Легенды II (антология) - Роберт Силверберг

Бездельники продолжают глазеть и насмехаться над нами. Их скептицизм разъедает мои силы, как меловая вода — кожу. Те, кто больше всехжалуется на наше положение, меньше всех делает, чтобы улучшить его. «Подождите, — твердят они, — придут разведчики и покажут нам хорошее место». А ситуация между тем ухудшается с каждым днем. Мы ходим в настоящих лохмотьях, хотя Севет все время работает с волокнами, которые добывает из лиан и сердцевины тростника. Нам не хватает пищи, и на зиму не сделано никаких запасов. Бездельники едят ничуть не меньше работников. Мои мальчики весь день трудятся наравне с нами, а порцию получают такую же, как те, кто лежит на боку и оплакивает нашу участь. У Петруса на шее выступила сыпь — я уверена, что это от плохого питания и постоянной сырости.

Челлия, думаю, чувствует то же, что и я. Ее дочурки исхудали так, что все косточки видны. Мальчики могут хотя бы подкрепляться, пока собирают съестное, а девочки довольствуются тем, что им дают в конце дня. Олпи стал так чудить, что даже Петруса это пугает. Они уходят вместе каждое утро, но Петрус часто возвращается задолго до своего друга. Прошлой ночью я проснулась и услышала, как Олпи тихо поет что-то во сне. Клянусь, что никогда не слышала ни этой мелодии, ни этого языка, однако и то, и другое мучительно мне знакомо.

Сегодня идет сильный дождь, но наши хижины неплохо от него защищают. Мне жаль тех, кто не позаботился вовремя о крыше над головой, хотя меня удивляет, как могут люди быть такими глупцами. К нам в хижину пришли две женщины с тремя малыми детьми. Мы с Марти и Челлией не хотели пускать их, но не устояли при виде дрожащих малюток. Мы уступили, но сурово сказали их матерям, что завтра они должны строить вместе с нами. Если они согласны, мы поможем им поставить свою хижину, если нет — пусть уходят. Возможно, нам удастся убедить людей делать хоть что-то ради них же самих.

Семнадцатый или восемнадцатый день

Молитвенной луны 14-го года

правления сатрапа Эсклепия

Мы подняли и закрепили первый большой помост. Севет с Ретио связали веревочные лестницы, которые свисают до самой земли. Я пережила мгновение великого торжества, глядя на него снизу. Густая крона почти скрывала помост из виду, а я говорила себе: это мое детище. Подъемом и креплением занимались Ретио, Крорин, Финк и Тремартин, но чертеж, расчеты, распределение веса на ветвях и выбор места — все это сделала я и очень этим гордилась.

Но продолжалось это не долго. Карабкаться по гибкой лестнице, которая раскачивается тем больше, чем выше ты поднимаешься — это не для слабой женщины. На середине подъема мои силы иссякли. Я повисла на лестнице в полуобморочном состоянии, и Ретио пришлось идти мне на выручку. Стыдно сказать: я, замужняя женщина, обхватила его за шею, словно малый ребенок. Он же, к моему ужасу, не стал спускаться, а настоял на восхождении, чтобы я могла полюбоваться видом.

Вид этот привел меня в восторг, но и разочаровал тоже. Мы вознеслись высоко над болотом, в котором наши ноги вязли так долго, однако лиственный зонт почти Полностью закрывал нас от солнца. Я смотрела сверху на обманчиво прочный лесной ковер из листьев, ветвей и лиан. Другие могучие деревья загораживали обзор, но кое-что я могла видеть на все четыре стороны. Этим джунглям, кажется, нет конца. Однако знакомство с ближними кронами зародило во мне новые замыслы. Следующий помост мы поставим на трех соседних деревьях и перекинем от него мостик к первому. Челлия и Севет уже плетут оградительные сетки, которые не дадут маленьким детям упасть с высоты. Когда они закончат, я поручу им подвесные мосты, опять-таки с ограждением.

Дети постарше мигом приноровились взбираться наверх и быстро привыкли к новому древесному жилью. Мало того, они бесстрашно разгуливают по громадным ветвям, на которых стоит помост. Ретио, видя мое волнение и слыша бесконечные окрики, мягко меня пожурил. «Это их мир, — сказал он. — Им не нужно его бояться. Пусть привыкают к высоте, как бегающие по вантам матросы. Эти ветки шире, чем тротуары в некоторых городах, где мне доводилось бывать. Вам мешает свободно ходить по ним только сознание того, как далеко вам придется падать. Думайте о крепком дереве у себя под ногами, и все будет хорошо».

И я, вцепившись в его руку, решилась-таки пройти по одной из ветвей — но когда она закачалась под нами, струхнула и бежала назад на помост. Сверху едва видны хижины нашего утонувшего в грязи селеньица. Мы поднялись в иной мир. Здесь гораздо светлее, хотя свет по-прежнему рассеян, и намного ближе к цветам и плодам. Птицы с ярким оперением сердито кричат на нас, точно оспаривая наше право здесь находиться. Их гнезда болтаются на ветвях, как корзинки, и я прикидываю, нельзя ли сделать такое же уютное гнездышко для себя самой. Эту новую территорию я считаю своей по праву создателя, как если бы поселилась в одной из моих подвесных композиций. Можно ли вообразить себе город, составленный из висячих домов? Даже этот голый помост, надежно уравновешенный, обладает своего рода изяществом.

Завтра я устрою совещание с Ретио-моряком и Севет-ткачихой. Мне помнятся сетки, в которых поднимали на корабль тяжелые грузы. Что, если заключить деревянную площадку в такую сеть, переплести ячейки травой, чтобы получились стенки, и подвесить все это на крепком суку? Будет настоящий домик. Но как выбираться из таких жилищ на помосты? Я улыбаюсь, когда пишу эти строки. Я не сомневаюсь, что все это можно сделать, надо только придумать как.

У Олпи и Петруса на шее и под волосами выступило нечто вроде чешуи. Мальчики постоянно чешутся. Я не знаю, как им помочь, и боюсь, что другие дети тоже страдают от этой напасти — я видела нескольких, которые чешутся не менее яростно.

Шестой или седьмой день

Золотой луны 14-го года

правления сатрапа Эсклепия

Произошли два события чрезвычайной важности, но я так устала и так пала духом, что едва могу заставить себя рассказать о них. Прошлой ночью, ночуя в своей подвесной птичьей клетке, я была спокойна и почти счастлива, но сегодня все это отнято у меня.

Итак, первое. Вчера ночью меня разбудил Петрус. Он забрался под циновку, служившую мне одеялом, весь дрожа, как будто снова стал маленьким. Олпи, прошептал он, пугает его своими песнями. Петрус решился все рассказать мне, хотя и обещал, что будет молчать.

Они с Олпи, рыская в поисках пищи, наткнулись в лесу на странный прямоугольный холм. Петрус не хотел к нему приближаться — он не смог мне объяснить почему, — но Олпи словно тянуло туда. День за днем он твердил, что надо вернуться к холму. В те дни, когда Петрус возвращался домой раньше, Олпи ходил туда один. После долгих попыток и раскопок он нашел вход, и мальчики побывали там уже несколько раз. Петрус говорил, что это ушедшая под землю башня, в чем я не видела никакого смысла. Он сказал, что стены растрескались и влага просачивается внутрь, но в основном здание крепкое. Там много ковров, много старой мебели, как целой, так и гнилой, — в общем, видно, что там жили люди. Петрус дрожал, рассказывая об этом, — он думает, что эти люди совсем не такие, как мы. Музыка, сказал он, идет оттуда, из-под земли.