Камень желаний - Олаф Локнит

Шли последние приготовления. Посетители балагана переговаривались и хрустели орешками, за пыльным занавесом обозначилась мышиная возня — это фигляры облачались в свои костюмы.

— Ого, ты только посмотри, кто пришел, — Ши пихнул варвара локтем. — Герат! Точно тебе говорю, это же Герат Айбениль! С новой подружкой! А еще говорят, что Белые маги придерживаются обета целомудрия! Как же, ждите!

Конан посмотрел вниз и направо. Рядом со входом тяжеловесно приплясывал месьор Каланьяс, хлебосольным голоском приветствуя благороднейшего гостя и его прекрасную спутницу. Герат, в противовес обычаям магического конклава, сегодня облачился не в привычную белую хламиду, а в мирское платье — дорогой бархатный колет аквилонского покроя, круглая шапочка с пером, на поясе обязательный кинжал. Прибывшая вместе с волшебником полноватая дева была задрапирована в невесомые кхитайские шелка и сверкала дорогими украшениями.

— Иштар Добросердечная, — Ши схватился за сердце. — Видишь колье с сапфирами? А браслеты? Как роскошно люди живут, подумать только!

— Ручонки зачесались? — одернул приятеля Конан. — Даже не пытайся! Герат — волшебник. Коснешься драгоценностей его приятельницы и будешь тотчас превращен в крысу… Или во что похуже.

— Знаю, — расстроился Ши. — Кто мне ответит, почему содержанки богачей таскают на себе такие красивые штуковинки, вводя нас, бедных людей, во искушение и подталкивая к греху зависти? Носила бы дома, а не выставляла напоказ!

— Тебя не спросили, — буркнул киммериец, наблюдая, как владелец балагана, лебезя и воркуя, усаживает Герата на самые дорогие места — перед сценой установили десяток облезлых золоченых кресел для самых обеспеченных гостей. Доселе было занято лишь одно кресло — на представление явился немедийский легат, командовавший когортой щитников Трона Дракона, квартировавшей неподалеку от города.

Наконец, с подобающей торжественностью было возвещено о начале действа — раздались три удара гонга, засим взревели трубы кезанкийцев. Занавес рывками пополз в сторону, открывая подмостки. Разодетый в вульгарную парчу Каланьяс, предваряемый бородой и животом, выплыл к краю сцены и противно гундося завел:

— Поведаем мы миру о несчастье, свершившемся сто лет назад в Офире! В Ианте достославной жили граф Альдосо и мерзостный злодей, себя именовавший Эспиносой…

— Это называется «прологом», — пояснил Ши необразованному Конану. — Он рассказывает о всех героях представления. Видишь, они по очереди выходят на сцену?.. Смотри, смотри! Атика!

Пользуясь тем, что Ши во все глаза созерцал подмостки, где начало разворачиваться слезливое сверх всякой меры действие, киммериец потихоньку вытащил медальон.

«Если я прав, то сегодня можно будет устроить Каланьясу веселенькую жизнь, — подумал Конан, рассматривая руны. — Поглядим, что из этого получится…»

Указательный палец коснулся знака «Терва». Изумруд, как и утром, полыхнул зеленой искрой. Теперь следовало подождать результатов.

Шло время, бессмысленно и надрывно мололи языками одержимые страстью герои, амфитеатр оглашался то рыданиями Атики, оплакивавшей грядущую гибель любимого, то зловещим хохотом злодея-Скулди. Графу Альдосо под душераздирающий рев труб и барабанный бой снесли бесталанную головушку.

Конан представлением откровенно тяготился — ему было не интересно, а забавная шутка, заодно призванная сбить спесь с месьора Каланьяса, не получилась… Подозрения варвара не оправдались — медальон не действовал.

«С чего вдруг я решил, будто камень как-то связан с Пузырем? — подумал Конан. — Лорна была права — Обжора прилетел в «Нору» случайно…»

Но, как известно, не бывает ничего случайного в этом мире. Внимание киммерийца привлек стихий звук, похожий на стрекот сверчка. Исходил звук откуда-то сверху.

— Ух ты… — выдохнул Конан, рассмотрев, что точнехонько над его головой висит Пузырь, незаметно пробравшийся в амфитеатр через зазор между широким куполом тента и деревянной стеной. В полутьме Обжору никто не видел — гости были заняты происходящим на сцене, а фигляры с головой погрузились в трагедию офирского графа и ничего кроме самих себя не замечали.

Конан перевел взгляд на медальон и пересчитал руны, украшавшие платиновый диск с камнем посередине. Знаков, как и полагается, было два раза по двадцать четыре — весь набор символов, дарованных Вотану, одному из богов Полуночи, за то, что Вотан принял ритуальное мученичество, пригвоздив себя копьем к ясеню. Киммериец знал, что перевернутые руны, составлявшие второй круг, несут в себе противоположный смысл — если знак «Тюр» обозначает жизнь, то нарисованный вверх ногами, он символизирует смерть.

Играть с жизнью и смертью Конан не хотел, а потому дотронулся до перевернутой руны «Гауд», смысл которой можно было означить словами «уничтожение», «разрушение». Каковы будут последствия, киммериец представлял плохо, но думал, что ничего очень уж страшного не случится.

Волшебник Герат, будто почувствовав неладное, пошевелился и оглянулся. Изумруд моргнул скрытым в глубинах камня огоньком и…

— Спасайся кто может! — Ши первым сообразил, что происходит. — Помоги-ите!

Благочинное течение представления было грубейше нарушено внезапно осерчавшим Пузырем. Обжору будто с цепи спустили.

Прежде никто и никогда не видывал, чтобы довольно флегматичный Пузырь носился с такой быстротой. Зверь перемещался зигзагами, за долю мгновения преодолевая расстояние в пятьдесят локтей, на миг зависал над выбранной точкой, начинал вертеться волчком, срезая зубами стены, декорации и превращая в пыль предметы обстановки. Разумеется, немедленно началась шумная паника — зрители бросились к выходу, но проем оказался чересчур узким и случилась давка. Пузырь в это время пожирал скамьи и кресла.

Герат попробовал было запустить в чудище огненным шариком, но комок магического пламени рассыпался бессильным искрами. Подружка волшебника, узрев, как Обжора в один укус заглотил кресло, на котором она только что сидела, рухнула без чувств на руки Герату.

С треском рухнули подмостки — хорошо, что фигляры успели сбежать за кулисы. Пузырь метнулся вверх, срезал канатики, на которых держался тент и заодно перегрыз высокий шест, поддерживавший его посередине. Тяжелая парусина накрыла поле битвы и самого Обжору, но тварь сразу же проделала в ней дыру и продолжила уничтожать заведение месьора Каланьяса.

Публика, вырвавшаяся наконец на свободу (спасибо Пузырю — он разломал стену) начала разбегаться, оглашая квартал жалобными воплями и привлекая внимание стражи. Сухая парусина тента загорелась, поскольку в рядом со сценой остались непогашенные факелы и масляные лампы, что и довершило картину бедствия — амфитеатр бесславно прекратил свое существование, превратившись в груду головешек и деревянных обломков.