Дочь колдуньи - Кэтлин Кент

В такие минуты тетя находила успокоение, взяв на руки Ханну. А Ханна любила сидеть у нее на коленях и называла мамой. На лице у тети появлялась такая улыбка, что мне хотелось поменяться с сестренкой местами. Мне хотелось, чтобы меня гладили, обнимали и баловали. Наутро дядя вставал поздно, когда петухи уже давно пропели, а тетя делалась еще печальней. Покончив с делами и закутавшись в шаль, она садилась у очага и часами глядела в огонь.

Однажды на первой неделе марта нам показалось, что дядя вовсе не вернется домой. Уже давно стемнело, и мы, подавленные, сели за стол без него. После безрадостного ужина тетя присела на край стула и стала смотреть на дверь. Мы с Маргарет и Генри терпеливо ждали, когда она нарушит молчание. Мы сидели не шевелясь, так что у нас заболели спины, и пытались, как могли, утихомирить Ханну. Огонь в очаге едва теплился, когда мы услышали, как Буцефал трясет упряжью по дороге к амбару. В скором времени в комнате появился дядя и уперся взглядом в застывшие, словно статуи, фигуры за обеденным столом. Волосы у дяди стояли дыбом, будто он скакал на сильном ветру, одежда была в пятнах от какой-то темной жидкости. Он прошел к очагу, как ходят по палубе матросы во время шторма, и его одежда источала приторно-сладкий запах — так пахнут цветы, смешанные с пряностями. Он с жадностью выпил воды из ведра, вылив большую часть содержимого себе на грудь. Повернулся к нам лицом и рассмеялся сквозь плотно сжатые пересохшие губы.

— Всем пора ложиться спать. Мэри… иди в постель.

Тетушка встала и, взяв Ханну за руку, побрела в спальню, закрыв за собой дверь. Было слышно, как звякнул засов. Мы втроем — Маргарет, Генри и я — остались за столом, потерявшие дар речи и напуганные. Дядя стоял, опустив голову, и что-то бормотал себе под нос. Он ухватился за спинку стула, будто боялся, что упадет, но потом, шатаясь, добрел до стола и рухнул на стул рядом со мной. От него исходил сильный сладкий запах, а белки глаз налились кровью. Маргарет с Генри опустили глаза и разглядывали свои руки, будто ждали наказания. До этого я видела дядю только с улыбкой на лице и в хорошем расположении духа.

— Дядя, что с вами? — наконец решилась я. — Что случилось?

Он повернулся ко мне, голова его резко качнулась на шее, будто выпавший из кладки замковый камень, и пробормотал:

— Магия, Сара. Я снова занимался магией. — У него заплетался язык. Он придвинулся ко мне и приложил палец к губам. — Ш-ш-ш… Я открою тебе один секрет. Хочешь, Сара? Я пытался… исчезнуть. — Последнее слово далось ему с большим трудом. Он выдохнул, и от него запахло чем-то кислым.

Я взглянула на Маргарет, но та сидела опустив голову. Дядя постучал по моей макушке, чтобы привлечь внимание:

— Я пытался исчезнуть, но, как видишь, никуда не делся. Все еще в Биллерике. В пустыне, где живут фермеры, их жены, их отпрыски, свиньи, собаки… Я человек ученый, Сара! Я служил врачом у самого капитана Гарднера.

В его голосе слышался гнев. Остановившись, он мутным взглядом оглядел комнату, тяжело вздохнул и откинулся на спинку стула. Я вгляделась в спокойное, безучастное лицо Маргарет, и от ее спокойствия мне стало немного легче. Но на Генри было больно смотреть. Из-под опущенных ресниц у него текли слезы, обычно бледное, лицо пылало, губы дрожали. Несмотря на все его издевательства над нами с Ханной, несмотря на всю его жестокость, он был всего лишь мальчиком, чья жизнь зависела от доброго слова отца. Дядя протянул мне руку:

— Вы с Маргарет по-прежнему двойняшки? Так? — Я кивнула, и он тоже кивнул, больно сжав мне пальцы. — Ты такой же член семьи Тутейкеров, как все мы. Я стану тебе отцом… самым лучшим отцом, каким не может быть человек с руками, обагренными кровью.

Маргарет вдруг поднялась со своего места и сказала:

— Нам пора спать, папа.

Она потянула меня за фартук в нашу комнату. Вскоре в дверь тихо постучался Генри и попросил разрешения устроиться на ночлег у нас на полу. Было слышно, как дядя долго бродил по комнате, пока не рухнул со стоном на матрац у самого очага. В ту ночь я спала урывками — меня мучили кошмары кровавой бойни. Мне снилось, как отец идет в свинарник с топором на плече. Хватает большого, обросшего щетиной борова. По сравнению с отцом боров кажется крошечным. Отец тащит его в темный угол амбара, а тот визжит, как человек. Слышится возня, потом свист в воздухе и шлепающий звук вонзившегося в плоть металла.

На второй неделе марта мы с Маргарет сидели, зарывшись в солому и прижавшись друг к другу коленями, подле загона со свиноматкой. Остро пахло расплавленной медью и чем-то еще. Как если бы вяленое мясо оставили висеть слишком долго. Снаружи бушевал сильный ветер, задувая снег в щели между досками. Свиноматка только что опоросилась, и мы смотрели, как поросята шумно сосут раздутые соски матери, отталкивая друг друга своими пятачками. Поросят было шестеро, и мы решили назвать их в честь библейских злодеев. Самого толстого серого поросенка мы назвали Голиафом. Самому жадному, маленькому и пятнистому, дали имя Иуда. Других назвали Пилатом, Иродом и Фараоном. Последней была хорошенькая полосатая свинка. Мы сидели тихо. Я положила голову на плечо Маргарет и играла прядью ее волос, выбившейся из-под чепца.

— Если бы твой отец был здесь, он быстро придумал бы хорошее имя для этой свинки.

Дядя подобрел и больше не приходил домой в ярости, хотя по-прежнему часто отлучался по вечерам, а когда возвращался, от него сильно пахло элем. Маргарет думала о чем-то своем и ничего не ответила. Чтобы завязать разговор, я спросила:

— Куда отправляется твой отец, когда уходит из дому?

Я почувствовала, как Маргарет вся напряглась, и пожалела, что задала вопрос.

— Папа ездит в город лечить больных, — ответила она.

Но по тому, как она потупила глаза и старалась не встретиться со мной взглядом, было видно, что это неправда.

— Может, назовем ее Блудницей? — предложила я.

Мне запомнилось это имя, когда мы вечером читали Библию, и я думала, что это опасное имя, как редкие ароматы, получавшиеся из мускуса и лилий в Уре Халдейском. Я улыбнулась, подумав, как забавно дать поросенку такое необычное имя. Но Маргарет нахмурилась и отодвинулась от меня.

— Это имя не подходит. Это вообще не имя, а тип женщин, — сказала она.

— Какой тип? — спросила я, почувствовав, что наткнулась на новый секрет.

— Наихудший. Неужели ты правда не знаешь, что такое блудница? — Она резко встала и отряхнула с ног солому. — Блудница — это женщина, которая идет с мужчиной, который на ней не женат. — Когда я, заинтригованная, покачала головой, она объяснила: — Это женщина, которая ложится с мужчиной во грехе.

— В каком грехе?

Я перечислила про себя все грехи, что знала: чревоугодие, лень, лживость…

Она наклонилась и прошептала раздельно по слогам: «Пре-лю-бо-де-я-ни-е».

— Знаешь, что это такое? — Маргарет сложила пальцы одной руки колечком, просунула внутрь палец другой и стала им двигать туда-сюда. До меня сразу дошло.

Я покраснела, только сейчас поняв, что то, что делают животные в амбаре, происходит и между мужчиной и женщиной. Она снова села и шепнула мне на ушко:

— Хочешь, я раскрою тебе один секрет? Знаешь, как называют этих блудниц? — Она рассмеялась, когда я оть дном дыхании и поэтому показалось зловещим и окончательным, как приговор. — Они живут на постоялых дворах, дежурят в тавернах и придорожных пивных, залавливая мужчин в свои сети. Заставляют мужчин покупать им выпивку и носят неприлично яркие платья с глубоким вырезом и без шарфа — вся грудь напоказ. Они размалевывают губы под цвет своих писек и обливаются духами.

Я вспомнила, что от дядиной одежды исходил какой-то сладкий запах, когда он, шатаясь, ходил по комнате, и снова покраснела от мысли, что он посещает подобные места. Ума не приложу, откуда Маргарет могла узнать о таких вещах. Не от тетушки, это уж точно.

— Это с ними дядя пропадает по вечерам? — тихо спросила я.

Она в задумчивости вынула соломинку, застрявшую у меня в юбке, и долго молчала, будто раздумывая, стоит ли идти на большую откровенность, и наконец сказала:

— Однажды я выследила его. Это было прошлым летом, поздно ночью. Он ушел, когда мама уже крепко спала. Они поссорились из-за его отлучек. Они думали, мы с Генри спим, но мне было не уснуть. Я слышала, как мама сказала, что, если он не может быть приличным мужем, пусть убирается к своим шлюхам и больше домой не возвращается — Маргарет нахмурилась и вдруг стала намного старше. — До постоялого двора всего-то две мили. Я подкралась незаметно, заглянула в щель между ставнями и увидела его. Отец сидел с кружкой эля, а рядом была женщина. Распущенная, оплывшая жиром, с волосами цвета старой меди… Я такое слышала… — На бледно-матовых щеках кузины появились красные пятна, но взгляд был пустым и безучастным. — Отец никогда бы не сделал и не сказал ничего такого, если бы женщина его не околдовала. Тогда я наложила на нее проклятие — до конца года она должна была умереть. — Маргарет посмотрела мне прямо в глаза, ее рот приоткрылся, а на лице не было ни тени улыбки. — В ноябре прошлого года она заболела оспой и умерла…