Тили-тили-тесто - Ирина Антонова

Кошкина чуть не упала в обморок от стыда. А у Фокиной от досады нос заострился.

– Что я ему сделала? – обратилась Кошкина со слезами к подругам. – Я не давала ему повода так меня оскорблять! Я всё Ольге Борисовне скажу! – пообещала она Тарасову.

– И правильно, – поддержала одноклассницу отзывчивая Фокина.

– Ну, Кошкина, ты даёшь! – чуть не задохнулся от возмущения Тарасов. – Темнота! Быть дамой сердца – большая честь! Я – единственный рыцарь в нашем классе. А может, и во всей школе или даже в нашем городе. Представляешь, ты будешь единственной дамой сердца в городе?!

Потрясённая Фокина раскрыла рот от удивления и позабыла его закрыть.

– А что я должна делать? – растерялась Кошкина. – Учти: целоваться с тобой не буду!

И она, покраснев, уныло уставилась в пол. А девчонки прыснули в кулачки.

Только Фокина выпучила глаза и пошла пятнами.

– Кошкина, ты что, сумасшедшая?! – откровенно удивился Тарасов. – Я же не в невесты тебя зову, а в ДАМЫ СЕРДЦА!!!

– А что это значит? – пролепетала Кошкина, косясь на подруг.

Но и те недоумевали.

– Тебе ничего делать не придётся. Это я буду прославлять даму своего сердца и совершать в её честь подвиги.

– Подумаешь! – фыркнула независимая Фокина и отвернулась.

– А если кто усомнится в том, что дама моего сердца, то есть ты, Кошкина, столь прекрасна, тот будет иметь дело со мной. Ух, я ему покажу! – И Тарасов потряс в воздухе кулаком. – Ну что, Кошкина, согласна?

Кошкина победно посмотрела на подруг, ловя на себе их завистливые взгляды: как же, ЕДИНСТВЕННАЯ в школе ПРЕКРАСНАЯ ДАМА СЕРДЦА!

– Я согласна! – гордо выпрямилась она.

Кошкинское окружение больше уже не считало Тарасова чудаком. На него смотрели с уважением, а на Кошкину – с плохо скрываемой завистью: везёт же некоторым почему-то!

Прозвенел звонок на урок.

Учительница литературы скользила взглядом по журналу. Словно гончая, она выискивала добычу. Класс, будто куропаткины дети, затих, затаился, перестал дышать, пережидая опасность. И тут Тарасов сказал:

– Лучше всех стихи читает Кошкина!

– Да? – И Ольга Борисовна посмотрела из-под очков на Тарасова. – Ну что ж, Кошкина, иди к доске.

Кошкина урок подготовила, но странная робость вдруг охватила её. Вызубренные строчки никак не желали слетать с языка. А ещё Фокина ехидно пялилась и многозначительно покашливала. В конце концов Ольга Борисовна с трудом поставила Кошкиной тройку.

На перемене Кошкина подлетела к Тарасову.

– Кто тебя просил вылезать?! – накинулась она на своего рыцаря. – Из-за тебя мне влепили тройку!

– А я считаю, ты замечательно декламируешь стихи, – защищался Тарасов. – Ты – прирождённая актриса. Разве не так?

– Ну!.. – хмыкнула тщеславная Кошкина, подумала немного и успокоилась. Даже улыбка засветилась на её лице. Хотя рядом и прогуливалась настырная Фокина.

Следующим уроком было рисование.

Елена Михайловна поставила на учительский стол пирамиду, рядом положила шар и объявила, что сегодня они будут рисовать натюрморт.

Все склонились над альбомами, а Елена Михайловна ходила по классу, изредка наклоняясь к кому-нибудь из учеников, подсказывая и поправляя.

К концу урока она добралась до Кошкиной.

– Да-а… – только и вымолвила Елена Михайловна, рассматривая рисунок.

– А по-моему, здорово! – заглядывая через кошкинское плечо, сказал Тарасов. – Просто Малевич и его «Чёрный квадрат»!

– Ты считаешь? – засомневалась Елена Михайловна.

А правдолюбивая Фокина подкралась ближе, мельком глянула на рисунок и подтвердила:

– Конечно, Малевич. От слова «малевать».

Класс так и покатился со смеху. Кошкина залилась краской и насупилась.

На перемене она чуть не плакала. А Тарасов, как мог, утешал её.

– Я же прославляю тебя. Стараюсь.

Кошкина облизала пересохшие губы и вдруг ойкнула.

– Ну вот! – захныкала она. – Ко всему прочему у меня ещё и лихорадка на губе вскочила.

Вертевшаяся рядом Фокина тонко заметила:

– Ты теперь стала ещё прекраснее.

Несчастная Кошкина не выдержала комплимента и заревела.

– Ты обещал защищать честь своей дамы, – всхлипывая, напомнила она Тарасову. – Так пойди и поколоти Фокину.

Витя покосился на ухмыляющуюся Фокину и стал убеждать Кошкину:

– Не могу драться с девчонкой! Я же рыцарь!

– В таком случае я не желаю быть дамой твоего сердца! И больше не смей меня так называть! – выкрикнула обиженная Кошкина.

Последним уроком была физкультура.

– Сегодня вы будете соревноваться в беге на длинные дистанции, – сказал физрук Фёдор Иванович, когда класс выстроился на школьном дворе.

– Лучше всех… – начал Тарасов и осекся.

Он по инерции собрался было объявить, что быстрее всех бегает длинноногая Кошкина, но наткнулся на её колючий взгляд и съёжился. Ему стало холодно, как, наверное, в ненастную погоду рыцарю в его железных доспехах. Тарасову захотелось удрать. Ноги стали приплясывать, а потом и вовсе понесли своего хозяина неведомо куда.

Дама сердца, не раздумывая, кинулась следом. Тарасову далеко убежать не удалось. Он не заметил ямку, оступился и растянулся во весь рыцарский рост.

Кошкина грозно нависла над ним. Она сняла с ноги кроссовку и помахала перед носом Тарасова.

Их мигом окружили одноклассники.

– А ну, отвечай, кто я! – грозно потребовала Кошкина.

– Прекрасная дама сердца… – пролепетал Тарасов и тут же пожалел об этом.

– Что?! – взревела Кошкина и приготовилась нанести удар.

Сейчас она вовсе не походила на прекрасную даму, скорее, была разъярённой фурией. Поэтому Тарасов зажмурился и затараторил:

– Нет-нет! Что я говорю?! Ты самая гадкая, самая вредная, самая некрасивая девчонка в мире! Тебе не дамой сердца быть, а ворон на огороде пугать!

– То-то же!.. – с облегчением выдохнула Кошкина, обула кроссовку и пошагала прочь от Тарасова.

Тут же к поверженному рыцарю подскочила довольная Фокина.

– Вот теперь ты сделал правильный выбор, Тарасов! – сказала она.

– Какой? – очумело спросил тот.

– Я согласна быть дамой твоего сердца, – засияла в ответ скромная Фокина.

Тринадцатый пират

(Новогодняя сказка)

Гена лежал на диване и накручивал на палец Митрофановы усы.

Митрофан – большой белый кот – сидел рядом и делал вид, что дремлет. Только кончик его хвоста мелко подрагивал, ходил из стороны в сторону, выдавая недовольство. Изредка кот приоткрывал один глаз, но тут же снова закрывал. Ему не нравилась такая ласка, но у хозяина было скверное настроение, и приходилось терпеть.

А каким могло быть настроение у Гены?

«Сегодня 31 декабря, – грустно размышлял он. – Новый год на носу. А папы всё нет. Он должен был вернуться из командировки ещё вчера. И ёлка не куплена, не наряжена. Мама думала, папа приедет – папа купит. А теперь…»

В замке диким селезнем крякнул ключ. Гена и Митрофан соскочили с дивана и наперегонки побежали в прихожую.

– Папа приехал! – радовался Гена, пытаясь на ходу обуть свалившийся с ноги тапочек.

Но это пришла из магазина мама, и Гена вновь загрустил. Его как магнитом потянуло назад, к дивану, и он повернулся, чтобы уйти.

– А как же торт? – удивилась мама и протянула большую нарядную коробку.

Гена нехотя взял её, собираясь отнести на кухню.

– Что случилось на этот раз? – стягивая перчатки, спросила мама. – Чашка пошла купаться и разбилась или цветочный горшок с подоконника спрыгнул?

– Я думал, папа вернулся, – не отзываясь на шутку, ответил Гена.

– Обязательно вернётся, – убеждённо сказала мама. – До Нового года ещё о-го-го сколько времени. – Она внимательно поглядела на сына, прикинула что-то в уме и предложила: – Пойдём ёлку покупать. Папа приедет, а у нас всё готово к празднику.

Гена оживился и даже улыбнулся.

Весело болтая, они вышли из дома.

На землю неспешно наступали сумерки. Было безветренно, и редким снежинкам никто не мешал опускаться, куда им хочется.

На ёлочном базаре товара было много, а народу – никого. Одни предпочитали живым ёлкам искусственные: достал из коробки – и нет проблем. Другие заранее купили настоящие, нарядили и теперь с нетерпением ожидали, когда придёт к ним Новый год.

Обойдя полбазара, Гена остановился:

– Мам, давай возьмём вот эту, – и приподнял лапу трёхметровой ели с крупными медными шишками у самого верха.

– Что ты! – испугалась мама. – Нам для неё потолок прорубать придётся. А вот эта пушистенькая, пожалуй, подойдёт.

И Гена залюбовался стройной, ровненькой, как по заказу, ёлочкой. Она была ни мала, ни велика – как раз такая, как надо.

– Эта ёлка моя! – вдруг послышался позади них скрипучий голос.