. Другие вели в никуда. Если ты потерял друга в «Минотавре», то рисковал не найти его до утра или вообще больше не встретить. Идея состояла в том, чтобы плутать как можно дольше, а потом попытаться выйти к центру лабиринта — широкому залу, названному Форумом. В зале было несколько баров, высокий потолок, танцпол и сцена, на которой сменялись развлечения: шоу по понедельникам, блюз по вторникам, свинг по четвергам, регги по пятницам. Патрик привел Джереми в Форум в среду. По средам была ночь Все-Может-Быть.

Джереми тяжело вздохнул.

— Зачем я сюда пошел?

Патрик засмеялся жутким, неестественным смехом. Он указал на сцену.

— Смотри, — сказал он.

Джереми взглянул. Парень по имени Гарольд читал эротический рассказ, а девушка по имени Цунами танцевала.

— Они неудачники, — сказал Джереми.

— Смотри, — настаивал Патрик.

— Леди и джентльмены, — объявил конферансье, — добро пожаловать к «Большим грязнулям».

Возгласы стихли. Свет погас. Три молодые женщины поднялись на сцену, одна с барабаном, а две с гитарами. У солистки с гитарой были длинные черные волосы, зачесанные на один глаз так, что скрывали почти все лицо. Через несколько секунд она и ее группа были в сборе. Они играли простую, проникновенную музыку, но Джереми привлек голос солистки. Ее лица не было видно, а голос был ужасный, но завораживающий, как у Луи Рида. Она произносила слова монотонно, но эти слова поднимались, воспаряли и разбивали тебе сердце. Джереми почувствовал, что волосы на шее становятся дыбом. Он обернулся к Патрику.

— Она… она… — Джереми хотел сказать, что она ужасна. Он хотел, чтобы его слова звучали как комплимент.

— Это Фрида, — сказал Патрик, — Фрида из «Хобарта».

Джереми открыл рот от удивления. Патрик не ошибся. Это была Фрида.

— Она потрясающая, — прошептал Джереми.

— Знаю, — согласился Патрик. — Я увидел ее здесь месяц назад.

— Почему ты мне не сказал?

Патрик усмехнулся хитро и непринужденно. Он знал о Манхэттене такие вещи, которые могут знать только мертвецы.

Джереми нашел Фриду после выступления. Она узнала его и пожала руку. Они вышли в одну дверь, купили выпить, вышли в другую дверь и устроились на диване.

— Не могу поверить, что это ты, — сказал Джереми. — Ты была великолепна.

Фрида убрала волосы с лица.

— Ты седеешь, — заметила она.

— Итак, чем ты занимаешься? — поинтересовался Джереми.

Фрида постучала по гитаре.

— Вот этим, дурачок. Я пою.

— Все время?

— Ну, я продавщица в «Саксе». Но кому какое дело до этого?

Джереми смотрел на нее. Ему хотелось сказать о том, какими упругими кажутся ее бедра под мини-юбкой и как это ужасно, что она зарабатывает своим ужасным голосом.

— А чем ты занимаешься? — спросила Фрида.

Джереми отхлебнул свой «Баллантайн».

— Я помощник режиссера в… Ну, я работаю в театре «Лукас».

Фрида кивнула.

— Клуб мышкетеров.

— Ха! — вырвалось у Джереми.

Он бросил взгляд на ее бедра, которые, если он правильно помнил, были покрыты веснушками. Он вспомнил дедушку, любившего шептаться с красивыми девушками. Джереми огляделся. В комнате было темно и пусто.

— Фрида, — зашептал он, положив руку ей на бедро.

Фрида немедленно сняла его руку.

— Нет, — сказала она, поправляя юбку. Когда она взглянула на Джереми, в ее взгляде не было ни капли сочувствия.

Джереми удивился. Он слышал о том, что происходит в отдельных комнатах «Минотавра», и однажды он уже довольно грубо овладел этой женщиной. Он снова коснулся ее колена. Фрида легко убрала его руку. Она издала странный звук, похожий на смех, и встала.

— Что-то не так? — потребовал объяснений Джереми.

Фрида покачала головой.

— Все в порядке, дурачок! — Она подняла гитару и вышла.

Чем больше Джереми думал о Фриде, тем больше он сходил с ума.

— Она назвала меня дурачком, — бормотал Джереми, — дважды.

— Что ты там бормочешь? — поинтересовалась Первая Злая Мышь.

Мыши были за кулисами, в гримерке, натягивали и пристегивали головы. Через пять минут должно было начаться субботнее представление. Прошел слух, что в зале будет мэр Филлипоне.

— Ничего, — огрызнулся Джереми.

— Эй, Якс, — окликнул его Бенни Демарко, — не наступай мне на хвост во время масляного танца.

— Не буду.

— Ну а сегодня ты уже наступил.