Литературная Газета 6559 ( № 28 2016) - Литературная Газета
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Роком в свою очередь мотивируется дальнейшее развитие действия - рок необходим в качестве завязки. Так, Марютка в знаменитом «Сорок первом», которая не промахивалась никогда, не попадает в поручика Отрока-Говоруху. Почему? Автор даёт нарочито неубедительное псевдообъяснение: «Не то замёрзли пальцы у Марютки, не то дрожали от волнения бега… <…> И остался поручик в мире лишней цифрой на счету живых душ».
Любопытно, что в малой прозе Лавренёва рок ( «случай» ), интригующий читателя, предопределяющий сюжет и развязку, часто представлен в виде «мандата» - что, собственно, и отражало одну из бытовых реалий того времени. Так, например, в рассказе «Происшествие» в тихое местечко Хреновино паровоз привозит «неведомых людей» , которые, потребовав «фатеру, жрать и самогону», «предъявили мандат на грязной, оборванной с краю бумажке, где значилось, что «предъявитель сего есть особый карательный отряд по истреблению буржуев и борьбе с контрреволюцией, при штабе советского вольного атамана Евгена Пересядь-Вовк». И не было бы спасения мирным жителям Хреновина, где «даже хреновинские собаки разбегались по дворам и жалобно выли» , если бы не появился Deus ex machina («Бог из машины») в виде бронепоезда с красноармейцами. Бронепоезд «случайно» появляется в местечке и разрешает катастрофу. Но банду они уничтожают не случайно, а только потому, что командира поезда, пока он наслаждался с местной красоткой, захватывают в плен бандиты. Красноармейцы организовывают взрыв. «И тогда совершилось то, о чём жители Хреновина до сих пор ещё говорят с благоговейным страхом, понижая голос до шёпота и наклоняясь вплотную к собеседнику. Это событие стало даже официальным началом нового летоисчисления для хреновинцев, которые говорят: «Это случилось до происшествия», или «Это случилось после происшествия».
Подобно тому, как это происходит в античной трагедии, сюжеты Лавренёва построены на стремлении преодолеть ужасное божественное предопределение. Например, комендант Пушкин ужасается «своей» судьбе и сначала пытается сопротивляться. Кстати, судьба военмора предопределена автором уже на первой странице, когда читатель ещё не знает имени героя: «Куртка своим блеском придавала спящему подобие памятника». А позднее это настойчиво подтверждено: «В позе сидящего есть что-то похожее на позу военмора, когда он спал в вагоне. Может быть, даже не в позе, а в тусклом отблеске бронзы, напоминающем блеск кожаной куртки». Автор выступает в подобных намёках для внимательного читателя в роли рокового хора: смотрите, в финале героя ожидает гибель - причём, как окажется, от пули в живот, подобно первому Пушкину. Собственно, весь сюжет повести определён ономастическим тождеством. Отказаться от знаменитого тёзки герой не может, как бы ему ни хотелось. «Сад пуст. Только они вдвоём – бронзовый юноша и военмор в кожаной куртке. Необыкновенное смятение охватывает военмора. Он чувствует гудение во всём теле и мурашки в пальцах рук». Активное сопротивление анекдотичному «случаю», травестированному року, подаётся автором комически. «Ну и что? – вдруг зверея, рыкнул Александр Семёнович. – Чего вы мне тычете под хвост вашим Пушкиным! Мне с ним не чай пить! Ему вон Царское Село – отечество, так на памятнике вырезано. А я в Гнилых Ручьях родился. Он, может, генералом был, а меня тятька с первого года из школы взял и в аптеку мыть бутылки за три рубля отдал. Я писать еле могу, и этого Пушкина только и помню, что «тятя, тятя, наши сети» и там про мертвеца… Чихал я на Пушкина! Нам нынче Детское Село отечество. А Царское мы с царём вместе похерили! Да!» И несмотря на то что герой - «двойник» Пушкина только по имени (различие, как пишет Лавренёв, только в четырёх буквах), его двойническое функционирование, подчёркиваемое автором, определяет перипетии повести: и интерес военмора к личности Пушкина, а затем к его творчеству, и спасение Чесменской колонны, и потом сама его смерть со стихами Пушкина на устах…
Эпоха советской литературы закончилась, а её шедевры восхищают уже новые поколения читателей. Можно позавидовать тем, кто в первый раз, пускай и случайно, соприкоснётся с творчеством Лавренёва. И, без сомнения, произойдёт волшебство: читатель не сможет оторваться от текста. Это как раз то самое волшебство, которым в совершенстве владел замечательный русский писатель XX века, неисправимый революционный романтик Борис Лавренёв.
Про чукчу
Про чукчу
Литература / Литература / Мемуарески
Поляков Юрий
Теги: Юрий Поляков
В определённом возрасте людей тянет на воспоминания, как беременных дам на солёненькое. Зайдёшь в книжном магазине в отдел мемуаров: мама родная! Сколько же граждан хотят рассказать человечеству всю свою жизнь в мельчайших подробностях, начиная с отдаленных предков да ещё заодно с историей отрасли, в которой довелось трудиться… Я, увы, не исключение и в последние годы тоже стал ощущать мемуарный зуд в нервных окончаниях.
Однако, перебирая прошлое, как камешки на ладони, я чаще натыкаюсь на разные забавные и в то же время поучительные случаи. Не потому, что моя жизнь была уж очень весёлой, хотя и не без того, а потому, что так, видимо, устроена моя память, она четче запечатлевает важные, но не гнетущие, а бодрые выводы из пройденного. Вообще, по-моему, смешливость – это признак жизненной обучаемости. Я давно хотел записать некоторые истории, со мной приключившиеся, но как-то всё руки не доходили. Теперь вот, кажется, дошли. Даже придумалось жанровое название для такого рода памятливых зарисовок – «мемуарески». Может, и приживётся в литературе. Кто знает…
Вот вам первая из моих «мемуаресок».
В самом начале 90-х мы с приятелем (назову-ка я его Володей) затеяли издательство «Библиотека для чтения». Название позаимствовали из XIX века у Осипа Сенковского (не путать с телевизионным путешественником Сенкевичем, другом Тура Хейердала). Мы с воодушевлением узнали, что кто-то заработал чуть не миллионы на книжке Фрейда – руководстве по толкованию фаллических сновидений. Брошюрка, напечатанная на серой газетной бумаге шрифтом мелким, как лобковая вошь, разлетелась вмиг. Видимо, всем тогда снилось одно и то же. Да и гонорар старику Зигмунду можно было уже не платить, а налогов тогда ещё как-то не завели. Свобода и дикий капитализм в одном флаконе: обогащайтесь!
Однако чтобы начать бизнес, требовался стартовый капитал, и Володя предложил мне взять кредит в банке, который вроде бы ещё принадлежал государству, но управляющий уже разъезжал в чёрном броневике с золочёным бампером, а его часы, по слухам, стоили столько же, сколько пионерский лагерь «Артек». За три года до гибели КПСС его из инструкторов ЦК разжаловали в банковское ничтожество, застав в кабинете пьяным, да ещё и с полуголой секретаршей, лежащей на полированном двухтумбовом столе. А я в ту пору после выхода моих повестей «Сто дней до приказа», «ЧП районного масштаба» и «Апофегей» был широко известен, читаем, даже узнаваем, и Володя сказал: под Полякова деньги найдут. Я, наивный советский чукча, не без самодовольства согласился, тут же подписав кипу каких-то бумаг, и мы выпили за удачу бутылку «Наполеона», отдававшего школьной химией.
Вскоре компаньон приехал ко мне в квартиру на Хорошевке и радостно объявил: бабки перечислены на счет «Библиотеки для чтения». Любитель голых секретарш взял за благорасположение немного – 15 процентов. Я предложил немедленно издать знаменитый роман Михаила Арцыбашева «У последней черты», при советской власти запрещённый за лишнюю эротику и ницшеанство. Но Вова выставил на стол бутылку «Абсолюта», который разил всё той же химией. Мы выпили, и он стал убеждать меня, что сумму, полученную в банке, можно сразу удесятерить, вернуть кредит, пока не набежали большие проценты, отметить негоцию в «Метрополе», взять себе новые иномарки (и не с правым, с левым рулём!) и купить, наконец, по вилле в Крыму. А уж потом, будучи обеспеченными людьми, посвятить себя вдумчивому несуетному книгоизданию. С каждой выпитой рюмкой его аргументы становились весомее. «Но как это сделать?!» – недоумевала моя простая душа. «Элементарно! Покупаем за деревянные рубли валюту, доллары, а на них затариваемся дешёвым ширпотребом в Южной Корее. У нас здесь, в разутом, раздетом и немытом отечестве, этот хлам оторвут с руками!» «Но как?...» – всё еще не мог понять я. «Просто! Наш торгпред в Сеуле – мой друг, у него всё схвачено. Товар пойдёт морем до Мурманска в контейнерах. Там в потребкооперации у меня есть приятель, кристальный мужик. Возьмёт оптом по хорошей цене. Ну что, свисток – вбрасывание?» – «А если?...» «Кто не рискует, тот не пьёт «Вдову Клико»!
